– Господи, их же задавят, – сказал женский голос из массовки. Вдруг Сандро зарыдал:
– Мама! Рука!
Я отпустила скрюченную посиневшую руку, и тут меня стукнуло: главный герой идиот – у него в руках младенец, а он тут выкобенивается! Папачос в лютом приступе адреналина сжимал Мишку, как тюбик с засохшим клеем – того и гляди, кишки полезут. Но младенец молчал!
– Ребенка задушит, – жизнерадостно прокомментировал все тот же голос из массовки.
– Оставь машину, пусть забирают! – заорала я, и публика шарахнулась прочь, образовав возле меня полынью. Оказавшись в центре светского скандала, я собралась бежать через улицу вместе с рыдающим Сандриком, чтобы забрать младенца, но тут наша машинка решила взять огонь на себя и показала класс: она взвыла и заглохла!
– Бензин, что ли, кончился? – азартно строила предположения публика. Давид спрыгнул с бампера и рванул к дверце, но не успел: за долю секунды угонщики вырвались из машины и исчезли в ближайшем подъезде. Публика ожила и загомонила, немедленно повалив к месту событий.
Я и Сандрик, не чуя ног, в общем потоке неслись к месту происшествия. Бледный главный герой наконец понял, почему у него не работает левая рука, отклеил Мишку от груди и с размаху закинул на заднее сиденье. Младенец перекувыркнулся и сел на попу.
– У ребенка шок? Почему он не плачет?! Мишка, что с тобой?
– Пичь, – недовольно сказал младенец.
Зрители хлопали по плечу главгера, и все наперебой предлагали помощь.
Парковщик показывал большой палец и одобрительно мычал.
– Братан, хочешь, найдем их? – деловито спросил развязный парень в черной рубашке. Скорей всего, он принимал экзамен по угону, поставил «неуд» и намерен был порвать непутевых абитуриентов в клочья.
– Кто тебе тут братан, – отмахнулся адреналиновый папа и скомандовал: – Быстро сели, и чтоб я вашего звука не слышал!
Мы безмолвно заняли места и ждали дальнейших указаний от неожиданного папы.
– Суки, – пробормотал папачос, пытаясь вставить ключ в замок зажигания. – Покорежили своими железками!
– А вот там что-то валяется, – робко высунулась я. – Может, этим завести?
Папачос поднял с пола брошенный абитуриентами рабочий инструмент и сказал, что это наш последний шанс.
Машинка посопела, как старая кляча, но все-таки завелась.
– Сидите тихо, нигде останавливать не будем. И все молчите, – сказал папа таким тоном, что дети синхронно закрыли глаза, вырубились и дрыхли, как суслики, до самого дома.
– А почему она заглохла? – вдруг вспомнила я уже перед самым домом.
– Потому что бензин был плохой, – коротко ответил герой дня.
Честный ребенок
Папочка укладывал детей спать буквально раза два.
То есть два вечера подряд: был острый приступ родительской любви, удачно наложившийся на внезапные свободные вечера. В общем, в некотором роде экстрим, приятно щекочущий мои нервы.
Дальше – как всегда: папочка на встрече, укладываю я.
Собралась было подзаткнуть одеялки и учесать к компу, как слышу сдавленные рыдания.
– Мишка, ты чего?
– Ыых… уууыы… бээуу… ввввыыыиииююуууу…
– Ну что опять с тобой?! Ладно, двигайся, я с тобой прилягу.
Вытерев мокрую мордашку, интересуюсь в темноте:
– И вот чего ты, чуть что, рыдаешь?
– По папе… соскууучился…
– Ах ты мой славный малыш! Ведь папа же работает.
Со звоном высморкавшись в салфетку, Мишка холодно замечает:
– Какая работа может быть ночью?!
– Ну мало ли какая: встречи там, то-се. Работа – это, брат, тебе не фуфел какой-нибудь.
Мишка начинает завывать по новой.
– Да что у тебя за любовь разыгралась к папе! Ты вообще кого больше любишь – папу или маму?
– Самый идиотский вопрос, – мрачно комментирует сверху Сандрик.
– Тебя не спрашивают! А, Мишка? Ну как – папу или маму?
– Папу, – прерывисто вздыхая, отвечает честный и безыскусный мальчик Миша.
– Ну ничего себе, – удивляюсь я.
– Да он просто маленький и соскучился, – спешно пытается исправить положение Сандрик.
– Да я не обижаюсь – пусть любит на здоровье, – вытираю я очередную порцию слез с Мишиной мордахи.
Все поняли, что наш папа – совершенно прекрасен? То-то же. Согласно правилу двух полицейских, ему досталась роль «доброго».
Он видит детей только вечером – они уже отвоевали со мной длинный день, уроки сделаны, зубы вырваны, носы промыты, перемирие и всеобщее братание! Он воркует над детьми, а они виснут у него на шее, стрясая монеты, потому что злой полицейский денег не дает, а только скрипит насчет того, что все в жизни надо заслужить честным трудом.
Чтобы отец почувствовал всю глубину отцовства, в начале пути я давала ему карт-бланш, но чаще всего убеждалась, что очень зря.
Например, после каждой прогулки без меня дети возвращались домой грязные по самые уши и непременно мокрые.
– Почему? – резонно вопрошала я, стаскивая штаны с Сандро в полном отчаянии от грядущего внепланового бронхита.
– Мяч упал в озеро, а откуда я мог знать, что он за ним бросится в воду?!
Бывало и похуже.
