Я раздуваю в себе прежний гнев, я хочу обвинить её во всём. Это она сбежала от меня. Это она предпочла провести время с этими парнями. Но я не могу думать ни о чём, кроме упрёка, который только что бросил мне Исайя.
Я довел её до слёз.
Бет
Жить – это значит лежать прикованной ко дну мелкого пруда с открытыми глазами и без глотка воздуха. Я вижу мелькающие картины света и счастья, я даже слышу отдалённый смех, но это всё там, наверху, а я лежу на дне, корчась от удушья. Если смерть – противоположность жизни, то я надеюсь, что умереть – это как всплыть.
Я ещё никогда не ссорилась так страшно с Ноем и Исайей. Я никогда не думала, что Исайя может меня предать, но он это сделал. Я доверяла своему лучшему другу свои тайны – тайны, которые не рассказывала ни единой живой душе. Он знает о моём отце, он знает о моей матери, он знает, сколько раз мужчины били меня наотмашь по лицу… Он знает, как мне больно из-за того, что Райан предлагает мне дружбу, а я понимаю, что это только игра.
Прижимаясь лбом к холодному стеклу пассажирского окна, я смотрю на проносящиеся мимо белые линии разметки. На двухполосной дороге, ведущей к дому моего дяди, Райан обгоняет трейлер, легко выжимая шестьдесят миль в час. Я почти жалею, что у меня никогда не хватит храбрости открыть дверь и вывалиться на дорогу.
Будет больно, но боль закончится, когда я умру. Вся боль закончится. Невыносимая теснота в груди, тяжесть в голове, твёрдый комок в горле – всё пройдёт.
Мы едем в молчании. Я не могу сказать, что это тяжёлое молчание, потому что я почти ничего не чувствую. Я хочу окоченеть. Хочу напиться до потери сознания.
Джип сворачивает налево, мы катимся по длинной подъездной дорожке. У меня урчит в животе. Мы ведь так и не поели.
Когда мы подъезжаем к дому, Райан паркуется и выключает двигатель. Ненавижу деревню. Вдали от городских огней, в полной темноте, поля и леса становятся декорацией моих ночных кошмаров. У меня мурашки бегут при мысли о демонах, поджидающих меня в темноте, чтобы превратить в ничто.
Райан может сделать многое. Может заорать. Может войти в дом и рассказать Скотту обо всём. Последний вариант как раз для честных и ответственных молодых людей, среди которых так хочет видеть меня Скотт. Заодно это разрушит последние остатки моей жизни. Скотт отправит маму в тюрьму.
А я? Я просто хочу умереть.
Четыре часа назад гордость ни за что не позволила бы мне произнести эти слова, но сейчас внутри у меня всё выгорело дотла.
– Прости.
Лягушки квакают возле ручья, проходящего по границе владения Скотта. Райан не отвечает, и я его не виню. Что он может сказать такой, как я?
Он рассматривает ключ, зажатый в его руке.
– Я тебе был нужен затем, чтобы съездить в Луисвилл.
– Да.
Если бы мой план сработал, я бы сбежала, а мой дядя во всём обвинил бы Райана.
– Ты с самого начала хотела встретиться с тем парнем, вместо того чтобы быть со мной.
– Да.
Он заслуживает честности, а это самый честный ответ, какой я могу ему дать.
Он крутит ключ на пальце.
– С той самой секунды, когда ты вошла в «Тако Белл», ты была всего лишь предметом спора. Мы с Крисом и Логаном забились, что я возьму у тебя телефон. А потом – что приглашу тебя на свидание.
Это больно, но я не позволяю боли проникнуть внутрь. А чего я ожидала? Райан – это всё правильное в этом мире. Я – всё неправильное. Таким, как он, не нужны такие, как я.
– Я чуть не подрался из-за тебя.
– Я знаю, – и снова произношу это невозможное слово, – прости.
Райан вставляет ключ в зажигание, заводит двигатель.
– Ты у меня в долгу. Я заеду за тобой в пятницу в семь. Но на этот раз без обмана. Один вечер. Мы съездим на вечеринку. Потусуемся там часок. Я выиграю спор, потом отвезу тебя домой. И ты снова будешь смотреть на меня как на пустое место. А я – на тебя.
– Отлично.
Я должна быть счастлива, но почему-то совсем не радуюсь. Я думала, это то, чего я хочу. Но под скорлупой бесчувствия ждёт боль, уже приготовившаяся терзать меня. Я открываю дверь джипа и, не оглядываясь, закрываю её за собой.
Райан
Закон штата запрещает мне играть чаще, чем в течение пятнадцати иннингов в неделю. Поэтому я играю по четвергам, только если два наших других питчера освобождают мне место. Три иннинга тому назад, когда тренер выпустил меня на поле, мы были в беспросветной заднице. И дождь, как вы понимаете, не улучшает наше положение.
Дожди идут две недели подряд. Две недели отменённых игр. Две недели сорванных вечеринок. Две недели мы с Бет игнорируем друг друга.
Все ждут, что завтра дождь всё-таки прекратится, и долгожданная вечеринка наконец-то состоится. Я тоже жду с нетерпением – скорее бы выиграть спор и наконец вычеркнуть Бет из моей жизни.
Конец седьмого иннинга, у нас ничья, а значит, я должен во что бы то ни стало не дать последнему баттеру возможность заработать дополнительный иннинг. Моросящий дождь приятно холодит шею сзади. Тяжёлые капли капают с козырька моей бейсболки. Мяч скользкий. Рука – тоже. Ненавижу играть под дождём, но парням из Главной лиги приходится это делать регулярно.
