также уехал за границу.
Восстание на Сенатской площади навсегда отделило братьев Тургеневых от царской России — Николай Иванович, осужденный по делу декабристов, стал вечным политическим изгнанником, жившим сначала в Лондоне, а затем в Париже. Александр Иванович, отказавшийся отречься от брата, стал полуопальным странствователем, годами скитавшимся по Европе. Он становится своим человеком, завсегдатаем парижских и лондонских литературных и политических салонов; читая его дневник этих лет, мы обнаруживаем на многих страницах имя Пушкина. Представитель передовой России, А. И. Тургенев рассказывал литературному Парижу и Лондону о судьбе и творчестве Пушкина.
Одиннадцать лет длилась разлука Пушкина и А. И. Тургенева. С июня 1831 года и до последних дней жизни Пушкина А. И. Тургенев встречался с поэтом то в Москве, то в Петербурге. Пушкин читал А. И. Тургеневу рукописи своих ненапечатанных произведений («Истории Пугачева», «Медного всадника», стихотворений «Так море, древний душегубец…», «Памятник» и др.), показывал ему свою библиотеку, разговаривал с ним об истории Петра I, о царствовании Екатерины II, обменивался мнениями о восстании декабристов и о судьбе лиц, косвенно связанных с выступлением на Сенатской площади. В свою очередь, А. И. Тургенев делился с Пушкиным впечатлениями о Западной Европе, посылал ему иностранные книжные новинки, давал читать выписки из своих бесчисленных дневников, знакомил со своими бесценными историческими материалами, добытыми из чужеземных архивов. Письма-корреспонденции А. И. Тургенева Пушкин охотно печатал на страницах «Современника» под названием «Хроника русского».
Дневник А. И. Тургенева помогает нам уточнить жизненную канву Пушкина, сообщает о многих встречах и разговорах, неизвестных по другим источникам. Его дневниковые записи за 1831–1837 годы, впервые сведенные воедино в настоящем издании, наглядно показывают, как из года в год его сношения с Пушкиным становились все более тесными; особенно прочной стала их интеллектуальная дружба в последние месяцы жизни Пушкина. Ведь именно из дневников А. И. Тургенева мы узнаем, какой напряженной умственной жизнью жил Пушкин в черные дни преддуэльной катастрофы.
Многие нити связывали Пушкина и Александра Ивановича. Читая лаконичные записи А. И. Тургенева за декабрь 1836 года и январь 1837 года, нельзя отделаться от чувства, что перед нашими глазами развертывается тройная трагедия — трагедия «безумного» философа Чаадаева, того самого, который, по словам Пушкина, «в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес», а в Москве, за правдивые слова о самодержавной России, по высочайшему приказу был объявлен сумасшедшим; трагедия бездомного Александра Ивановича, которого терпеть не мог Николай I и его приближенные; «многие отворачивались от меня, но и я от многих», — с болью и гордостью записывает А. И. Тургенев; стойкая жизненная позиция, отказ идти на компромисс с лицами, осудившими его брата, вызывают трения между ним и Жуковским, и Александр Иванович готов идти на разрыв со своим первым другом. И третья трагедия — трагедия Пушкина!
В общности социального конфликта просвечивает непреложная историческая закономерность — ведь все трое были тесно связаны с опальным поколением, вышедшим на открытую схватку с царизмом.
Из «Дневника» (Стр. 167)
П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина, изд. 3-е. М.—Л., ГИЗ, 1928, с. 275–300 (записи за 1836–1837 гг.); М. Гиллельсон. Пушкин в дневниках А. И. Тургенева. — РЛ, 1964, № 1, с. 125–134 (записи за 1831–1834 гг.) — с дополнением и уточнением по рукописи.
