XVI, 221–222), ответа Геккерна (XVI, 222–223), переписки Пушкина с д’Аршиаком (XVI, 224–226), визитной карточки д’Аршиака, писем к Вяземскому д’Аршиака от 1 февраля 1837 года и Данзаса от 6 февраля (Дело о дуэли, с. 52–55, 57–60), письма Бенкендорфа к Г. А. Строганову. Это была первая в России публикация дуэльных документов, правда без анонимного пасквиля, не пропущенного цензурой (вместе с пасквилем все эти документы были напечатаны А. И. Герценом в кн. VI «Полярной звезды» за 1861 г.).
1042
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ И КОНЧИНА АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА В ЗАПИСИ А.АММОСОВА (Стр. 395). А. Аммосов. Последние дни жизни и кончина Александра Сергеевича Пушкина. Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта Константина Карловича Данзаса. СПб., 1863.
1043
Имеется в виду письмо к Бенкендорфу от 21 ноября (XVI, 191–192), написанное в тот же день, когда Пушкин прочел Соллогубу свое письмо к Геккерну (XVI, 189–191). См. воспоминания Соллогуба, с. 338 наст. изд. Письмо к Бенкендорфу по спискам стало известно вскоре после дуэли Пушкина — отсюда и уверенность Данзаса, что оно дошло до адресата. Однако на обнаруженном недавно оригинале письма имеется карандашная помета секретаря Бенкендорфа П. И. Миллера: «Найдено в бумагах Пушкина и доставлено графу Бенкендорфу 11 февраля 1837 года» (см.: Н. Я. Эйдельман. Десять автографов Пушкина из архива П. И. Миллера. — «Зап. Отдела рукописей Гос. биб-ки СССР им. В. И. Ленина», вып. 35, 1972, с. 304–320). Вмешательство Соллогуба и Жуковского остановило отсылку письма. По инициативе Жуковского, по-видимому, состоялась встреча поэта с царем 23 ноября (см.: П. Е. Щеголев. Из жизни и творчества Пушкина. М.—Л., 1931, с. 140–149), когда содержание своего письма и, в частности, подозрения против Геккерна Пушкин мог изложить царю лично.
1044
Имена И. С. Гагарина и П. В. Долгорукова, как лиц, принимавших участие в составлении пасквиля, называют А. И. Тургенев, А. О. Россет, Н. М. Смирнов, В. Ф. Одоевский, П. А. Вяземский (сводку документальных данных о возможном участии Гагарина и Долгорукова в составлении пасквиля — см.:Щеголев, с. 435–451). В момент появления брошюры Аммосова оба подозреваемых были живы и выступили в печати с опровержениями (П. Долгоруков. Письмо к редактору «Современника». — Совр., 1863, т. 98, сент., с. 199–200; ср. «Колокол», 1863, 1 августа, № 168; «Оправдания иезуита Ивана Гагарина по поводу смерти Пушкина. Письмо из Парижа». — РА, 1865, т. VIII, с. 1031–1036). Экспертиза почерка, проведенная экспертом А. А. Сальковым, установила, что пасквиль написан рукой Долгорукова (см.:Щеголев, с. 516–525). В защиту Долгорукова выступил в 1962 г. историк Л. Вишневский («Сибирские огни», 1962, № 11, с. 157–176). Он подверг сомнению свидетельства современников на том основании, что они были сделаны в 50-60-е годы, когда Долгоруков был политическим эмигрантом. С другой стороны, М. Яшин попытался опровергнуть данные экспертизы Салькова и доказать участие Гагарина в написании пасквиля («Нева», 1966, № 2, с. 169–176). Доводы Л. Вишневского и М. Яшина вызвали возражения — см.: Я. Л. Левкович. Новые материалы для биографии Пушкина, опубликованные в 1963–1966 гг. — П. Иссл. и мат., V. Л., 1967, с. 376–379; А. С. Бутурлин. Имел ли И. С. Гагарин отношение к пасквилю на А. С. Пушкина. — Изв. ОЛЯ, т. 28, вып. 3, 1969, с. 277–285). Независимо от степени участия Гагарина и Долгорукова (тогда светских шалопаев) в составлении пасквиля, они были скорее орудием в руках опытного врага поэта, наносящего ему смертельный удар. Пушкин был уверен, то этим врагом был Геккерн. Из неотправленного письма к Бенкендорфу (XVI, 191–192) мы узнаем, что поэт, получив пасквиль, сразу заподозрил Геккерна («по виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата»), потом «занялся розысками» и «убедился» в своих подозрениях. О том, что бумага пасквиля идет из какого-нибудь посольства, говорил Пушкину М. Л. Яковлев, директор Государственной типографии (Н. Гастфрейнд. Товарищи Пушкина по имп. Царскосельскому лицею, т. II, с. 261–262). Своими соображениями Пушкин, вероятно, делился с Вяземским, который также склонялся к мнению, что бумага и ошибки в правописании выдают иностранца (см.: Н. Ф. Бельчиков. П. А. Вяземский об авторе анонимного пасквиля. — В кн.: «Из истории русских литературных отношений VIII–XX веков». М.—Л., Изд-во АН СССР. 1959, с. 117–131). Однако графический анализ записи, проделанный Б. В. Томашевским, это мнение опровергает (Б. В. Томашевский. Мог ли иностранец написать анонимный пасквиль на Пушкина. — В кн.: «Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина». Пб., «Атеней», 1924, с. 131–133). И. Гагарин в своих «Оправданиях», отвечая на замечание Данзаса, что пасквиль был написан на бумаге одного формата с его бумагой, писал, что он покупал ее в английском магазине, как и многие петербуржцы. Замечание Пушкина, что содержание пасквиля выдавало иностранца, можно сопоставить с рассказом Соллогуба о «шутовских дипломах», которые показывал ему д’Аршиак (см. с. 339 наст. изд.). И все же, к чему привели Пушкина его «разыскания» и на чем основывалась его полная уверенность — мы не знаем. Вскоре после смерти Пушкина Вяземский писал: «Мы так никогда и не узнали, на чем было основано это предположение, и до самой смерти Пушкина считали его недопустимым. Только неожиданный случай дал ему впоследствии некоторую долю вероятности» (письмо к в. к. Михаилу Павловичу — Щеголев, с. 259). Однако, не имея «юридических доказательств», Вяземский не стал обнародовать этот «случай».