Дождь усиливается. Я с трудом различаю знаки, которые подаёт мне Логан. Вопреки обыкновению украдкой бросаю взгляд на раннера, но ни хрена не вижу. Разворачиваю корпус, и в этот миг исход игры решает сигнал самой природы: гром и молния.
– Все с поля! – провозглашает судья.
Я иду к трибунам, чавкая кроссовками по грязи. Сегодня игра откладывается из-за дождя в третий раз. Четвёртого уже не будет. Игра закончена.
– Молодцы, ребята! – тренер по очереди хлопает нас всех по мокрым спинам. – Всё, поезжайте по домам. Игра отменена из-за плохой погоды.
Дождь барабанит по крыше. Какой смысл в крыше, если всё внутри промокло насквозь? Кресла. Скамейки. Снаряжение. Наши сумки. Я лихорадочно переодеваюсь, шнурую «найки» туже и быстрее, чем всегда.
Крис, знающий меня лучше всех, опускается всем своим немалым весом на скамейку рядом со мной.
– Мы не проиграли.
Это понятно, отменённый из-за дождя матч не засчитывается.
– Но и не выиграли.
– Ты бы нас вытащил.
– Возможно, – я встаю и забрасываю сумку на плечо. – Как узнаешь?
Остальные члены команды болтают друг с другом, переодеваются и ждут под трибунами, когда ливень хоть немного ослабеет. Сегодня я не в настроении общаться, к тому же промок до нитки. Поэтому иду на парковку, а дождь хлещет меня по спине.
– Эй! – Крис бегом догоняет меня. – Что с тобой, чувак?
– Ничего.
– Брось, меня не проведёшь, – орёт он, перекрикивая дождь. – Ты вот уже две недели ходишь как в воду опущенный.
Я открываю дверь джипа, забрасываю сумку на заднее сиденье. Бет. Вот что со мной, но я не могу рассказать об этом Крису. Ничего, я распрощаюсь со своим похоронным настроением завтра, когда дождь прекратится и Бет пойдёт со мной на вечеринку.
– Может, он мне расскажет, – Лейси стоит рядом с Крисом, промокшая, с прилипшими к лицу волосами, она сейчас похожа на мокрую крысу. – Отвези меня домой, Райан.
Меньше всего на свете мне сейчас хочется оказаться в запертой машине наедине с ней.
– Я не твой парень, Лейси.
– Нет, – орёт она одновременно с раскатом грома. – Ты мой друг!
Лейси чмокает Криса в щёку и ныряет на пассажирское сиденье. Я смотрю на Криса, он кивает.
– Ей надоело на тебя злиться.
Я запрыгиваю в джип и включаю двигатель. Лейси ведёт себя в своём стиле: немедленно включает печку, настраивает магнитолу на свою любимую радиостанцию, потом убирает звук.
– Вы с Бет поругались?
Я выезжаю с парковки, дворники громко скрипят на большой скорости. Я молчу, прикидывая, как много может знать Лейси. Я никому не рассказывал о том, как мы с Бет ездили в Луисвилл.
– Это она тебе сказала?
– Нет. Но на прошлой неделе я наконец-то заполучила номер её телефона, и её дядя сказал, что вы типа ездили в город.
Я прикидываю, как это может отразиться на нашем пари.
– Ты рассказала Крису?
– С какой стати? Это не моё дело. Ты возил Бет в Луисвилл ради спора?
– Да.
– Значит, пари завершено и ты выиграл. Ты поэтому смотришь на неё как на пустое место?
Молчание. Почему Лейси заставляет меня чувствовать себя полным дерьмом? Это Бет меня поимела. Это она во всём виновата.
– Лейси, она обращается с тобой как с куском дерьма. Почему ты так переживаешь за неё?
Лейси живёт неподалёку от муниципального стадиона. Я останавливаюсь на подъездной дорожке и долго смотрю, как ветер раскачивает декоративные папоротники, свисающие с крыльца её дома.
– Она была моей подругой.
– Была! Она была…
Лейси машет на меня обеими руками.
– Стой, подожди! Выслушай меня. Я не такая, как ты, Райан. И никогда такой не буду. Ты можешь попасть в любую ситуацию, и всё будет идеально. А я не идеальная. И никогда не буду.
Чёрт возьми, что она несёт? Если бы она только знала, в каких руинах лежит моя семья, если бы знала, как мы медленно умираем после ухода Марка…
– Я не идеальный.
– Ты заткнёшься когда-нибудь? Просто сил никаких нет! Я постоянно слушаю, как вы, парни, несёте всякую фигню, но каждый раз, когда я хочу СКАЗАТЬ что-то важное, вы меня перебиваете! Заткнись, понял?
Я жестом прошу её продолжать.
– Райан, меня никто никогда не любил. Папа перевёз нас в Гровтон, когда мне было четыре, и я уже тогда знала, что меня никто не любит. Мамуля знакомила меня с разными детьми, организовывала бесконечные совместные игры, записала меня в детский сад, но всё было бесполезно. Я оставалась парией. Я – не ты. И не Логан. И не Крис. Я не могу проследить свою родословную до отцов-основателей! В воскресенье после церкви я не хожу на обед к бабушке, потому что моя бабушка живёт не на соседней ферме, а за три штата отсюда!
Я потираю затылок, не понимая, можно ли уже что-то сказать, и если можно, то что именно. До сих пор мне казалось, что Лейси плевать на то, что о ней подумают.