— Тут да, тут просчет, — признала женщина. — Но на ошибках что? Учатся. В будущем будем более тщательно подходить к подбору клиентуры.
— Какой клиентуры? — прищурился я. — О каком будущем речь, я не понимаю. Все, закрыта лавочка, Ольга Михайловна.
Дверь в переговорку открылась, и к нам присоединился Геннадий. Он молча сел на то кресло, где до того располагался Вагнер, и кивнул Ряжской.
Что обидно — кофе он нам не принес.
— Саша, все только начинается, — лучезарным тоном заверила меня Ряжская, и даже руками взмахнула. — То ли еще будет!
— Ничего не будет, — помотал головой я. — Меня уволили, слава богу. Свобода! И я использую ее как полагается. Например, уеду в Нечерноземную полосу России припадать к простым сельским радостям бытия.
— Очень разговорчивый молодой человек, — сообщил Ряжской Геннадий. — Хотя они все здесь языками мелют много. И большей частью не по делу. Два дня слушаю — диву даюсь. Половину персонала менять надо, Ольга Михайловна. Даже две трети.
— Так и меняй, — разрешила ему Ряжская. — Кроме, естественно, вот этого товарища. Я теперь гарант его безопасности, так что — увы, увы. Эй, селянин, чего примолк? Значит, говоришь, в глушь, в деревню собрался? Самому не смешно? Тоже мне, Герман Стерлигов.
— Самому грустно, — вздохнул я. — Даже помечтать не дали.
— Саша, хочешь верь, хочешь не верь, но я на самом деле испытываю к тебе добрые чувства. — Ряжская взяла мою ладонь в свою. — Практически отеческие. Детей у меня нет, вот, в каком-то смысле тебя усыновляю. Так что заканчивай ершиться, хорошо? Ничего, кроме ошибок, это тебе не принесет. А теперь иди к себе и работай. В конце концов, ты у нас на зарплате, а солнце только встало.
«На зарплате». Нет чтобы мне процентик от провернутой сделки со зданием отделить. Так по справедливости было бы.
Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
— Геннадий, — повернул я голову в сторону безопасника. — Насчет увольнений. Я не знаю, кого вы там вычищать из банка будете, но не думайте даже трогать тех трех девочек, которые сегодня за меня впряглись. Это моя личная просьба.
— Хорошо, — вместо Геннадия ответила Ольга Михайловна. — Они в безопасности. У них иммунитет, как в «Последнем герое». Теперь ты доволен?
— Нет, — помотал головой я. — Но это все равно ничего не меняет.
— Упорный, — даже с каким-то уважением сказал безопасник.
— Упорный, — подтвердила Ряжская. — И тем мне симпатичен.
— Косачова жаль, — сказал я, вставая с кресла. — Только он обрадовался, что с Вагнерами поработает — и на тебе.
— Так и поработает, в чем же дело? — Ольга Михайловна достала из сумочки сигареты и все ту же зажигалку. — Куда они денутся? Саш, Петр никогда не будет мешать дело и личное, он для этого слишком умен. Да и раньше между нами особой любви не было, просто бизнес моего Паши кое-где смыкается с предприятием Вагнеров, потому мы и делаем вид, что друзья. Как, впрочем, и все остальные в нашем кругу. Эмоции — не для нас. Они мешают делу. И тебе, кстати, этому тоже надо бы поучиться. Но это тема для отдельного разговора, а пока иди, работай.
Не знаю, о чем потом Ряжская беседовала с Геннадием в переговорке, и когда она покинула банк. Да и не сильно меня это интересовало. На меня навалилась усталость, смешанная с последствиями бессонной ночи, так что мне было не до того. Плюс девчонки меня просто замучали с расспросами. В результате я предложил им заказать пиццу за мой счет, и это моментально переключило их на другую тематику — они начали выбирать что заказывать и орать друг на друга, поскольку вкусы у Ленки и Наташки разные.
Под этот гвалт я отключился прямо в кресле, да так, что даже не почуял, как Федотова у меня из пиджака портмоне вытащила, чтобы за еду рассчитаться. И как Сашка пришла, которую они позвали, рассудив, что она тоже моя защитница.
Причем сонная хмарь так и не развеялась до конца дня, я и домой пришел на автопилоте. Зевая, поужинал и решил было завалиться спать, как раздался дверной звонок.
— Интересно, это кто? — спросил я у Родьки. — Вроде никого не жду.
— Либо эта, — потыкал в потолок мой слуга, намекая на Маринку. — Либо рыжая, которую ты к дому привадил. Опять мне на кухне спать! Тут холодно и по полу тянет!
Звонок повторился, и я пошел к двери открывать. И почти щелкнул ключом, но тут в мою руку вцепился невесть откуда взявшийся Вавила Силыч.
Прямо дежа вю какое-то.
— Не вздумай! — подъездный чуть ли не отшвырнул меня в сторону. — Там — она!!!
Глава восемнадцатая
— Кто — «она»? — спросил у Вавилы Силыча я. — Да что ты так всполошился?
Клавишу звонка снова зажали и, похоже, больше не собирались отпускать.
— Она! — подъездный выпучил глаза и стал чем-то похож на Родьку. — Та самая. Что иголку в дверь втыкала! Только сейчас она какая-то истаскавшаяся стала. На лицо не скажу, я его в тот раз не видел, но… Не знаю, как объяснить. Она это, но не она!
