азом тасуются гены – это чрезвычайно интересно. Может, Мишка просто умеет скрывать свои истинные чувства.
Кульминацией борьбы за Мишкину независимость стала его дикая и мерзкая уличная истерика перед воротами ненавистного детсада.
Мое терпение – сами понимаете, не безразмерное, – лопнуло пузырями. И я пошла ва-банк.
– Все, Луку сдали сегодня в приют, – с трагическим видом сообщила я Мишке.
– Почему? – не повел бровью партизан.
– А за то, что орал на улице, что хочет голую Барби, – ядовито напомнила я встревоженному сыну.
Тут как раз пришла на кофе Лукина мама Хатуна, заранее предупрежденная о возможном выкачивании достоверной информации.
– Луку забрали в приют? – недоверчиво спросил Мишка. Хатуна переливчато захохотала.
Мишка опешил. Он во все глаза смотрел на тетку, которая собственноручно отправила такого милого ребенка в это ужасное место – мама же давеча рассказывала про приют.
Через некоторое время он осторожно спросил у Марины:
– А почему Хатуна смеется?
– Она радуется! – хором завелись мы с Мариной. – А знаешь, как мы будем радоваться, когда тебя заберут?!
О Господи, подумал Мишка. Это что за мегеры и фурии, с них станется отправить и меня тоже в приют и потом так весело хохотать.
На следующее утро он без слов оделся и встал возле двери.
– Я иду на работу, – мученическим голосом сказал он, глядя в пол. – Зарплату дайте мне, пожалуйста.
Ура, победа.
Через пару дней пришел в гости Лука.
Мишка, заглядывая в глаза Луке, сочувственно спросил:
– Ну как там, в тюрьме?
Лука увлеченно лопал хачапури и ничего не понимал.
Погибающие от хохота мамки-няньки скорректировали:
– Да не в тюрьме, Миш, а в приюте!
Мишке это все равно. Он смотрит на Луку с подобострастием: еще бы, сидел чувак!
Никаких негативных психологических последствий от шокового эксперимента пока не наблюдается.
Мишка сдается
Белесая жара навалилась на город с самого утра.
Движения замедлены, ничего не хочется – только лечь в воду, как бегемот, и пускать пузыри.
Мишка жары не чувствует. Он подорвался в полвосьмого, пошатываясь, прикнацал к телевизору, нацепил наушники, воткнув штекер куда полагается (вот в технике сечет, паразит!) и с хмурым видом стал смотреть «Джимми Нейтрона».
Я в тоске представила весь последующий ход событий: сначала Мишка откажется умываться, потом завтракать, а потом идти в садик.
Ну уж нет, рассвирепела я и силовыми методами прорвалась через два первых пункта – а с садиком пусть разбирается Марина.
Мишка надел новую майку со Спайдерменом и вышел на балкон покрасоваться перед Анькой.
Та с ним немного пококетничала, потом церемонно извинилась – я, мол, в садик иду, потом встретимся.
Мишка проводил ее глазами и вдруг сказал:
– Я тоже хочу в садик!
От неожиданности я вздрогнула и уронила крышку от чайника.
Неужели войне конец?!
Неужели боец капитулировал?!
Целый год он упорно воевал за свободу и независимость, и вот, когда победа была так близка, он перешел на сторону противника…
Эй, маманя, очнитесь, ребенок хочет в садик!
Однако я недооценила своего сына.
– Он всех заставил себя хвалить, – пожаловалась воспитательница. – Не похвалишь – ноль внимания на порядок в группе. Похвалишь – он шелковый.
– Ну похвалу все любят, наверное, – косясь на Мишку, попыталась я оправдать сына.
– Ну да, все! Кроме него, никто нас не шантажирует!
Вторая воспитательница продолжила разоблачение:
– Он сейчас стал золотой ребенок! Прекрасно стихи читает, ест неплохо, но это все – пока я рядом с ним сижу. Он не выносит быть не в центре внимания, сразу начинает нас игнорировать…
Я позорно бежала с поля брани: Мишка ведь «абыцный малцик»!
Садиковая эпопея подходит к финалу.
Еще пару недель, потом утренник в честь получения первого диплома, потом праздник с тортом (торты, которые Мишка на дух не выносит), парадный дембельский фотоальбом – и прощай, Маруся!
Однако все-таки каждый понедельник юноша Михаил выходит из детской с кислым лицом, ложится на диван и говорит придушенным голосом:
– Ненавижу садик.
Никакого смысла оппонировать ему я не вижу, но для острастки и объективности возражаю:
– И за что ты его так, дорогуша? Тебя там бьют, что ли, мучают?
– Да, мучают, – неожиданно выжимает пару слезок Мишка. – Посмотри, – задирает он штанину, – у меня все нога в синяках! И даже одна рана есть!
Ошалело рассматриваю следы измывательства над бедным ребенком и задушевно говорю:
– Мишка, это же ты сам понатыкал синяков. А ранка – ты про эту царапинку в полмиллиметра?!
Мишка спускает штанину и с видом «нет пророка в своем отечестве» утыкается в подушку.
А школу – ждет не дождется. Портфель хочет синего цвета.
Бедные его учителя.
Вожделенная свобода
Она блестит на расстоянии одного утренника.
