элегантную даму на вокзале, мило объяснившую, как обращаться с автоматами,
взъерошенных юных проституток в метро, собравшихся галдящей толпой, чтобы мы не заблудились и правильно нашли отель…
Всех-всех-всех.
Теперь я знаю, что обязательно хочу вернуться сюда еще раз и насладиться этим городом в полной мере – его слава велика, но справедлива.
Я предвижу иронию: ну да, французы, их там почти и не осталось, сплошные иммигранты из колоний!
Не знаю, не знаю. Мне это неважно. Для меня они все были хозяева – очаровательные, сияющие, феерические люди.
Но до отеля мы ехали целую вечность.
Сандрик в метро захотел в туалет.
Я усмотрела светящиеся таблички «SORTIE» – и решила, что это он-то и есть, французский сортир.
Дато с Сандриком ушли в указанном мною направлении и вернулись минут через пятнадцать, страшно возмущенные:
– Куда ты нас послала?! Там какие-то наркоманы живут, и никакого туалета нету!
Странные эти французы, ей-богу: оказалось, что «SORTIE» – и есть по-ихнему «Выход». А как же тогда по-французски туалет?!
Ночь в отеле (паршивеньком, между прочим), а на следующее утро – самое знаменательное и вообще центровое событие путешествия – Диснейленд!!
Сандрик горд и счастлив: его мечта приблизилась вплотную.
Моя мечта была исполнить его мечту.
А мечта Дато была – поскорее разделаться с нашими мечтами и уехать в Голландию.
Перекрестный огонь нескольких мечтовых линий усилился неимоверно и выдал результат коллективной медитации.
Как и полагается по законам жанра, до мечты мы ехали-ехали долго-предолго, заодно полюбовавшись на элегантные пригороды Парижа.
Вот последняя станция… мы выходим… и попадаем прямиком в Тридесятое Царство Детей!
Ну что вам рассказать? Завидно просто, и все.
Завидно оттого, что этим людям есть дело до своих детей, понимаете? По-настоящему есть дело, и не говорите мне, что это бизнес и так далее. Ради Бога, пусть будет хоть сто раз бизнес, но если бы этот Диснейленд был где-нибудь поближе, то лично я раз в месяц туда бы ходила со своими оглоедами.
Там настоящая сказка, сделанная тщательно, профессионально, с любовью и талантом.
Не то что Сандрик – мы с Дато, взрослые и заскорузлые, онемели от восторга!!!
И соотношение детского и взрослого населения в чудо-городе было примерно один к восьми. Большие дяди и тети, пузырящиеся радостью, шатались по мощеным аллейкам с громадными чупа-чупсами в руках и создавали драконьи очереди к каждому аттракциону.
Впереди нас топала развеселая компания, и я невольно обратила внимание на странные фигуры девушек: несмотря на томные движения бедер, мускулы у них были как у ирокезов, и плечи шириной явно не вписывались в женские каноны красоты.
Иногда они оборачивались друг к другу, и стало очевидно, что эти девушки… явно бреют лица, но при этом красят глаза и губы.
Ну да, трансвеститы. Мне, в принципе, как-то фиолетово.
Я покосилась на Сандрика: он шел с отвисшей челюстью и даже не моргал.
Назревал исторический момент, а мы к нему оказались не вполне готовы.
– Какие они… противные, мам. Почему они такие?
– Ну, у них немного по-другому в голове устроено все. Они необычные, но безвредные, правда? Смотри – одеты чисто, никого не трогают, не шумят, просто веселятся…
Сандрик шел некоторое время нахмурившись.
– Как им не стыдно! Им не стыдно так ходить?
Времени на долгую обстоятельную лекцию не было. Поэтому я ограничилась вполне политкорректным объяснением, что потому-то в Европе так хорошо, что можно быть каким угодно – только не нарушай законы.
– Они тебе мешают? Мне – нет. Они не могут быть такими, как все, даже если захотят. Так что не думай о них и продолжай радоваться жизни.
Сандрик немедленно купил надувного Микки-Мауса и таскал его за собой целый день, а потом притомился и отпустил в небо. Микки улетел высоко-высоко и там завис. Так и крутился над нами, пока мы наслаждались волшебным царством и иногда махали ему рукой с земли.
Чудес в Диснейленде было множество, но главное чудо оказалось очень важным.
Мы набрели на горки «Индиана Джонс»: развалины древнеиндийского храма, холодящие душу витые рельсы, вагончики с орущими до застывания крови пассажирами…
Сандрик слегка побледнел.
– Я не сяду, – сказал он решительно.
– Нет-нет, я тебе и не разрешу, – поспешно влезла я: зачем ребенку лишние комплексы?
Дато потер ручки и решил рискнуть.
Мы с Сандриком наблюдали сверху, как безбашенные волонтеры вместе с нашим папой сели, пристегнулись и-и-и… поехали!
Катались они всего две минуты и вышли пьяные от адреналина.
– Да я даже не успел испугаться! – возбужденно орал Дато. – Сан, не хочешь попробовать?
– Нет, – заколебался Саныч.
– Отстань от ребенка, – опять влезла я. – Пойдем уже отсюда…
И тут случилось невероятное.
