– Нет, я не могу!
Мама хватает меня за волосы, чтобы не упасть, и мне хочется заорать от боли. Но я только закусываю губу. Кричать нельзя: на нас будут смотреть.
Мы добираемся до конца тротуара. Мама не замечает бордюр, заваливается вперёд и падает на мостовую.
– Вставай, мама!
Мне хочется сесть на землю и разрыдаться, но я не могу. Только не сейчас, когда на нас смотрят. Только не при маме.
– Вставай!
– Я её возьму.
При звуке этого низкого, спокойного голоса у меня замирает сердце и останавливается дыхание. Исайя с лёгкостью поднимает мою мать на руки. Потом, не дожидаясь меня, несёт её к дому.
Исайя.
Я хлопаю глазами.
Мой лучший друг.
Моё сердце делает два удара – один больней другого.
Мама отключается на руках у Исайи. Когда мы доходим до входной двери, я снимаю с её шеи ключи на верёвочке, которые я носила как ожерелье всю начальную школу.
Перехватив взгляд Исайи, я поспешно отворачиваюсь, чтобы не видеть боль в его глазах. На нём форменная куртка автосервиса, в котором он работает. Синяя ткань покрыта пятнами грязи и машинного масла. На протяжении всех этих трёх недель Исайя каждый день звонил и писал мне, но я не отвечала. Я подавляю чувство вины. Это он меня предал, а я ни в чём перед ним не виновата, поэтому не буду реагировать и сейчас.
Когда я открываю дверь, на меня обрушивается ужасный тухлый запах. От страха у меня подгибаются ноги. Я не хочу ничего знать. Не хочу, и всё. Мы уедем во Флориду. Мы сбежим отсюда.
Исайя входит следом за мной и матерится. Не знаю, на что: вонь, разгром, мусор. Здесь ничего не изменилось с прошлого раза, только пустой холодильник стоит нараспашку.
– Ты забыла заплатить уборщице? – спрашивает Исайя.
Я криво улыбаюсь его шутке. Он знает, как я ненавижу, когда чужие люди видят мамино жильё.
– Уборщица берёт только наличными, а мама требует всюду расплачиваться картой, чтобы накапливать премиальные мили для будущих авиаперелётов.
Перешагивая через мусор и обломки мебели, я веду Исайю в мамину спальню. Здесь он бережно опускает её на кровать. Исайя уже не в первый раз помогает мне с мамой. Когда нам было по четырнадцать, он помогал мне вытаскивать её из бара. Исайе не привыкать к трещинам на стенах, заплёванному зелёному ковру и приклеенной к разбитому зеркалу фотографии, на которой мы с мамой сняты вместе.
– Подожди чуть-чуть, – прошу я. – Потом я схожу в магазин.
Он мрачно кивает.
– Подожду в гостиной.
Я снимаю с мамы обувь, сажусь на кровать рядом с ней.
– Мама, проснись. Расскажи, что у тебя с рукой.
Как будто и так не знаю.
Она приоткрывает глаза и сворачивается клубочком.
– Мы с Трентом поссорились. Он не хотел, это случайно получилось.
Ну конечно. Как обычно.
– Чем быстрее мы отсюда выберемся, тем лучше.
– Он меня любит.
– Нет, не любит.
– Нет, любит! Вы с ним просто плохо друг друга знаете.
– Спасибо, мне достаточно.
Например, я знаю, как бывает больно от кольца на его пальце, когда он бьёт меня по лицу.
– Ты уедешь со мной, правда? Иначе я не смогу заботиться о тебе.
Я хочу, чтобы она как можно скорее ответила «да». Но она молчит, и каждая секунда её молчания причиняет такую боль, будто кто-то наматывает мои кишки на руку. Наконец она открывает рот.
– Ты не понимаешь, детка. Ты бродяга.
А ты пьяна в дым.
– Ты уедешь со мной?
