И чертовски хороший. Разве этого мало?
– Ты хотя бы прочитал брошюру о конкурсе, которую я тебе дала? Райан, три года я наблюдаю за тобой и знаю, как ты зациклен на победе. Почему же ты совсем не хочешь победить сейчас?
Я молчу, но краснею до корней волос. Миссис Роув только что пристыдила меня, и она имела полное право это сделать. Я не читал её брошюру. Я даже ни разу не вспоминал о конкурсе с того самого вечера, когда она сказала мне, что я вышел в финал.
– У меня сложилось впечатление, что тебе нравилось писать эту работу. Она слишком хороша для того, чтобы это было не так.
Она снова угадала. Мне это нравилось. Подыскивать нужные слова, жить в голове Джорджа… Я смотрю на распечатанные страницы… Это было сродни освобождению. Точно такое же чувство я испытываю, когда поднимаюсь на питчерскую горку перед началом игры и приходит азарт. В тот миг, когда в целом мире есть только я, мяч и перчатка, в которую нужно бросить.
И ещё он гадал, что сталось с окружающим миром. Он тоже провалился в хаос? Возможно, всё вокруг перестало быть прежним, подобно тому, как его жизнь вдруг взяла и спикировала в никуда? Или остальной мир продолжает жить, как жил, поскольку по большому счёту он никогда не занимал в нём никакого значимого места?
Я с грустью смотрю на эти слова. Ноющая боль сжимает внутренности. Я горжусь этими словами, и отказаться от конкурса для меня – всё равно что отказаться от части самого себя. Перед монитором у меня не было никаких секретов, никаких сомнений и сложностей – только я и мир, который мне подчинялся.
– Если хочешь рассчитывать на награду, – продолжает миссис Роув, – то должен развить это эссе в короткий рассказ и сдать его за неделю до конкурса. Твоё присутствие на мероприятии обязательно, поскольку, во-первых, там ты получишь отзывы на свою работу, а во-вторых, встретишься с преподавателями профильных факультетов различных университетов штата. Это всего один день, Райан. Одна суббота.
В моей голове раздаётся голос отца.
– По субботам я играю, – я бросаю косой взгляд на Криса, который настороженно сверлит меня глазами. Как много он сумел подслушать? – Моя команда на меня рассчитывает.
Миссис Роув хлопает ладонью по страницам, лежащим передо мной.
– Давай начнём с малого, хорошо? Переделай этот четырёхстраничный набросок в полноценный короткий рассказ. Я могу снимать тебя с каждой тренировки – или же ты дашь мне слово, что всё сделаешь дома. Выбор за тобой.
И это называется выбор?
– Я всё сделаю дома.
– Отлично! – её глаза радостно вспыхивают. – Но сегодня я всё-таки задержу тебя на часок. Я хочу, чтобы ты приступил немедленно.
Бет
Эллисон ездит на «мерседесе». Кожаный салон. Снаружи весь чёрный. Исайя возбудился бы не на шутку из-за всякой фигни, напиханной под капотом. Эллисон стремительно несётся по сельским дорогам, и пару раз у меня ёкает в животе, как на аттракционах.
– От тебя пахнет табаком.
Эллисон сегодня в красном деловом костюме и чёрных туфлях на шпильках. Светлые волосы она зачесала в немыслимо тугой пучок. Может, она из-за этого такая дёрганая?
Дожидаясь, пока Эллисон доедет из своего Женского комитета планировния, я выкурила одну из сигарет, которые выклянчила у какого-то чучела перед скандалом на алгебре. Я надеялась, что это поможет мне прийти в себя после стычки с Райаном. Не знаю, почему, но я чувствовала себя полным ничтожеством из-за того, что наорала на него. Примерно так же я себя всегда чувствовала, когда ссорилась с Исайей.
– Тебе почудилось.
– Ты возвращаешься из школы, и от тебя пахнет табаком. Возможно, Скотт решит закрыть на это глаза, но он определённо не будет закрывать глаза на твою выходку в школе.
Эллисон останавливается на широкой подъездной дорожке, со всех сторон окружённой деревьями, и засекает косой взгляд, который я украдкой бросаю на неё.
– Да-да. Твоя учительница уже звонила.
Вот чёрт. Понятия не имею, как я буду выкручиваться.
Скотт и Эллисон живут в двухэтажном белом доме, опоясанном террасой. Типа такого, какие показывают в фильмах про Гражданскую войну и богатых плантаторов. Одна часть дома окружена лесом. Другая выходит на выгон с амбаром.
Эллисон паркуется перед гаражом на четыре машины и хватает меня за руку прежде, чем я успеваю удрать.
– Ты хоть представляешь, как мне было стыдно уезжать с собрания из-за твоего звонка? Это маленький городок! Твои учителя – члены нашей церковной общины. Как ты думаешь, скоро ли весь город узнает, чего от тебя можно ожидать? Я не позволю тебе разрушить нашу жизнь!
– Руки убрала от меня!
Я смотрю на её пальцы, сомкнутые на моём запястье, потом впиваюсь взглядом в её глаза. Никто не смеет ко мне прикасаться!
Эллисон отбрасывает мою руку, как будто обжёгшись.
– Почему ты не уедешь? Даже Скотт понимает, какое ты ничтожество!
