арались, а он ничего не делал, кроме того, что предлагал всем подряд интим услуги. Никаких сайтов, реклам и всей остальной заманухи. Только «сарафанное радио». Но в какой-то момент, к Эдуарду пришли два больших крепких дяди и очень доступно и больно объяснили, что надо делиться. Ему ничего не оставалось делать, как согласиться. Таким образом, он обзавелся, так называемой «крышей». Доход при этом уменьшился, но не для ушлого Эдуарда. Его карман почти не пострадал. Он просто уменьшил процент девочек, объяснив, что это на их же безопасность. Те поверили и продолжали работать за копейки, пополняя карман своего покровителя. С их непосильных трудов, Эдуард обзавелся автомобилем, девочкам снял отдельную квартиру, а все остальное спускал в никуда: казино, выпивка и фаст-фуд. На рестораны ему денег было почему-то тратить жалко. Даже назначая какие-либо встречи, он проводил их в дешевом кафе и ничего, кроме кружки пива и пачки орешков не заказывал. Позже он познакомился с одинокой взрослой дамой. Красотой она не блестала, но была достаточно состоятельной женщиной, которая от скуки «приобретала» себе временных мужчин, которые за нескромные подарки удовлетворяли все ее желания и прихоти. Эдик не испытывал неприязнь к возрасту, а напротив, ему было это приятно. Не потому что его возбуждали женщины бальзаковского возраста, а потому что он был уверен, что он нужен. Что его любят. Ведь это не он покупает себе человека, а покупают его. А значит к нему воспылали огромными чувствами, раз не жалеют средств и балуют, лишь бы он был рядом. Он же не проститутка. Ему же не за постель, а за высокие чувства платят. Гордость и самолюбие переполняли, трепеща его эго, а мозг отказывался понимать, что сейчас его всего лишь покупают, как обычную временную вещь. И какого же было его удивление, когда на его место пришел другой купленный юноша, чуть симпатичнее и моложе его. «Не может быть!» – возмущалось все его существо. «Как же так?! Наверно он чем-то обидел влюбленную в него женщину. Надо срочно исправлять ситуацию». И он побежал с выяснениями к своей, уже бывшей, благодетельнице. Но та даже разговаривать не стала, а выставила его за дверь, словно надоевшего котенка. Такого унижения он не ожидал! Такой удар по собственному «Я!». Чуть позже, его представили Артуру, как стопроцентного альфонса, умеющего влюблять в себя женский пол. Именно так позиционировал себя Эдуард перед знакомыми. И именно по этому, его рекомендовали довольно таки влиятельному человеку, который предложил ему хорошее дело и посулил неплохой куш, если тот охмурит Надежду Ивановну. В этот раз у Эдуарда все получилось. Женщина была от него без ума и планировала создать с ним семью, не подозревая, что все его чувства, это не более чем блеф, бутафория. И все было бы хорошо, если бы не появилась Натка и не перевернула все вверх тормашками.
Оторвавшись от воспоминаний прошлого, Эдуард посмотрел на одиноко растущую яблоню возле забора, поднялся и вошел в дом. Посмотрев на лежащую на полу Натку, он понял, что не испытывает к ней ни капли сочувствия. Он вообще не привык считать себя в чем-то виноватым. По его мнению, он всегда и во всем прав. Вот и сейчас, он смотрел на нее с гордо поднятой головой, ощущая свою власть над беспомощной девушкой. Постояв немного, он присел на стул и, облокотившись рукой о стол, заговорил:
– Я сейчас, пока сидел на улице, подумал и пришел к выводу, что ты права. Я действительно ненавижу женщин и считаю их продажными. Но поверь, на то у меня есть причины. Только не все я из твоего разговора понял. Вот ты мне говорила про то, что я баб продаю и при этом не жалею их. А ты мне говорила, что не все по своей воле… И я отвечал, что у меня все девки по добровольному решению пашут. И у меня возник вопрос… У тебя вообще совесть есть? Хоть чуть-чуть? Ты имеешь право о насилии рассуждать и о жалости говорить? Кто Анюту принудительно держал? Кто придумывал план о том, что бы сломить ее? Кто решил, что чем сильнее будет жестокость, тем больше шансов выжать из нее то, что нам нужно? И после всех издевательств, хладнокровно убить ее? А?! Не ты?! Про невинность людскую она мне втирает. Добродетельница. – Эдик хмыкнул и опять закурил сигарету. Выпустив табачный дым изо рта, он продолжил: – Не-е-ет, я сейчас не оправдываю себя. Я не говорю, что я молодец и одна ты во всем виновата. Я тоже виноват. И мы оба должны ответить за сломленную человеческую жизнь. Я уже наказан. От собственной тени шарахаюсь. Спать не могу. По съемным углам, как бомжара скитаюсь. И трясусь, каждую минуту. А по утрам просыпаюсь и думаю, о том, где я сегодня спать буду – на нарах или в земле сырой? Это не жизнь. И если со мной, что-то случится, то ты сухой из воды выйдешь. Ты же хитрая. А почему я одни должен отвечать? Нет, если меня посадят, то я понятное дело, тебя за собой потащу, хотя понимаю, что срок себе этим значительно прибавлю. Ты же все расскажешь и по полной сдашь меня. И то будет общим наказанием. Тогда согласен, вопрос решен. Только проблема в том, что пока меня допрашивать будут и на тебя выйдут, ты уже исчезнешь. И хрен тебя кто найдет. Так что опять получается, что я один за все ответ понесу. Ну а если меня люди Артура убьют, то ты тем более вылезешь. Даже если мусора тебя возьмут, все на меня спишешь. С мертвых спросу нет.