Николай Алексеевич Муханов (1802–1871) — знакомый Пушкина, брат Владимира и Александра Мухановых (с последним Пушкин полемизировал в статье «О г-же де Сталь и г-не А. М-ве», 1825). В 1820–1830-е годы — адъютант петербургского генерал-губернатора, впоследствии — крупный чиновник министерств народного просвещения и иностранных дел, член Государственного совета. Все семейство имело тесные литературные связи в Москве, общаясь с Полевым, Баратынским, Вяземским, Хомяковым и др. и преимущественно тяготея к кружку любомудров, а затем — славянофилов. С Пушкиным Н. Муханов сближается в Петербурге в 1827–1828-х годах; он входит в дружеский кружок Мицкевича, Вяземского и др. В 1836 году Пушкин читал ему до печати «Памятник» (см.: М. П. Алексеев. Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг…». Л., 1967, с. 112–115).
Дневник Муханова 1832 года отражает преимущественное направление его интересов: с позиций формирующегося славянофильства он рассматривает проблему «Россия и Запад», вопросы социологии и статистики. В разговорах Пушкина он ищет черты близости к собственной позиции — и не без некоторых оснований. В 1831–1832-х годах Пушкина особенно занимают поиски специфически национальных путей развития России; в эти годы под влиянием польских событий и Июльской революции во Франции он с полемической резкостью оценивает выступления либеральной партии во Франции (ср. «Клеветникам России», 1831), — отсюда характерное «французоедство», острые споры с Вяземским и Тургеневым по поводу Франции и Польши и т. д. (см. с. 167 наст. изд.; Новонайденный автограф, с. 79 и след.) Значительную ценность представляют в дневнике сведения о замышляемой газете Пушкина «Дневник». Впервые опубликован — РА, 1897, кн. 4; уточнения по автографу — Новонайденный автограф, с. 80, 97–98.
Из «Дневника» (Стр. 181)
РА, 1897, кн. 4, с. 653–657. Печатается с уточнениями по автографу.
Павел Воинович Нащокин (1801–1854) — один из наиболее близких и преданных друзей Пушкина. Начало их знакомства относится еще ко времени учебы Нащокина вместе с братом поэта, Л. С. Пушкиным, в петербургском Благородном пансионе при Лицее (а затем при университете). Не закончив учебного курса, в 1819 году Нащокин поступил в Измайловский полк, перейдя затем в Кавалергардский и, наконец, Кирасирский полк. До выхода в отставку (1823) Нащокин жил в Петербурге, заметно выделяясь в среде богатой столичной молодежи. Отпрыск древнего боярского рода, наследник значительного состояния, Нащокин удивлял современников обстановкою своей квартиры, рысаками и экипажами, а также вечерами, на которые собирались художники, литераторы и поэты и где, вне сомнения, бывал и Пушкин до своего отъезда в южную ссылку (подробнее об этом см.: Н. А. Раевский. Нащокины. — «Простор», 1969, № 3, с. 93–94). Однако более тесные дружеские отношения завязались у Нащокина с Пушкиным после возвращения поэта из михайловской ссылки в Москву, куда, по выходе в отставку, переселился и Нащокин, продолжавший жить широко и открыто. Несмотря на свою расточительность и страсть к карточной игре (неоднократно доводившую его до разорения), Нащокин по праву пользовался репутацией безупречно честного, отзывчивого и житейски мудрого человека. Он увлекался литературой и театром, был близким другом знаменитого актера М. С. Щепкина, хорошим знакомым Жуковского, Вяземского, Д. Давыдова, Белинского и Гоголя, неизменным покровителем молодых дарований. Многолетняя дружба с Пушкиным занимает особое место в жизни Нащокина. Гоголь отмечал способность Нащокина приобрести «уважение достойных и умных людей и с тем вместе самую искреннюю дружбу Пушкина», продолжавшуюся «до конца жизни» (Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. XII. М., Изд-во АН СССР, 1952, с. 72–78). Поэт искренне любил и ценил Нащокина за его редкие душевные качества, бескорыстие, готовность всегда прийти на помощь. Во время своих многочисленных наездов в Москву Пушкин обычно останавливался у Нащокина, с которым делился и своими литературными планами, и житейскими заботами, нередко прибегая к его помощи и советам. Со своей стороны, Пушкин также выручал друга из денежных затруднений и щекотливых ситуаций, часто возникавших у неуравновешенного и увлекающегося Нащокина (крестил его ребенка от цыганки Ольги Андреевны Солдатовой; поддерживал стремление порвать тяготившую его связь с нею, горячо сочувствуя его намерению жениться на В. А. Нарской — будущей Нащокиной, и т. п.). Яркий собеседник, много видевший и многих знавший, Нащокин дал Пушкину материал для повести «Дубровский», для начальных глав «Русского Пелама», герой которого вобрал в себя некоторые биографические черты Нащокина. Ценя в Нащокине увлекательного рассказчика, Пушкин советовал ему писать мемуары: среди пушкинских бумаг сохранилась написанная по настоянию Пушкина начальная глава этих «меморий» с многочисленными поправками поэта (XI, 189–192). О них Пушкин постоянно напоминал Нащокину в своих письмах (XV, 37, 50; XVI, 121).
