– Я недавно смотрела одну передачу, – решительно начала она; зачин обыкновенный, мама всегда или статью прочитала, или передачу видела – на мою голову. – Ужасные болезни вызывает долгое сидение у компьютера! Пожалуйста, выкинь эту заразу из дома и детей к ней близко не подпускай!
Я бы сегодня уехала к родителям.
Собрала бы темную затрапезную сумку, надела все, что помогает затеряться в толпе, волосы в хвостик, и молчала бы в купе до утра.
Утром в городке К. вышла бы на перрон. Все, как всегда, как все мои сколько-то лет.
Таксисты – небритые и полусонные, а может, и разговорчивый подвернется, я с ними заговорю с местным акцентом – чтобы не обольщались: не тбилисская фифа, не разведешь на бабки.
Сяду в пахнущую сеном и дешевыми папиросами машину, битую «шестерку», дверь с правой стороны не открывается, надо садиться слева.
И поплывут мимо пять километров, исхоженные бессчетное число раз.
Вот бывшая чайная фабрика, поросшая вся напрочь лианами.
Вот пошли эвкалипты, а по бокам – скукоженные чайные плантации в папоротниках.
Вот и река, через нее два моста – старый, потом новый.
Утром на дороге пустынно, ни людей, ни коров.
Земля сердито спит в ожидании весны, только мандарины всегда бодры и зелены.
Сейчас будет поворот – бывшая ферма справа, русская могила слева, вылетаем на прямую, скоро наш, окончательный поворот.
Надо водителю сказать, куда сворачивать – на втором повороте, так быстрее, хоть дорога хуже, но дом покажется сразу, стоит на пригорке.
Они еще не знают, что я приехала, наверняка еще спят.
Я заплачу водителю и постучу в ворота.
Беспородная собака с близко посаженными глазами вежливо безразлична, я с ней почти не знакома, но пусть полает, разбудит хозяев.
Зябко и сыро, и мама семенит в своем зеленом беретике, как французский летчик.
Я одна, без детей, и наваливается сразу весь груз – и неподъемной любви, и грусти, и радости, и страхов, и обид, и прощений, и все наше цветное кино с черно-белыми блоу-апами.
В доме тоже холодно, печка остыла за ночь, мама будет ее растапливать – медленно, обстоятельно, но в конце концов тепло пойдет по чугунным бокам, и зашипит чайник с ручкой, привязанной проволокой, – не живут тут чайники, хоть тресни, горят на работе.
Делать тут мне совершенно нечего, это мой простодушный рай, специальная тоска по детству и собирание нектара.
Я лягу на мамин диванчик, укроюсь колючим прожженным пледом – чистая шерсть зато! – на меня навалятся запахи с трудом любимого дома, и буду молчать, отвечая что-то тягучее, как здешний светлый мед из акации.
Не могу уехать.
Может быть, потом.
Когда зацветет примула под лавровишней.
Маменька моя – человек удивительный, дай ей Бог здоровья и сил на многие годы.
Уже много лет она собирает мне посылки и отправляет папу на вокзал договариваться с водителем маршрутки на предмет подвезти в столицу.
Представьте себе посылки: картонные коробки размера, к примеру, как из-под крупного пылесоса, наполненные до последнего кубического миллиметра всеми попавшимися на глаза дарами нашего поместья.
Киви, мандарины, апельсины, лимоны – послойно, утка – эпилированная лучшим образом, килограмма два особенной нашей капусты – листовой, толму заворачивать или так тоже можно, рагу делать, яйца с оранжевыми желтками – два лотка, как они доезжают – не спрашивайте, мама лучший в мире паковальщик, ну и муки кукурузной только из мельницы.
Иногда бывает вместо утки петух, иногда и то и то вместе, да еще и кролик.
Весь день я звоню водителю и допытываюсь, в котором часу его ловить.
Потом посылаю отряд силачей волочь коробки сюда.
А поскольку мама присылает все эти диверсионные материалы накануне наших дней рождений, то я в разгаре готовки.
И только разогнешься – опа, надо идти вниз и тащить коробки.
Прошлый раз было две, их тащил кормилец на горбу, я семенила рядом и страстно сопела носом – помогала.
Сегодня только закончила ачму, со стоном приготовилась рухнуть на пол, и – правильно, опа.
Мама, говорю я очередной раз, у нас нет лифта, чтоб тех, кто этот дом проектировал, черти грузчиками использовали.
Мама, умоляю я дрожащим голосом, такое тебе спасибо, что слов нет! Только поменьше коробочки присылай, мамулечка!
Мамулечка пропускает стоны мимо ушей и угрожающе говорит – в следующий раз пришлю тыкву! Кстати, там соты, вы их порежьте, а потом жуйте вместе с воском, это очень полезно для десен! И коробок мне еще пришлите, да побольше.
И сказать ровным счетом нечего, кроме миллиона благодарностей, чтобы это продолжалось много лет, и черт с ней, со спиной.
Саныч-философ
Пять вечеров в неделю я сижу рядом с Сан Санычем за его уроками как гвоздями прибитая. Он вроде как весь в математике и исправно пишет, а потом выдает какой-нибудь убийственный вопрос.
Вчера, например:
– Мам, что такое «симметричный»?
