— Телесный? — сглотнул я слюну. — То есть — материализовываться?
— Представь себе, — весело гукнул умрун. — Ты сказал, что он там лет сто просидел? Ну вот. Хоть этот человек и был злодей, но он понес прижизненную и посмертную кару, так как его прокляли, убили и на целый век оставили на одном месте, что, по загробным меркам, серьезное наказание. Даже я использую его с оглядкой, применяю только к совсем уж непокорным душам или к чиновничьему сословию. Последних другим не прошибешь, они в гордыне и зле закостенели. В качестве же компенсации за подобные истязания душа может уйти насовсем, в другие миры, дают ей такую возможность. Ну или поступить иначе, если тьма не покинет ее, и в результате перевесит раскаяние.
— То есть стать осязаемым сгустком зла, — подытожил я. — А чернота внутри — это и есть овеществленная тьма.
— Именно, — подтвердил Костяной Царь. — Еще чуть-чуть, и он смог бы пересечь порог своей тюрьмы, а после начал сеять зло и смерть. Ни на что другое он все равно не способен. Надолго бы его не хватило, люди хоть нынче и не те, что раньше, но не совсем же дураки? Да и твои приятели — сыскные дьяки — не дремлют. После первых же смертей наверняка встрепенутся. Перерожденные души убивают, во-первых, кроваво и страшно, во-вторых, после них всегда остается ледяная метка. Холод — их верный спутник. Но оно и неудивительно.
— Почему? — жадно спросил я.
— Так это родовая черта, если можно так выразиться. — Капюшон умруна задергался, как видно, от смеха. — Холод, мрак, безнадежность — верные слуги той, кто создала первую перерожденную душу. Древние боги были большие затейники, ведьмак, можешь мне поверить.
Глава шестнадцатая
— Нет повода не верить, — пробормотал я, рассуждая о том, что в этом мире все очень взаимосвязано. Мысль, конечно, не очень оригинальная, но при этом верная по своей сути.
Речь, разумеется, идет о Моране. А о ком же еще? Холод, мрак и безнадежность — это все по ее ведомству проходит.
— Я рад, что ты убил этого полупризрака, — продолжал тем временем свои речи Костяной Царь. — Мне такие, как он, не по нраву. Слишком много ярости, слишком мало понимания того, что во всем нужна мера, даже в стремлении к смерти.
Ага, и никакого желания подчиняться твоим приказам, это тоже надо учитывать. Но вслух я такие свои измышления никогда не произнесу. Я еще не совсем свихнулся.
— Согласен. Неприятное существо, такое и пришибить не грех.
— Именно. — В голосе умруна я уловил благожелательные нотки. — Это все, что ты хотел у меня узнать, или нет?
— Есть еще кое-что, — не стал скрывать я. — В городе появился… Даже не знаю, как его и назвать… Короче — какой-то дурак налакался крови путем колдовских обрядов, и теперь сеет смерть налево и направо. И меня пытался убить. Здоровый, гад такой!
— В старые времена таких, как он, называли «пиявец», — качнулся черный капюшон. — И тогда их было куда больше, чем нынче. Иные чернокнижники специально молоденьких дурачков с искрой дара отыскивали, прикармливали, и в нужный момент, накачав кровью, отправляли туда, куда им было нужно. Врага убить, или боярина какого. Золото — оно и тогда золотом было, за него и простой люд, и чародеи на многое шли. Век «пиявца» короток, но ярок. Пройдя через черный обряд, они уже никогда не станут такими, какими были ранее. И жить им без обрядной крови недолго. А с ней — еще меньше. Выжигает эта кровь их изнутри — и плоть, и душу.
— И душу тоже? — уточнил я.
— А как же! — с видимым удовольствием подтвердил умрун. — Раз преступил запретную черту, которую боги с давних времен обозначили, то все, возврата нет. И спасения — тоже. Даже у перерожденных, о которых мы ранее говорили, шанс на него имеется, а у «пиявцев» — нет. Потому и лютуют напоследок эти человеки бывшие, не жалея никого. Для них «дальше» не будет, в какой-то момент они до этого додумываются. И рады бы иные из них вернуть все обратно, ан нет, поздно, ушел обоз из Холмогор на Москву.
— Жесть какая, — даже передернулся я.
— Не то слово, — согласился со мной Хозяин. — За все надо платить, ведьмак. За все. И ты о том не забывай. Ваш брат тоже, случается, через кровь силы да власти ищет, этот путь самый простой и доступный. Правда, «пиявцем» ведьмакам стать не грозит, суть у вас другая, но и хорошего ничего ждать не стоит. Либо свои пришибут, либо сыскные дьяки выследят и выпотрошат.
— Мне такая сила нафиг не нужна, — сразу отперся я. — Кровь лакать… Брррр!
— Ну там не только кровь пить надо, обряд вообще-то куда сложнее, — глухо хохотнул умрун. — Сначала нужной фазы Луны следует дождаться, потом знаки на граните-камне нарисовать, после заговоренным ножом горло жертве перерезать, причем та должна быть…
— Все-все! — перебил собеседника я. — Обойдемся без деталей.
— Как знаешь, — согласился Костяной Царь. — Еще что-то?
— А убить «пиявца» тяжело? — задал самый главный для меня на сегодня вопрос я. — Даже не так — как его убить? И чем?