Многолетняя переписка с Нащокиным, неизменно дружеская и откровенная, содержит ценный и разнообразный биографический материал. С именем Нащокина связан целый ряд уникальных пушкинских реликвий: бронзовая чернильница с арапчонком, подаренная им поэту на Новый — 1832 год (XV, 8); знаменитый «нащокинский домик» — модель одной из московских квартир Нащокина, где останавливался Пушкин (оба экспоната хранятся во Всесоюзном музее А. С. Пушкина в Ленинграде). По заказу Нащокина, дорожившего «священной памятью» Пушкина, был создан бюст поэта, работы И. П. Витали, и портрет кисти К. Мазера.
В конце 30-х — начале 40-х годов Нащокин продолжал жить в Москве, поддерживая свои знакомства и дружеские отношения в среде московских литераторов и артистов. Осенью 1851 года (вероятно, через посредство М. Погодина) с ним познакомился П. И. Бартенев — будущий издатель «Русского архива», неутомимый собиратель биографических материалов о Пушкине. Часто посещая Нащокина в течение 1851–1853-х годов, Бартенев всякий раз записывал с его слов рассказы о Пушкине. По словам Бартенева, он «сообщает свои сведения осторожно, боясь ошибиться, всегда оговариваясь, если он не твердо помнит что-либо» (Рассказы о П., с. 35). Эти качества в сочетании с широкой осведомленностью обеспечивают воспоминаниям Нащокина видное место в пушкинской мемуаристике. Благодаря рассказам Нащокина и его переписке с поэтом получают прочную документальную базу «московские эпизоды» биографии Пушкина конца 1820–1830-х годов. Однако Нащокин не замыкается в узкобиографические рамки, а затрагивает и область художественного творчества («Дубровский», «Пиковая дама», «Анджело» и др.), приоткрывшуюся ему в дружеских беседах с поэтом. Этими беседами навеяны и рассказы о взаимоотношениях Пушкина с Николаем I, Бенкендорфом, Булгариным и др., то есть с теми, кто преследовал поэта в последние годы его жизни. Интересные сообщения о характере, вкусах и бытовых привычках Пушкина придают рассказам Нащокина особую прелесть, усиленную яркой индивидуальной манерой рассказчика, которую П. И. Бартенев бережно сохраняет и стремится передать в своих записях. Рассказы П. В. Нащокина, его жены — В. А. Нащокиной — вместе с записями воспоминаний о Пушкине целого ряда лиц, близко знавших Пушкина (В. Даля, Киреевских-Елагиных, Е. А. Долгоруковой и др.), были переписаны Бартеневым в особую тетрадь, которую он давал читать С. А. Соболевскому и М. Лонгинову, оставившим на полях рукописи ценные замечания и уточнения. Такова в самых общих чертах история появл