Готова поспорить, Скотт понимает и то, что она тоже ничтожество. Никогда в жизни не могла бы представить его рядом с такой, как она. Ухоженной. Элегантной. Бессердечной.
– Ты, наверное, удивилась, когда поняла, что его так просто окрутить?
– Что?
– Когда ты сказала ему, что… – я изображаю пальцами кавычки, – забеременела, то, видать, не ожидала, что он тут же сделает тебе предложение? Скотт всегда был без ума от детей. Иначе с чего бы он на тебе женился?
Она заливается краской до самых ключиц и инстинктивно хватается руками за шею.
– О чём ты? – она откашливается – сразу видно, что занервничала. – Скотт вовсе не без ума от детей.
Она вообще когда-нибудь разговаривала с человеком, за которого вышла замуж?
– Если бы не моя мама, твой Скотт женился бы на половине девчонок, залетевших в нашем трейлерном парке!
А ведь он даже не был отцом ни одного из этих детей!
Её руки медленно опускаются на колени, по-моему, у неё дыхание перехватило.
– Что ты сказала?
– Что слышала.
Её губы поджимаются в мерзкий оскал.
– Убирайся.
– Да с радостью!
Я открываю дверь её машины, с грохотом захлопываю её и повторяю то же самое с входной дверью. Но, прежде чем я успеваю ретироваться в гостевую спальню, которую Скотт выделил мне, Эллисон врывается в дом и хлопает дверью почти так же сильно, а то и сильнее, чем я.
Скотт распахивает дверь своего кабинета – он расположен как раз напротив моей спальни. На нём накрахмаленная рубашка. Вот же блин. Как назло, именно сегодня он раньше обычного вернулся домой со своей работы «в продажах» на фабрике бит в Луисвилле. Скотт сдвигает брови.
– Что тут происходит?
Эллисон тычет пальцем в меня.
– Выгони её!
Скотт подбоченивается.
– Эллисон…
– От тебя беременели девушки в трейлерном парке?
Справедливости ради стоит заметить, что я этого не говорила, однако сейчас мне хватает ума прикусить язык. Лицо Скотта краснеет, потом становится лиловым.
– Нет.
Эллисон хватается руками за голову, её идеальный пучок распускается.
– Бог с ним, с трейлерным парком. Но как ты мог рассказать ей? Ты же обещал, что никому не расскажешь!
Её рука непроизвольно ложится на живот.
Чёрт. Я оказалась права, отчасти. Она сказала ему, что беременна, только я не думала, что это была правда. Она была беременна и потеряла ребёнка. Если бы я знала, то никогда не сказала бы ничего такого. Меня мутит от стыда и раскаяния.
– Постой, Эллисон. Я ничего ей не говорил!
Скотт бросается к Эллисон, но его рука повисает в воздухе, потому что она отстраняется. Он снова протягивает руку, на этот раз Эллисон застывает на месте, и Скотт обнимает её обеими руками, крепко прижимает к себе. Он наклоняется к её уху, но я не слышу, что он шепчет. Плечи Эллисон начинают дрожать, а я чувствую себя мерзавкой, подсматривающей в щёлку интимную сцену.
Я на цыпочках проскальзываю в свою комнату и закрываю дверь, стараясь сделать это бесшумно. Солнце ослепительно светит в обе стеклянные стены. Забравшись в кровать, я поджимаю колени и обхватываю себя руками. Ненавижу этот дом. Здесь слишком много окон. Огромных окон, от пола до потолка. Открытых. Прозрачных. Из-за них я чувствую себя… беззащитной.
Райан
Я стою в гараже, перед дверью в отцовский кабинет, и готовлюсь к предстоящему разговору. В левой руке крепко сжимаю документы на участие в литературном конкурсе. Собравшись с силами, дважды стучу в дверь, и отец приглашает меня войти.
В этой комнате всё, кроме рабочего кресла, сделано руками отца: хромированный стол и такой же стеллаж, стойка для принтера, большой чертёжный стол с пачкой проектов для нынешних клиентов. Отец собственноручно подстрелил двух оленей, головы которых украшают стену. Кондиционер работает на полную мощность, бумаги, лежащие на полу под ним, трепещут и шуршат.
Отец поддерживает свой кабинет в идеальном порядке, у него всё под контролем. Он взглядывает на меня и снова переводит глаза на инструкцию, лежащую перед ним. Галстук он уже снял, но остался в белой рабочей сорочке.
– Чем могу помочь, Райан?
Я сажусь на стул напротив него и подыскиваю слова. До отъезда Марка мне никогда не было трудно говорить с отцом. Слова лились сами собой. Но теперь они даются очень нелегко. Я опускаю глаза на бумаги, зажатые в моей руке. Это всё неправильно. С тех пор как Марк уехал, только написанные слова делают мою жизнь более-менее терпимой.
– Ты помнишь прошлогодний проект по литературе?
Отец непонимающе смотрит на меня и чешет затылок.
– Ты ещё огорчался из-за того, что он пришёлся как раз на весенний плей-офф, – подсказываю я.
Включается лампочка, отец кивает и снова утыкается в инструкцию.
– Кажется, ты писал о питчере, который восстал из мёртвых, или нечто в этом роде?
Вообще-то это был рассказ о питчере, который продал душу дьяволу за победу в сезоне, но я здесь не за тем, чтобы спорить.
– Учительница английского осталась недовольна? Слишком много крови?