Само собой, другая. Зло-то семикратно к ней вернулось, и корежит ее теперь не по-детски. Поделом! Не рой другому яму, сама в нее упадешь.
Я открыл крышечку «глазка» и с интересом глянул на то, что происходило с той стороны двери. Точнее — сначала с интересом. А через секунду отскочил от двери как ошпаренный.
Нет, реально напугался.
Стоявшая за дверью тетка, похоже, тоже решила посмотреть на меня. Условно, разумеется. То есть — уставилась в «глазок» оттуда, с той стороны, и я, как Фродо Бэггинс, сейчас увидел глаз. Даже не так — ГЛАЗ. Кроваво-красный и жутко пугающий. Если вам кажется это смешным, попробуйте провести эксперимент. Даже обычный глаз в увеличении выглядит усраться как пугающе, а налитый кровью — вдвойне.
— Ты дома! — донесся до меня визгливый вопль, больше даже напоминавший стон. — Дома! Дома!
На дверное полотно обрушились удары ног, тетка входила в раж.
— Отдай! — страстно мычала она, барабаня мне буквально по мозгам. — Отдай иглу, отдай! Ты знаешь, какая это боль? Знаешь?
— Гражданка, не хулиганьте! — проорал я, жестом показывая прибежавшему к нам Родьке, чтобы тот принес мне мой телефон. — Я милицию… Блин! Полицию сейчас вызову!
— Отдай иглу-у-у-у-у-у! — завыла тетка. — Ненавижу! Всех вас ненавижу!
На этаже хлопнула дверь, и до меня донесся голос Константина:
— Ты чего орешь, тетка? Вечер на дворе! Давай, или отсюда!
Незваная визитерша ответила соседу настолько филигранно сплетенной непечатной фразой, что я только подивиться мог. Четверть века на свете прожил, а несколько слов из нее даже для меня явились открытием. И это при том, что мы, банковские служащие, поматериться не дураки. Не настолько, насколько, к примеру, трейдеры или консультантки из парфюмерных магазинов, но тем не менее.
А вы как думали? Когда восемь — десять часов в день ты приторно-сладким голосом общаешься с клиентами, употребляя исключительно благонравные слова, то единственной отдушиной является только пообщаться в своем кругу на простом и соленом русском языке. Отличная, доложу вам, разрядка. Те же Наташка с Ленкой такие нецензурные словесные петли завернуть могут — не в каждой подворотне услышишь. А уж какая мастерица Анька Потапова по этой части — слов нет. Хотя она операционистка, ей сам бог велел.
Константина, похоже, это тоже впечатлило, и он захлопнул свою дверь, выдав напоследок что-то вроде:
— Во Сашка дает!
Соседа можно понять. До последнего времени в нашем подъезде главными возмутителями спокойствия значились Витицкие с пятого этажа, любители простых житейских радостей, вроде водки, капусточки, дружеского мордобоя, Круга и Лепса. За мной же ничего подобного сроду не водилось. А тут за одну неделю и продажные девки, и вон скандал непонятного свойства. Так что ничего удивительного в его словах нет. Правда, неясно, что именно он в них вложил — восхищение или зависть?
Но надо поспешать. Как бы Костик ментов не вызвал, которые мне тут нафиг не нужны. Они эту гостью с собой уволокут, а мне бы хотелось с ней пообщаться. Надо заканчивать подзатянувшуюся историю с охотниками на ведьмаков. Я, в принципе, начал догадываться откуда ноги растут, но мне хотелось бы услышать подтверждение этой теории. Или ее опровержение.
— Геннадий? — спросил я негромко, услышав щелчок в трубке.
— Слушаю, — уже привычно ровно ответил мне наш новый безопасник.
— Ко мне в гости, на огонек, кое-кто заглянул, — протараторил я. — У дверей топчется, кричит, в дом рвется. Хорошо бы…
— Скоро будем, — даже не дослушав меня, ответил Геннадий и повесил трубку.
«Будем» — это хорошо. Это значит, он приедет не один. И правильно. Сдается мне, тетка из-за двери сейчас в таком состоянии, что кучу народа раскидать в стороны может. Вот только «скоро» — это когда? Если от банка поедет, то по московским меркам «скоро» это часа через два. Это ж все «пробки» собрать им придется, которым, наверняка, в это время нет числа.
Я отдал телефон Родьке, а после снова прильнул к «глазку», поскольку за дверью установилась тишина. Может, гостья ушла, решив прихватить меня как-нибудь потом, на улице, когда я этого ждать не буду?
Да фиг! Она топталась рядом с лифтом и что-то шептала, приложив обе ладони к вискам.
Зато я ее хоть рассмотрел.
Вавила Силыч оказался прав во всем. Было ей лет сорок, кабы даже не больше. Нет, ощущалось, что женщина эта за собой до последнего времени следила, но сейчас ей явно не до того. Дорогое дамское приталенное пальто было застёгнуто вкривь и вкось, из-под его пол высовывался не снятый домашний халат, что выглядело достаточно комично.
Да и лицо… Подъездный подобрал очень верное слово. «Истаскавшаяся». Это было лицо интересной еще женщины, не вышедшей в тираж, но все оно было покрыто какими-то прожилочками, мешочками, опухлостями. Глаза же были и вовсе двумя черными пятнами на багровом фоне.
Я бы на месте Константина тоже дверь закрыл. Да еще и подпер бы чем-то изнутри. И это ведь я на нее только в «глазок» глянул!