Я раздражаюсь из-за малейшего отклонения от основной задачи – прикончить уроки и получить амнистию, но припоминаю о своей мамашинской роли и кое-как объясняю.
– Симметричный, – говорю я, – это вроде как если по центру провести линию, то с обеих сторон будет одинаково. – (Тьфу, что это я говорю.) – Ну вот посмотри – лицо симметричное: глаза, нос, рот, видишь, одинаково?
И с нетерпением жду, пока раздумья моего сына вернутся в русло науки.
Он размышляет, потом как-то отстраненно заявляет:
– Значит, папа несимметричный.
– Почему?! – Я так изумлена, что забыла про генеральную линию. – Из-за носа?
– А что с носом?
– Да в детстве папа его поломал, вот он и несимметричный.
Саныч с сомнением смотрит на меня:
– Да нет, у него большой палец распух!
Первый ребенок: опыты
Саныч у нас ходит в такую школу, где английский каждый божий день по три часа, еще он дважды в неделю лепит глину, и еще периодически приходит учитель игры на гитаре. Но я не собираюсь останавливаться на достигнутом, ибо задалась целью облагородить ребенка до предела. Увидела афишу балета «Щелкунчик» и вечером задумчиво сказала, глядя на Сандро:
– Надо бы тебя на балет…
– Почему?! Я не хочу! – округлив от ужаса глаза, заорал Саныч: наверняка представил себя в лосинах, порхающим на сцене, и его чуть не стошнило.
Он никак не мог понять, что сказал такого смешного, что родители, и без того порядком чокнутые, стукались лбами и не могли перестать визжать от смеха.
Без балета, положим, обойдемся. А вот математика – не обсуждается.
У нас вся семья профессионально гуманитарная. Поэтому я задалась целью сделать из старшего ребенка банкира, чтобы обеспечить себе спокойную старость.
Ежевечерняя математическая экзекуция.
– Шестьдесят плюс шестьдесят… эээ… будет… сто двенадцать.
Глянул на мое посуровевшее лицо, поспешно исправился:
– Сто два.
Лицо налилось цветом рассерженного осьминога.
– А-а-а… а сколько?!
Набираю воздух, считаю до десяти, делаю улыбку и объясняю:
– Ну вот шесть плюс шесть сколько?
– Двенадцать, – спешно чеканит Саныч, пытаясь не проморгать момент истины.
– Но у нас ведь еще ноль? Да?
– Да, – вострит ушки Сансон.
Я вкрадчиво продолжаю:
– Ну раз у нас есть еще ноль, какой ответ?..
Саныч смотрит в тетрадь в недоумении:
– Ну сказал же я… А куда ноль крепить?
– На задницу, – потеряв всяческое терпение, ядовито сообщаю я.
Мне пришлось удалиться, потому что Саныч рухнул на пол и корячился в судорогах добрых полчаса.
Видимо, математику я преподаю не очень хорошо.
Возвращаюсь помогать с другими заданиями.
Задано придумать предложения с использованием числительных. Я лежу, как Никулин в «Кавказской пленнице», и диктую:
– Пиши: «Третий».
Саныч сочиняет:
– «Третий солдат поломал себе ногу».
Так. Интересно. Дальше:
– Пять.
Саныч прилежно пишет:
– «Охотник убил пять ворон».
Кхм!
– Следующее слово: «Сорок».
– «Али-Баба с женой залили кипящим маслом сорок разбойников»…
– Да что у тебя за трагедии кругом! – завопив, я скребу пятку.
Странно посмотрев на меня, Саныч сочиняет последнее:
– «Пятидесятый ученик заболел гриппом»…
Все, аут.
А все-таки у них была собака
Я вчера пошла в школу к Сандро, чтобы заплатить за учебу и стоически выслушать упреки.
Все учителя бросились ко мне и наперебой затараторили, что мой ребенок их сегодня чуть не довел до слез.
Я похолодела и мысленно выписала ему ремня.
Однако дело было в другом: он написал эссе, и весь штат учителей сошел с ума.
– Вот, – с благоговением вручила мне листочек учительница.
«Однажды ночью я не спал, вышел на балкон и посмотрел на усыпанное звездами небо. Ни листок не колыхался. Я почувствовал, что что-то должно было измениться. Действительно, вскоре тишину ночи нарушил идущий издалека ветер.
Сначала зашелестели листья, потом заскрипели деревья, где-то разбилось стекло, кто-то с ворчанием закрыл поломанное окно.
Мне стало холодно, но я не зашел в дом.
Ветер приблизился ко мне, обвил холодными руками и шепнул на ухо:
– Вернись домой!
И я приветствовал его и зашел в комнату.
Всю ночь в сне я летал в облаках с ветром».
– Правда, шикарно? – еле выдохнула учительница, промокая глаза салфеточкой.
Они ненормальные?!
Сандро же обыкновенный жулик и манипулятор: способный авантюрист, который умеет надавить на слабые точки аудитории.
– Талант, правда?! Ему уже поручено писать сценарий для школьного кукольного театра, – восторженно сообщила учительница.
Карьерист. Хотя, конечно, я счастлива, что моего ребенка вознесли до небес.
– Эссе? – удивился автор. – Подумаешь, что там было писать. У меня в сто раз лучше есть: рассказ про Рокки!
Да что такое с этим бедным псом: неделей раньше его склоняли и по поводу Мишки.