– Если Аня нас сдаст, то я не отмажусь. И ничего на тебя списать не смогу.
– Вот что ты врешь? Я тебя первый день знаю что ли? Сто процентов, овцу из себя невинную сделаешь и скажешь, что тебя заставили.
– Ну, если ты такой борец за справедливость, то пойди сам в полицию и сдай нас обоих. Хочешь, вместе пойдем?
– Дубль два. Я тебя слишком хорошо знаю. И такой расклад тебе только на руку. На меня все спишешь. И Анюта твою сказку подтвердит. Она-то не знает, что мы с тобой в одной упряжке. Она-то тебя считает подругой своей. И даже не догадывается, кто истинный виновник ее сломанной жизни. И именно для того, чтобы ты не выкрутилась, как всегда, именно я, произведу над тобой возмездие. А меня пусть Господь Бог судит и решает, какое наказание я заслужил.
– Очень интересно. Может пусть меня тоже лучшее Господь Бог накажет?
– Дорогая моя, я хочу быть уверен, что ты получила по заслугам. А знаешь, какое место у человека самое большое?
– У мужчин или женщин? – усмехнувшись, спросила Натка.
– Не пошли. У всех. Не напрягай свой куриный мозг, все равно сама не догадаешься. Самое больное место у человека, это его душа. А руководитель – это совесть. Так вот, когда совести у человека нет, то и душа его замирает. Такие люди не живут. Они существуют, словно роботы. В них нет моральной составляющей, а только физическая потребность: есть, спать, одеваться и все остальное, что можно купить. А если задаться вопросом, для чего это все нужно? Просто для комфорта? Чтобы не отказывать себе ни в чем? И что дальше? Вот убьют меня или посадят, и все, все, что было нажито, станет ненужным. Никакие блага. Меня элементарно никто не навестит и даже передачку не передаст. Потому что я никому не нужен. У меня никого нет. И это моя вина, что я никого, кроме денег не нажил. А если я сдохну, то никто даже не похоронит! Некому хоронить! Сука, я один! Один! – Эдик заплакал. Первый раз в своей жизни он превратился в маленького ребенка, которому так хотелось пожаловаться на свои проблемы. Закрыв лицо руками, он всхлипнул и немного успокоившись, продолжил: – Потому что надо было думать не только о себе. Не о деньгах. И не о продажных бабах. А о ком-нибудь еще. Семью заводить, детей рожать.
– Ты женщин ненавидишь, какая тебе семья?
– Можно было бы усыновить ребенка из приюта.
– Тебе бы не дали. Для усыновления полная семья нужна. А у тебя ни жены, ни работы. Чем бы ты его кормил?
– Значит, женился бы и работу нормальную нашел.
– На ком? Ты же сам говоришь, что тебя только шлюхи окружают.
– Нашел бы нормальную. Да туже самую Анюту. Это единственная достойная девушка, которую я знал. Она единственная, кто достоин уважения.
– О, да! Наркоманка из притона!
– По твоей милости, между прочим! Это из-за твоих дебильных идей она такая стала. И не смей больше вообще говорить о ней. Не смей! И если хочешь знать, то я рад, что все так получилось. Что она смогла сбежать и остановить весь этот кошмар. Если бы она этого не сделала, то мы убили бы ее. Ни за что. Просто взяли бы и грохнули неповинного человека.
– Эдик, она уже перестала быть человеком. С того самого момента, как села на наркоту… – Посмотрев на сидящего на стуле мужчину, Натка невольно передернула плечами, увидев, как из его глаз текут слезы.
– Спасибо ей, – шмыгая носом и вытирая его рукавом, всхлипывал он. – Своим побегом она смогла все это остановить. И не допустить греха. Как бы я потом жил с этим? Это тебе было бы по фиг, а мне нет. Я бы не выдержал. Я того что происходило не выдерживал. Мне так тяжело было и больно на все это смотреть. И не только смотреть, а еще и делать своими руками. Я же давил ее. Закапывал. Вот этими вот руками, – Эдик демонстративно вытянул руки вперед, повернув их ладонями к Натке. – И если бы она не убежала, то было бы все. Мы бы не ее убили. А себя. Ей-то такая жизнь все равно была не нужна, а мне с этим пришлось бы жить. Только как жить с этим. Я бы не смог! Я бы не выдержал! А по поводу того, что она была наркоманкой и перестала быть человеком… Так-то да, но ведь всегда есть выход. Просто ей его не давали. Она сбежала, и вполне вероятно, уже не ширяется, в тюрьме ей не дадут этого сделать. Но сложись все по-другому, доберись она до тетки… До живой тетки, если бы ты не умудрилась ее убить, то та вложила бы все силы в ее лечение. Поверь, я точно знаю, что она это бы сделала. И жила бы она богато и счастливо. И все было бы хорошо.
– Да, она бы жила, а мы сидели, – злобно произнесла Натка.
– Да, она бы жила, а мы сидели, – повторил ее слова Эдуард. – Зато совесть была бы чище. Вот скажи, ты человека убила. Ты нормально себя чувствуешь, спишь нормально?
– Абсолютно. – Равнодушно ответила девушка.