– Да, детка, – лепечет она. – Поеду с тобой.
– Сколько нужно денег, чтобы забрать машину со штрафстоянки?
– Мне нужно пять сотен, чтобы вытащить Трента из тюрьмы.
Пусть твой Трент сдохнет в тюрьме.
– Мама, машина. Сколько стоит забрать машину? Я не могу постоянно приезжать в Луисвилл, поэтому не смогу заботиться о тебе, если мы не уедем отсюда.
Она пожимает плечами.
– Пару сотен.
Она закрывает глаза и затягивает старую песню, которую дедушка всегда пел, надираясь до беспамятства. Я тру лоб. Нам нужна эта грёбаная машина, а мне нужен грёбаный план. Если бы не Исайя, мы с мамой сбежали бы несколько недель назад. Окно возможностей быстро закрывается, я не знаю, как долго мама сможет прожить одна.
Я вытаскиваю пачку денег, полученных от Эхо, кладу половину на тумбочку. Мама прекращает петь и смотрит на деньги.
– Выслушай меня, мама. Ты должна прийти в себя и забрать машину. Ещё я прошу тебя заплатить за телефон. Мы скоро уезжаем. Ты меня понимаешь?
Мама тупо смотрит на деньги.
– Это Скотт тебе дал?
– Мама! – ору я. Она вздрагивает. – Повтори, что ты должна сделать.
Мама вытаскивает из-под подушки моего старого плюшевого мишку.
– Смотри! Я сплю с ним, когда скучаю по тебе.
С этим мишкой я спала до тринадцати лет. Это единственная вещь, подаренная мне отцом. То, что мама её сохранила, рвёт мне сердце. Теперь я не могу сосредоточиться. Не могу собраться. Но мне нужно, чтобы мама запомнила, что она должна сделать. От этого зависит её жизнь.
– Повтори, что я сказала.
– Забрать машину. Заплатить за телефон.
Я встаю, но мама хватает меня за руку.
– Не уходи! Не бросай меня одну! Я не хочу быть одна.
Её просьба лишь усиливает моё чувство вины. У каждого из нас есть свои страхи. Призраки, которые живут в самых тёмных уголках нашего сознания и безжалостно терзают нас. Они есть у мамы. А чего больше всего боюсь я? Расстаться с ней.
– Надо купить тебе еды. Приготовлю сэндвичи и оставлю в холодильнике.
– Не уходи, – хнычет она. – Посиди, пока я не усну.
Сколько ночей в детстве я вот так же умоляла её посидеть со мной? Я ложусь на кровать рядом с мамой, глажу её по волосам и запеваю песню с того слова, на котором она остановилась. Это её любимая песня. Про птиц, свободу и перемены.
Я разрезаю последний сэндвич пополам и убираю полную тарелку в холодильник вместе с остатками сыра и ветчины, которые Исайя купил, пока я баюкала маму. Исайя убирает в шкаф коробки с крекерами и хлопьями. Он купил маме такую еду, которую не нужно готовить.
– Ну что, достаточно меня наказала? – спрашивает он.
Цепи, днём и ночью тянущие меня к земле, становятся ещё тяжелее.
– А если нет? Ты снова закинешь меня на плечо и унесёшь отсюда?
– Нет, – отвечает он. – Все знают, что Трент в тюряге. Самое плохое, что может случиться с тобой здесь… – он выразительно смотрит на запертую дверь моей бывшей спальни. – Возможно, мне стоит забросить тебя на плечо, Бет. Здесь тебя не ждёт ничего хорошего.
– Знаю.
Именно поэтому я хочу сбежать отсюда… с мамой. И всё-таки мне немного любопытно, что Исайя знает то, чего не знаю я. Конечно, я могу хоть сейчас открыть дверь и увидеть всё своими глазами, но… нет. Я прогоняю эту мысль. Не хочу ничего знать. Совсем не хочу.
– Тебе на работу надо, – говорю я.