Последнего, прощального.
Мишке железно, стопудово пообещали, что больше не будет дурацких репетиций с роялем и танцев с девочками, которые так и норовят толкнуть в спину, пощекотать нос волосами или отдавить ноги.
Мишка сказал стихотворение про родину – в самом разгаре в горло запершило, он героически надулся, взялся за горло и додекламировал-таки сдавленным голосом, под конец развернулся и пошагал к месту, договаривая последние слова спиной к залу.
Публика неистовствовала.
Нескончаемые польки-мазурки сменялись грузинскими танцами.
Мишка зевал во весь рот и повисал на рояле.
Мама и Марина, которых он углядел посреди ажитированной публики, утыканной аппаратами и камерами, валились друг на друга и закрывали носы: плакали от умиления, наверное.
Сказку про колобка Мишка процедил сквозь зубы, рубашка была выпростана из штанов, и вообще вид он имел позорный.
Приглашенная звезда-балерина (тоже оказалась наша родительница) вышла к роялю, чтобы сказать детям кой-чего за жизнь.
Из всех приличнейших, послушных детей она вцепилась именно в анархиста Мишку и взяла его нежной ладонью под челюсть. От изумления выпускник услужливо держал голову на месте, но пританцовывал всем, что ниже, в стиле буги-вуги.
Есть у женщины вкус, что и говорить. Предназначенная для этой мизансцены Лидочка-балерина переводила ошарашенный взгляд с гостьи на воспитательницу и не знала, куда себя девать.
Воспитательница ждала, пока недоразумение рассосется само собой, пошла пятнами, дождалась паузы, чтобы оттащить позорника с центрового места, и подсунула звезде заготовленную заранее готовую зарыдать Лидочку в розовой пене. Инцидент был замят.
И самое главное-то: дали нам дембельский альбом!!
Мишка в нем, как водится, вид имеет глумливый и ехидный.
Так что первый диплом у нас уже есть.
Ура, камрады!
Молодой человек стал просто шелковый после окончания сезона садика.
Но дом сотрясается от его энергии и исследовательской деятельности.
Вот он подошел к окну и встал на цыпочки.
Я в панике:
– Мишка!!! Отойди немедленно! Не смей подходить к окну близко! Знаешь, сколько детей вот так выпало из окна?!
Мишка – немедленно и деловито:
– Четверо?
И показывает четыре пальца.
Господи, куда ему в школу. Но впереди еще целое лето!
Цеми
Кажется, перебрала уже все курорты с противобронхитной направленностью. Ради полноты картины поедем в Цеми – там какой-то особенный микроклимат. Впрочем, про все остальные курорты говорят то же самое.
Иду в турагентство оплачивать путевку.
Шеф агентства, старый тертый калач, навешал сто кило лапши про гостиницу: в буклетике очаровательно смотрелись камин и кожаные диванчики в холле, а также посулы кушать через день телячьи отбивные и осетрину. Хоть раз отдохнем цивилизованно!
День первый
Когда мы с полной машиной чемоданов и измученных дорогой отпрысков подъехали к обещанной райской гостинице, у Давида сделались квадратные глаза: это оказался просто мотель прямо на трассе, вполне пригодный для проведения романтической ночи для водителей-дальнобойщиков, но никак не для жаждущих дикой природы изжелта-бледных городских детей.
– Вот я вас тут сейчас как оставлю, – индифферентно проговорил муж, что служило показателем его крайней взбешенности, – и отдыхайте в своем мотеле как угодно!
Мы представили себе двадцать дней в этом кошмаре – отлавливать детей, выбегающих под колеса трейлеров, – и вздрогнули.
Дело запахло керосином, и я рванулась в гостиницу бить морду любому, кто мне попадется. Напуганные моим напором хозяева отбрехались тем, что за фуфловые буклетики турагентства ответственности не несут, и пообещали вернуть денежки до копейки. Пока взрослые выясняли отношения, Мишка поймал бесхозного щенка и стал его душить в приступе острой приязни, думая, что тот ждал его всю жизнь, а когда щенок испустил истошный визг, воровато залез под стол и уговаривал пленника: «Закрой рот!»
В общем, мы спасли щенка из Мишкиных объятий и, к взаимному удовольствию, смотали оттуда удочки.
Возвращаться домой в дикую жару на расплавленный асфальт нечего было и думать, и мы поехали дальше в Цеми, в смутно известную гостиницу некоей Джульетты.
Джульетта оказалась весом в полтора центнера и больше подходила под определение «мама Роза».
– Дэдико, послушайте меня, – взяла она нас за горло, – вы только осмотрите мой комплекс, а вечером посмотрите, какой будет ужин: нечего вам искать что-то еще!
Дети, успевшие поиграть чьей-то кепкой в регби на лужайке, взвыли и уговорили нас остаться.
День второй
Обычно на таких курортах мужчин не увидишь: традиционно «на воздух» выводки сопровождают мамы, бабушки и няни. Присутствие моего мужа создавало определенный ажиотаж, а мне доставляло массу неудобств: когда собираются несколько мамаш и разговаривают на сугубо женские темы, мужчина либо их смущает, либо смущается сам. Поэтому муж старается заманить на курорт своих братьев – для гендерного равновесия.