Сандрик прекрасно понял, как нам будет приятно увидеть, что он преодолел свои страхи и решился на такое героическое испытание. Он подумал, что мы заслужили от него такой подарок: ведь все-таки именно для него мы все и затеяли.
– Пап, давай вместе пойдем? – бледный от собственной решимости, Сандрик уже не мог пойти на попятный.
– Здорово! И когда Автошка спросит – на чем ты катался, ты честно ему расскажешь: на самой опасной штуке во всем Диснейленде!
Я очень волновалась и за две минуты ожидания выкурила три сигареты. А вдруг он очень сильно напугается? А вдруг у него будет шок? Плач? Заикание?!.
Они пришли страшно возбужденные, папа с сыном: они стали сообщниками и соратниками.
– А ты почему не пошла, ты же не боишься? – спросил Дато.
– Я хотела дать ему шанс быть лучше меня, – ответила я, и Дато понял.
АМСТИК
Амстердам мне не давался в руки очень долго, выскальзывал как рыба и разрушал стройную канву мира жизнерадостного идиота.
Что сложного? Что непонятного? Что сомнительного?
Он же ошеломил нас кукольно-сконструированным пространством, растворившимся в сознании и канонах красоты Рембрандтом, густотой сочных впечатлений и – свободой.
Свобода!!!
Кажется, что именно они, эти высоченные стройные голландцы, сдержанно-приветливые и настырно-трудолюбивые, сгенерировали в колбах свободу, сделали ее себе в промышленных количествах и щедро инъекцировали в тот самый воздух, которым не можешь надышаться: он влажный, слегка пахнущий марихуаной и застоявшейся в каналах водой.
– Когда-нибудь мы сможем стать, как Рим, – задумчиво сказала я Дато, остолбенело впитывая взглядом лицо Амстердама, – даже Париж досягаем, но до этого…
– Это моя вторая родина, я почувствовал сразу же, – впервые сияя глазами, ответил мой консервативный муж.
Амстердам априори вызывал у меня острое чувство тревоги, и я невольно выдавала себя еще на этапе планирования маршрутов, так что Дато один раз чуть не расшвырял весь дом и поставил вопрос ребром: как хотите, а в Голландии меня ждет друг, которого я не видел чертову уйму лет, и я туда поеду на три дня.
Вздохнув, я отложила Флоренцию на светлое будущее и чуть прорвала ручкой бумагу, вписав в блокнот Амстердам.
Свобода тоже должна иметь пределы, нашептывала мне бюргерская часть души. Что хорошего может быть в стране, где везде пахнет марихуаной и Красный район находится практически возле Королевского дворца?! И как я там буду водить по улицам ребенка?
Ах, наивная моя постсовковая душа!
За три дня в Амстердаме мы ни разу не видели нахмуренного лица.
Да, ладно – марихуана действительно на каждом углу, но везде мир, тишина и порядок.
Мы, как и положено ротозеям, постоянно мешались на велосипедной дорожке и создавали проблемы на узеньких улочках – а ведь друг Алик сто раз предупреждал, что велосипедисты тут самые главные люди, и они всегда правы! – все улыбались, приветливо махали руками и ехали себе дальше.
Этот город, говорят, имеет два лика: дневной и ночной.
И насколько привлекателен дневной Амстердам, настолько омерзителен ночной.
Я не знаю, я не видела его позже часу ночи.
Но до часу ночи это было королевство непуганых европейцев.
Я все допытывалась у Алика и его жена Сашки – ну какие они, голландцы?
– Они любят, чтобы у них было ВСЕ. – Эта фраза многое объяснила.
Профессия пирата считается вовсе не зазорной, а очень даже почетной: на своих ажурных каравеллах голландские пираты навезли домой всякой всячины.
Ткани, новые технологии, луковицы тюльпанов, еду – да все что угодно!
Какой у нас был отель – оттуда не хотелось уходить!
Еда!!!
Какой у них хлеб, ммм!
А рыба!!!
От рыбно-копченого ассорти у меня до сих пор скулы сводит.
Морской музей!
Боже мой, вы знали, что я в детстве ходила на судомодельный кружок и ушла только потому, что была там единственной девчонкой?!
Парусник… Понимаете, он весь настоящий, и там пушки, и камбуз, и мачты, и вся эта музыка моего детства – брамсели и трюмсели.
Нет, я от них в восторге. От голландцев то есть.
Сашка рассказала нам про символику герба: три креста, которые попадаются буквально на каждом шагу.
Одна версия: рыцарь с оруженосцем и собакой попали в лодке в шторм, и рыцарь попросил у Господа: спаси нас, а я возведу город там на берегу, где ляжет моя собака. Бог спас, рыцарь свое обещание сдержал, город возвел – а три креста символизируют этих троих персонажей.
По второй версии, каждый крест означает одно из трех несчастий: наводнение, пожар и чуму, которые в разное время постигли Амстердам.
– Дато, – вдруг осенило меня, – у них было ВСЕГО три несчастья, понимаешь?
– Ну? – не понял муж.
– Они просто забыли, что такое несчастья. Потому-то они такие безмятежные, понимаешь?
– Это – да, – подтвердил Алик. – Голландцы народ избалованный.
Прощай, прекрасный город с рыжеволосыми красавицами, мушкетерами на площади и недосягаемым благополучием: там никто не знает имя человека, который правит страной.