1045
Данзас ошибается: Пушкин действительно обращался к К. О. Россету, но уже после отправки вызова (см. с. 348 наст, изд.). Россет ответил полуотказом, после чего обязанности секунданта по просьбе Пушкина выполнял Соллогуб. Двухнедельной отсрочки дуэли добивался не Дантес, а Геккерн.
1046
Эти письма Дантеса к Пушкину неизвестны, но, по-видимому, об одном из них упоминает Жуковский (см. с. 422 наст. изд.) в своих конспективных заметках.
1047
Княгиня Б. — по-видимому, Елена Павловна Белосельская-Белозерская, падчерица Бенкендорфа. После дуэли она добивалась снисхождения для Дантеса.
1048
Принято считать, что Наталья Николаевна противилась желанию поэта выйти в отставку. По свидетельству О. С. Павлищевой, в августе 1835 г. «мадам <Н. Н. Пушкина> и слышать не хочет» об отъезде в деревню (ЛН, т. 16–18, с. 794; ср. в письме Н. О. Пушкиной от 8 июня 1835 г. — Там же, с. 792; см. также т. I, с. 408 наст. изд.). В 1836 г., думается, дело обстояло иначе. Сообщение Данзаса подтверждает разговор Натальи Николаевны с Дантесом, услышанный М. К. Мердер и записанный в ее дневнике 5 февраля 1836 г.: «Уехать — думаете ли вы об этом — я этому не верю — это не ваше намерение» (РС, 1900, август, с. 383–384). Очевидно, жена поэта стала смотреть на отъезд как на возможность избежать серьезного увлечения Дантесом. Как раз к январю — февралю относятся письма Дантеса к Геккерну, подтверждающие, что страсть Дантеса вызвала ответное чувство Натальи Николаевны (см.: М. А. Цявловский. Новые материалы для биографии Пушкина. — «Звенья», т. IX, с. 173–176).
1049
Это показание расходится с записью Жуковского (см. с. 422 наст. изд.), где категорически утверждается, что до часу дня Пушкин не выходил из дома и что, незадолго до его ухода, к нему приехал Данзас. «В 12-м часу утра» (до прихода Данзаса) у Пушкина успел побывать библиофил Ф. Ф. Цветаев, «который говорил с ним о новом издании его сочинений». «Пушкин был весел», — пишет Цветаев (его воспоминания об этом см.: ЛН, № 58, с. 138). Утверждение самого Данзаса (и других мемуаристов) о случайной встрече его с Пушкиным имело целью смягчить вину Данзаса перед судом, так как по закону секунданты при «зачатии драк должны были приятельски искать помирить ссорящихся, и ежели того не могут учинить, то немедленно по караулам послать и о таком деле объявить» (Дело о дуэли, с. 104).
1050
Передавая, в основном, точно условия дуэли, Данзас упустил следующий пункт: «Принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первый огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии» (Щеголев, с. 316). Пункт о возможности объяснения между противниками через секундантов был включен по настоянию Данзаса, чтобы «не упускать случая» к примирению противников (Дело о дуэли, с. 100).
1051
Эту перемену пистолета д’Аршиак считал нарушением условий поединка, «…я бы мог, — писал он П. А. Вяземскому, — на это сделать возражение, но знак барона Жоржа Геккерна меня остановил». Данзас решительно возражал против стремления д’Аршиака приписывать эффективность выстрела Пушкина благородству Дантеса. В своем письме к Вяземскому он объяснял, что «по условию каждый из противников имел право выстрелить» и что осечки Пушкина быть не могло, потому что «пистолеты были с пистонами» и «снег, забившийся в дуло пистолета А. С., усилил бы только удар выстрела». «Что до меня касается, — завершал он свою поправку, — я почитаю оскорбительным для памяти Пушкина предположение, будто он стрелял в противника своего с преимуществами, на которые не имел права. Еще раз повторяю, что никакого сомнения против правильности обмена пистолета оказано не было; если б оно могло возродиться, то г. д’Аршиак обязан был объявить возражение свое и не останавливаться знаком, будто от г. Геккерна поданным; к тому же сей последний не иначе мог узнать намерения г. д’Аршиака, как тогда, когда бы оно было выражено словами, но он их не произнес» (