Исайя уже успел переодеться в свои любимые чёрные джинсы и футболку, а значит, решил остаться. Я не хочу, чтобы из-за меня он потерял любимую работу. Гараж, в котором он трудится, находится прямо напротив супермаркета, вот почему он так быстро примчался.
– Я освободился ещё час назад. Просто оставался после работы. Всё возился с новеньким «мустангом», который кто-то оставил у нас. Ласточка, а не машина! Тебе бы она точно понравилась.
Я скучала по этому. По ежедневным рассказам Исайи о том, как прошёл его день, по увлечённому тону, которым он всегда говорит о машинах. Серые глаза Исайи разглядывают меня с головы до ног. Я соскучилась по нему. По его голосу. По татуировкам, покрывающим его руки. По его неизменному надёжному присутствию. По этому я скучала сильнее всего. Исайя был единственной привязанностью, в которой я никогда не сомневалась. Единственной привязанностью, про которую я точно знала: она не изменится, когда я проснусь утром.
Я делаю два шага и обхватываю его руками. Исайя обнимает меня. Мне нравится слушать стук его сердца. Такой мерный. Такой сильный. На несколько секунд мои цепи ослабевают.
– Я скучала по тебе, – говорю я.
– Я тоже по тебе скучал.
Исайя прижимается подбородком к моей макушке. Поднимает руку, кладёт мне на затылок. Его пальцы скользят по моей щеке, и я вся напрягаюсь. За последние четыре года мы много и часто прикасались друг к другу. Но только когда были под кайфом. После моего ареста Исайя дотрагивается до меня как-то слишком по-серьёзному.
Однажды ночью, когда мы оба были под кайфом, мы зашли слишком далеко. Типа как мы с Райаном. Только, в отличие от нас с Райаном, мы с Исайей сделали вид, будто ничего не было. Если бы не Райан, я, наверное, тоже постаралась бы забыть ту ночь в амбаре.
И тут я вспоминаю… Исайя сказал, что любит меня!
– Как только ты окончишь школу, клянусь, я увезу тебя отсюда.
– Ладно, – отвечаю я, прекрасно зная, что сбегу задолго до окончания школы.
Я высвобождаюсь из его объятий и в который раз спрашиваю себя, могла ли я неправильно понять Исайю. Может быть, он вовсе не говорил мне, что любит меня. Или говорил, но это неважно.
– Тебе опять позвонил Дэнни?
– Да, и он будет всё время так делать. Лучше звони мне сама перед приездом, и всем будет проще. Если тебе нужно повидаться с матерью, пусть я буду рядом, чтобы прикрыть тебя в случае чего. Я убью Трента, если он ещё раз до тебя дотронется, но не хотел бы садиться в тюрьму из-за этого ублюдка.
– Конечно.
Я никогда ему не позвоню. В следующий раз я приеду в Луисвилл только для того, чтобы забрать маму и уехать навсегда.
– У Рико сегодня вечеринка, – продолжает Исайя. – Ной тоже там будет. Обещаю, мы отвезём тебя к дяде до того, как он тебя хватится.
Тянущая чёрная дыра разверзается в моей душе. Я ударила Ноя.
– Он на меня злится?
Исайя качает головой.
– Он злится на себя. Как и я. Конечно, нам обоим не следовало так вести себя с тобой, но мы примчались сразу после Трента. Мы боялись, что он снова тебя изобьёт.
Я вытаскиваю телефон, смотрю на время. У меня осталось пять минут до встречи с Райаном. Провожу рукой по волосам, прикидываю, как поступить. Я хочу увидеться с Ноем и побыть с Исайей. Мне хочется толкнуть Райана под автобус за то, как он поступил со своим братом. Моё сердце рвётся на части. На самом деле мне больше всего хочется, чтобы Райан улыбнулся мне своей фантастической улыбкой и сказал, что совершил страшную ошибку.