— Сталью заговоренной, — не стал тянуть с ответом Хозяин. — Огнем. Магией. Чем человеков убивают, тем и его можно. Тело-то его почти прежним осталось. «Почти» — это потому что он, само собой, живучей стал после обряда. Но если ему голову с плеч снести, то он наверняка умрет. Без головы только курица по двору бегает, да и то недолго.
— Голову рубить нынче не принято, — почесал затылок я. — Да и привычка к подобным вещам нужна.
— Жить захочешь — наловчишься, — приободрил меня умрун. — А когда этот «пиявец» чудить начал, не знаешь?
— Не-а, — подумав, ответил я. — Но, думаю, недели три точно ему уже есть.
— Тогда и печалиться не о чем, — прогудел Костяной Царь. — Ему землю топтать всего ничего осталось. К Трибогову дню, самое позднее, сам окочурится, без посторонней помощи.
«Трибогов день», это, похоже, тот самый «Троян», о котором Родька говорил. То есть — двадцатые числа мая.
— Да, ведьмак, — умрун подался вперед. — Ты не забывай, скоро зверобой зацветет.
— Как же скоро? — за последнее время я порядком поднаторел в вопросах цветения трав, да так, что разбуди ночью, все расскажу — В июне его срок. Да и запасец у меня пока есть.
— Это кладбище, — возразил Хозяин. — Тут травы раньше отцветают. И сила у них другая, не такая, как у луговых растений. Кладбищенский зверобой в умелых руках, да взятый с нужной могилы… А у меня тут такая есть. Вон там, за деревьями, отцеубийца лежит. Так что если надумаешь — на первый раз помогу тебе. Отведу на ту могилу и взять траву пособлю. Просто сам можешь не справиться, там знать надо, что и как делать. И слова нужные ведать.
— Даже так? — проникся я. — Ух ты! А что этот зверобой делает? Чем от обычного отличается?
— Всем, — лаконично ответил Костяной Царь. — Он забирает то, что его луговой брат-близнец лечит. Но не это главное. Главное — с какой могилы его сорвать. Если с нужной, как та, про которую я речь веду, то сила в этой травке великая будет. В ней часть черной души мертвеца останется. Душам отцеубийц и матерям, что детей своих сгубили, из земли хода нет, им до конца времен в ней торчать, и никто их из этой тюрьмы не вызволит. И только раз в год, когда цветет трава, они могут глянуть на мир через нее, пройдя по стеблю с соком. Другое дело, что редко у кого из них на могиле что пробивается, стоят они гладкие, как девичья коленка, ни травиночки. Черные души, заугольные, что тут скажешь? Так вот, — сорви ту траву — и с ней получишь часть души, истомившейся в темнице. Маленькую, но тем не менее. Захватить тело того, кто отвара из такой травки изопьет, она не сможет, силенки не те, но источит его изнутри как червь, это уж точно. И кошмарами замучает. Если, конечно, ее оттуда не изгнать.
— Ого, — проникся я. — Вещь полезная. Кошмары нон-стоп — это сильно. А ее обязательно в Трибогову ночь собирать? Прямо вот в нее?
— Нет, — обрадовал меня умрун. — Но лучше всего брать ту траву, когда луна полная. И до начала убывания. Как луна начнет таять, так и сила в землю начнет уходить.
Так, полнолуние девятнадцатого, собственно, к нему и приурочен ведьмачий круг. Стало быть, накануне, восемнадцатого, можно будет сюда наведаться. Даже не можно, а нужно. Трава злая, это без вариантов. Но и я не сильно добрый, особенно если меня крепко достать. Вот только…
— А как потом человека, что отвара из кладбищенской травки откушает, лечить?
— Можно заклятием, можно отваром, — неторопливо ответил умрун. — Заклятие тебе не под силу, тут ничего не поделаешь, а вот рецепт отвара могу продиктовать.
Чего это он такой добрый сегодня? Или ему надо чего? Неспроста же он про то, что за все платить надо, упомянул.
— Не откажусь.
— Насторожился! — расхохотался Костяной Царь. — Молодец! Гадаешь, с чего это я вдруг тебе помогаю? Верно?
— Есть такое, — выдохнул я. — Просто слова ваши про то, что у тех, кто в мире Ночи живет, друзей нет, хорошо помню.
— Зато есть те, кто готов дать что-то сегодня, чтобы напомнить о долге завтра, — проскрежетал мой собеседник. — Чем больше услуга — тем крупнее долг. Эта — мизерная, она почти ничего не стоит, мне даже слово благодарности от тебя без надобности. Просто помни о том, что такое случилось, — и все.
Ну не знаю! Если по его меркам это пустяк, то какое деяние он оценивает как серьезную помощь? Впрочем, надеюсь, что никогда не узнаю ответ на данный вопрос. Просто страшно представить, во что может вылиться возврат такого долга.
— Благодарю, — твердо заявил я. — И заверяю вас в том, что добро помню всегда.
— Этого достаточно, — благосклонно уведомил меня умрун. — И потом — ты вносишь в мое существование разнообразие, ведьмак. Ты молод, глуповат, наивен. Это меня развлекает.
Звучит обидно, но я промолчу. Не тот это повод, из-за которого стоит вступать в перепалку с данной сущностью. К тому же он на самом деле может так и не думать, а сейчас просто меня провоцирует.
— Приходи в середине мая, до наступления полнолуния, — повторил Хозяин Кладбища. — Как обещал, отведу тебя на могилу и покажу, какие именно цветки сорвать, а после продиктую рецепты.