В один прекрасный день папачос решил прогулять пятилетнего Сандрика, чтобы тот перестал мучиться ревностью к новорожденному младшему братцу. Я в блаженном покое пользовалась дома заслуженным почетом и уважением. Какое счастье – думала я, – дожила: один ребенок спит в парке с няней, второго заткнула папаше, свобода!
События тем временем разворачивались следующим образом: повозившись немного с сыном, папа решил вернуться к делам.
– Может, для разнообразия пойдешь в гости? А давай мы тебя к Автошке отвезем, тут ближе, – предложил папа. – Ты поднимись и позвони, дома обязательно кто-то будет.
Сандро сделал, как было приказано: послушно поднялся вверх, позвонил.
Молчание. Еще раз позвонил. Тишина. Стал долбить руками, потом ногами, потом звать, но железная дверь упорно молчала. Он все не мог поверить, что остался один на пустой лестнице, и отчаянно ждал хоть какого-то знака: сопел, прислушивался, снова бился, но когда надежда угасла – наконец заплакал.
Сыну ничего не оставалось, как спуститься вниз. Шумная улица была полна незнакомых людей, и Сандрику пришлось вспоминать – чему учили его родители на случай экстремальных ситуаций.
Правда, ему тогда было года три, не больше.
– Сандро, – мама и папа подошли к делу серьезно. – Если ты вдруг окажешься один, ты должен сказать взрослым вот что: «Меня зовут Сандро, моя фамилия такая-то, я живу в городе Тбилиси по адресу такому-то, мой домашний телефон – вот то-то и то-то». Понял?
Сандро кивнул кудряшками, тараща круглые глаза от усердия.
– Повтори, – царственно позволил папачос.
Сандро набрал полную грудь воздуха.
Мы приготовились слушать, улыбаясь в умилении: какой у нас умный ребенок!
– Я ничо такого ни жнаю, – четко отрапортовал Сандро, выдохнул и улыбнулся во всю ширь щербатого рта.
Это стало еще одним домашним мемом, но оптимизма не прибавило.
Сейчас-то он мог отбарабанить без запинки всю спасительную информацию, только – кому?! Кому ее сказать – все проносятся мимо, только пара сердобольных студенток, отплевывая семечки, отметила – какой миленький, а чего плачет? Но все равно прошли, не останавливаясь.
Отходить от подъездной двери было страшно – а вдруг потеряется и заблудится? Сандрик вытянул шею, поглядел в сторону парка и вдруг вспомнил, что там каждый день гуляет Мишка с няней Мариной. Раньше Сандро тоже с ними ходил, а потом началась школа. Но это была спасительная мысль и шанс найти кого-то из своих.
Спускаясь по знакомым мощеным аллеям вниз, Сандро тревожно смотрел по сторонам, чтобы не пропустить знакомые лица. Нет, мимо ходили чужие няни, а при них – дети, кто в коляске, кто за ручку. Снова стало страшно – и Сандро быстренько побежал назад, позвонил в дверь снова, опять – молчание.
Не в силах вынести отчаяние, мальчик сел на ступеньки и завыл, всхлипывая и поливая лестницу потоками слез. На звук выглянула соседка и ахнула – ребенок был залит не только слезами, но и кровью: от напряжения лопнул капиллярчик.
В это время я доделывала маникюр, довольная передышкой: дети пристроены, я отдохнула, жизнь налаживается! Может, я смогу выходить гулять с девочками?
Телефонная трель прервала мои мечтания.
– Простите, у меня ваш мальчик, не волнуйтесь. – Женский голос был мне незнаком. Пока я судорожно нашаривала стул, чтобы не упасть, в трубке возник рыдающий Сандро:
– Ма… ма… Ма-ма!
– Как?! Как можно было оставлять пятилетнего ребенка одного, не проверив, есть ли кто-то дома? – бесконечно поминала я папачосу вопиющую безответственность.
Он покаянно склонял голову, пока его ангельское терпение не лопнуло:
– А помнишь, как ты не могла его укачать в первую неделю ночью и чуть не выбросила?
Нашел что напомнить! У меня была послеродовая депрессия. Это нечестно.
Но справедливости ради могу покаяться, что мы оба в невежестве ставили над первенцем нечеловеческие опыты.
Как мы столкнули Сандрика с кровати
Зима была очень холодная, а наше тогдашнее жилище – странная пристройка в «итальянском» дворе – обогревалась только воняющим соляркой прибором под названием «Турбо».
Две комнатки – гостиная и спальня, санузел – не просто странный, а сюрреалистический, застекленный (sic!), стоящий на сваях и дизайнерски задрапированный занавесочками из столовой клеенки, а между комнатами втиснуты кухонька и лоджия.
Молодые восторженные родители забрасывали первенца игрушками и обращали на него слишком много внимания – каждое действие, начиная от показывания пальчиком на птичку и заканчивая сидением на горшке, вызывали конвульсии восторга и подробные пересказы всем встречным и поперечным, которые, конечно, должны были узнать, что мы произвели на свет гения.
Папачос утром уходил на работу; ожидая его, мы с Сандриком целый день развлекали друг друга.
– Тутанааа! Аликусиааа! – громко звал кудрявый ангел снизу вверх свою массажистку, соседку Сусанну и ее сына. Сусанна выглядывала и ворковала с балкона, курдские девчонки ревниво следили за их флиртом – Сандрик им тоже нравился. Он вообще с рождения умел налаживать отношения с женщинами.