12 и прибавил: «Pouschkine a fait de jolis vers, c’est vrai, mais sa popularité ne lui est venue que de ses satires contre le gouvernement!».13 Жаль, что он не сказал этого мне; я бы осадил ревельскую селедку! Уж эти немцы безотечественные, непричастные русской славе и русским чувствам, долго ли им хмелиться на чужом пиру? Как ни сойдемся, всё говорим про одно, и разойдемся, грустные и сердитые на Петербург!
Я думаю, что я к добру теперь не в Петребурге, где бы я перессорился со всеми, а может быть, пошло бы и далее, vous savez, chère maman, que la modération, le sang-froid et moi n’avons jamais passé par la même porte,14 а я и здесь все эти дни не в своей тарелке. Это происшествие и в Париже произвело действие: дня два или три после вашего письма было напечатано известие во всех журналах, а сегодня в «Journal des débats» прочел я une notice sur Pouschkine,15 очень порядочно и верно написанную. Вчера оставил я карточку d’Archiac, которого не застал дома (он мне сегодня поутру прислал «Онегина» с вашей запиской, милая маменька; за то и другое целую нежно ваши ручки), был… у Mme Ancelot… Она мне объявила, что d’Archiac ее приятель и что я встречу его у ней в субботу, что и остановило мои преследования. Вечером… пришел Соболевский и просидел и проболтал со мною до половины третьего всё про тот же предмет, так что очень пора на покой… Сегодня утром читал я «Онегина», и иногда невольная слеза капала из глаз — так живо напоминали иные стихи этой прелестной поэмы Пушкина… У Смирновых обедал Гоголь: трогательно и жалко смотреть, как на этого человека подействовало известие о смерти Пушкина. Он совсем с тех пор не свой, бросил то, что писал, и с тоской думает о возвращении в Петербург, который опустел для него» (там же, с. 297–299).
В приписке к этому же письму, сделанной 3 марта/19 февраля:
«…я поехал прощаться с Свечиной… Я застал у нее Николая Палена, брата посла; разговор скоро обратился к Пушкину, и немец вздумал запеть по-своему, что-де Пушкин виноват, что он-де с ума сходил и прочие lieux communs,16 да не на того сердечный напал, и я, с своей стороны, гораздо подробнее, обстоятельнее и вернее рассказал всю историю и не мог выдержать, чтоб не задеть прекрасное общество.
Он: «Ce n’est que la populace qui a montré de l’enthousiasme et la société dans laquelle Pouschkine vivait avait plus de droits à le juger».17
Я: «Cette société n’avait aucun droit, elle a méconnu Pouschkine, par envie ou je ne sais pourquoi, elle s’est toujours montrée bostile envers lui et à sa mort elle a été traitie à la gloire et aux sympathies nationales et a été méprisable. Quant à ce que vous appellez populace — c’était les militaires, les employés civils, les artistes, les marchands et le bon peuple russe et dont le suffrage vaut bien celui d’une coterie usurpatrice et sans autorité».18
Мой немец замолчал и хорошо сделал» (там же, с. 299–300).
1024
Это сообщение об отношении Н. Н. Пушкиной к смерти мужа неприятно поразило Андрея Карамзина: «То, что вы мне говорите о Наталье Николаевне, меня опечалило, — писал он 27 марта (8 апреля) в ответ на письмо матери. — Странно, я ей от всей души желал утешения, но не думал, что мои желания так скоро исполнятся» (Стар. и нов., кн. XX, 1916, с. 71).
1025
Овдовевший С. Л. Пушкин летом 1836 года переселился в Москву к своей сестре Е. Л. Сонцовой. О смерти сына он узнал от престарелого И. И. Дмитриева. Несмотря на холодность личных отношений А. С. Пушкина с отцом, смерть сына была воспринята С. Л. Пушкиным трагически. Е. А. Баратынский в письме к Вяземскому от 5 февраля сообщал, что он навестил отца <С. Л. Пушкина> в ту самую минуту, как его уведомили о страшном происшествии. Он, как безумный, долго не хотел верить. Наконец, на общие, весьма неубедительные увещания сказал: «Мне остается одно: молить Бога не отнять у меня памяти, чтоб я его не забыл». Это было произнесено с раздирающею душу ласковостью» (Стар. и нов., кн. III, 1900, с. 341–342).
1026
О своем нежелании встречаться с Сергеем Львовичем Наталья Николаевна объявила друзьям поэта еще в Петербурге. Сообщая П. А. Осиповой об отъезде Н. Н. Пушкиной, А. И. Тургенев писал: «В Москве они <т. е. Н. Н. с детьми, А. Н. Гончарова и Е. И. Загряжская> не остановятся ни на час и Пушкина напишет письмо к Сергею Львовичу и скажет ему, что теперь не в силах еще его видеть» (ЛиС, вып. I, с. 58). Приехав в Полотняный завод в начале 20-х чисел февраля, Наталья Николаевна только 1 марта написала письмо С. Л. Пушкину. Объясняя, почему не состоялась их встреча в Москве, она ссылалась на то, что «врачи приказали ей как можно скорее ехать в деревню» и что Москву они проезжали ночью и остановились там только для того, чтобы сменить лошадей (ПиС, вып. VIII, с. 55).
1027
Эти слова в другой редакции вошли в письмо Жуковского к С. Л. Пушкину о смерти Пушкина, помеченное 15 февраля 1837 года и напечатанное в пятом томе «Современника» (см. наст. изд. с. 434–435). Стихотворное переложение отрывка письма было затем вписано Жуковским в черновую книгу Пушкина, подаренную им Е. П. Ростопчиной: «Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе…».
1028
Ундина — героиня поэмы Жуковского «Ундина» (переработки прозаической повести немецкого писателя-романтика Фр. де Ламот-Фуке под тем же названием), водяная дева, получившая человеческую душу благодаря любви к человеку к браку с ним.
1029
В письме из Парижа от 16(28) февраля 1837 года Андрей Карамзин беспокоился о судьбе Дантеса: «Зачем вы мне ничего не говорите о Дантесе и бедной жене его?» спрашивал он (Стар. и нов., кн. XVII, с. 295). Возмущаясь светским обществом, приведшим, по его убеждению, Пушкина к катастрофе и к гибели, он склонен был оправдывать его противника. В дуэли он видел дело чести, и поэтому не осуждал Дантеса. Не последовал он и совету брата не протягивать руки Дантесу при встрече и так описывал ее в письме из Баден-Бадена от 26 июня (8 июля) 1837 года:
«Вечером на гуляний увидел я Дантеса с женою: они оба пристально на меня глядели, но не кланялись, я подошел к ним первый, и тогда Дантес à la lettre19 бросился ко мне и протянул мне руку. Я не мог выразить смешения чувств, которые тогда толпились у меня в сердце при виде этих двух представителей прошедшего, которые так живо напоминали мне и то, что было, и то, чего уже нет и не будет. Обменявшись несколькими обыкновенными фразами, я отошел и пристал к другим; русское чувство боролось у меня с жалостью и каким-то внутренним голосом, говорящим в пользу Дантеса. Я заметил, что Дантес ждет меня, и в самом деле он скоро опять пристал ко мне и, схватив меня за руку, потащил в пустые аллеи. Не прошло двух минут, что он уже рассказывал мне со всеми подробностями свою несчастную историю и с жаром оправдывался в моих обвинениях, которые я дерзко ему высказывал. Он мне показывал копию с страшного пушкинского письма, протокол ответов в военном суде и клялся в совершенной невинности. Всего более и всего сильнее отвергал он малейшее отношение к Наталье Николаевне после обручения с сестрою ее и настаивал на том, что второй вызов a été comme une tuile qui lui est tombée sur la tête.20 С слезами на глазах говорил он о поведении вашем (т е. семейства, а не маменьки, про которую он мне сказал: «A ses yeux je suis coupable, elle m’a tout prédit d’avance, si je l’avais vue, je n’aurais rien eu à lui réponde»21) в отношении к нему и несколько раз повторял, что оно глубоко огорчило его… «Votre famille que j’estimais de coeur, votre frère surtout que j’aimais, dans lequel j’avais confience, m’abandonner, devenir mon ennemi sans même vouloir m’entendre ni me donner la possibilité de me justifier — c’était mal à lui, c’était cruel»22 — и в этом, Саша, я с ним согласен, ты нехорошо поступил. Он прибавил: «Ma justification complète ne peut venir que de M-e Pouchkine, dans quelques années, quand elle sera calme, elle dira peut-être que j’ai tout fait pour les sauver et que si je n’y ai pas réussi, cela n’a été de ma faute»23 и т. д. Разговор и гулянье наши продолжались от 8 до 11 часов вечера. Бог их рассудит, я буду с ним знаком, но недружен по-старому — c’est tout ce que je puis faire24 (Стар. и нов., кн. XVII, с. 317–318).
Через несколько дней Андрей Карамзин встретился с убийцей Пушкина на балу:
Странно мне было смотреть на Дантеса, — писал он 4(16) июля, — как он с кавалергардскими ухватками предводительствовал мазуркой и котильоном, как в дни былые (там же, стр. 319).
Еще через несколько дней состоялось полное примирение, а затем и встреча Андрея Карамзина с Геккерном, о чем он рассказывал в письме от 15(27) июля:
…за веселым обедом в трактире… Дантес, подстрекаемый шампанским, nous don-nait des crampes à force de rire.25 Кстати о нем. Il m’a tout à fait désarmé en me prenant par mon point faible: il m’a témoigné constamment tant d’intérêt pour toute la famille,26 он мне так часто говорит про всех вас и про Сашу особенно, называя его по имени, что последние облака негодования во мне рассеялись, et jé dois faire un, effort sur moi-même pour ne pas être avec lui aussi amical qu’autrefois.27 Зачем бы ему предо мною лицемерить? Он уже в России не будет, а здесь он среди своих, он дома, и я для него нуль. На. днях воротился сюда старый Гекерн, мы встретились с ним в первый раз у рулетки, он мне почти поклонился, я сделал, как будто бы не заметил, потом он же заговорил, я отвечал как незнакомому, отошел и таким образом отделался от его знакомства. Дантес довольно деликатен, чтоб и не упоминать мне про него» (там же, с. 320–321).