Я оборачиваюсь и ищу глазами Райана, который стоит неподалёку, засунув обе руки в карманы. В его карих глазах, всего несколько секунд назад светившихся обещанием, теперь стоит боль.
– Райан, – торопливо бормочу я. – Он мой лучший друг, он огорчён и…
– Иди к нему, – Райан скрещивает руки на груди. – Только не морочь мне голову и не ври, если на самом деле ты хочешь быть с ним.
– Что? – я отчаянно трясу головой. – Нет! Исайя и я… Да нет же, у нас с ним совсем не то…
Но я не могу стоять тут и спорить с Райаном из-за его дурацкой ревности, когда моему лучшему другу так плохо! Я пробегаю мимо Ноя и несусь в переулок. Я успеваю пробежать всего несколько шагов в кромешной тьме, когда меня хватают сильные руки.
Я набираю воздух, чтобы заорать, но меня останавливает знакомый голос.
– А ты изменилась.
В подтверждение своих слов Исайя трясёт у меня перед лицом моей рукой, перевязанной розовой ленточкой Райана.
– Ты тоже. Тот Исайя, которого я знала, уехал бы со мной и с моей мамой, если бы я попросила! А ты бросил мою маму с Трентом, и он сломал ей руку! Я тебя не узнаю. Раньше ты всегда обо мне заботился!
Кровь грохочет у меня в ушах, я вырываюсь из рук Исайи.
Уличный фонарь на столбе моргает, и с каждой вспышкой света я вижу смесь гнева и печали на лице Исайи.
– Раньше ты позволяла мне заботиться о тебе. Теперь ты нашла какого-то грёбаного качка, который выполняет твои приказы.
Слепящая вспышка бешенства пронзает меня.
– Не смей впутывать сюда Райана! Это ты психуешь, как девчонка перед месячными. Сначала ты хотел сбежать со мной. Потом вдруг отказался. Потом обещал сбежать со мной после того, как я окончу школу. Потом талдычил, что я должна жить в Гровтоне. А потом сказал, что любишь меня, хотя мы оба прекрасно знаем, что это не так!
Моё сердце чуть не выпрыгивает из груди, когда Исайя вдруг разворачивается и начинает дубасить кулаками по сетчатому забору. Металлическая проволока дребезжит под его ударами.
– Чёрт тебя возьми, Бет!
Он вцепляется руками в сетку и сгибается пополам, как будто его сейчас вырвет. За все четыре года нашего знакомства я ни разу не видела его таким. У меня руки трясутся.
– Я не понимаю, Исайя.
Он тихо матерится себе под нос.
– Я люблю тебя.
У меня кровь стынет в жилах. Он сказал это – снова.
– Нет, не любишь.
Исайя стремительно оборачивается и берёт в руки моё лицо. Но я не чувствую тепла. Я ощущаю только ледяной холод. Холод и смущение. Он наклоняет голову, приближает своё лицо к моему.
– Я люблю тебя с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Я не решался признаться тебе, поэтому появился этот скотина Люк. Ты была настолько не в себе после него, что я поклялся защищать тебя до тех пор, пока ты не сможешь меня выслушать. Скажу сейчас: я тебя люблю.
У меня сводит дыхание. Боже, я не могу вздохнуть. Помоги же мне, помоги мне дышать.
– Ты – мой лучший друг.
– А ты – мой. Но я хочу от тебя большего и прошу… я умоляю тебя о большем.
В горле першит, я чувствую, как оно медленно опухает.
– Но ты же мой лучший друг.
Его пальцы нежно скользят по моей щеке.
– Если ты хочешь уехать – я уеду с тобой. Я увезу тебя прямо сейчас. Сядем в мою машину, заберём твою мамашу и никогда не оглянемся назад. Хочешь? Как ты хочешь. А не как я. Я сделаю всё, что ты хочешь. Всё, что тебе нужно. Только скажи мне эти слова. Пожалуйста, скажи.
Я люблю его.
Вот эти слова. Я прижимаю ладони к груди Исайи. Его сердце бьётся всё в том же спокойном ритме, от которого давно зависит моя жизнь. Исайя – моя скала. Канат, который держит меня, когда я готова рассыпаться на части. Якорь, который не даёт мне уплыть, когда я захожу слишком далеко.
– Я тебя люблю.
Исайя упирается подбородком в грудь, а я с трудом делаю вдох, когда он откашливается.
– Скажи это всерьёз.
Я хочу вытереть подступающие слёзы, но не могу, потому что Исайя не выпускает из рук моё лицо. Мы с ним не разговаривали несколько недель, но в глубине души я всегда знала, что эта ссора только на время. Сейчас я чувствую это с особой силой, а значит, наше прощание должно быть настоящим. Я не могу его потерять. Не могу.
– Я говорю всерьёз. Я тебя люблю.
Как друга. Как моего лучшего друга. До Гровтона я не знала, что такое любовь, но теперь… я и теперь не понимаю этого. Но я точно знаю, что это не пустота и не потакание парням, которые всего лишь хотят меня… Ещё я знаю, что любовь бывает разная и моё отношение к Исайе… оно совершенно не похоже на то, что я испытываю к Райану.
Исайя прижимается лбом к моему лбу.
– Скажи, что любишь меня, как его. Скажи, что любишь меня так же сильно, как его.
Райан. Неужели я его люблю? От этой мысли меня бросает в панику. При одном звуке его имени моё сердце подпрыгивает в груди. Мне нравятся ощущения, которые пробуждает во мне Райан. Нравятся его слова. Нравится, как он касается меня. Нравится даже то, как я краснею под его взглядом.
Но скоро мне придётся бросить Райана, чтобы защитить мать. Если я произнесу нужные слова, Исайя уедет со мной.
– Исайя, я…
Как-то раз я всерьёз подумала, что влюбляюсь в Исайю. Однажды Эхо обняла его, а он радостно обнял её в ответ. Я сама не ожидала, что это вызовет у меня такую мучительную вспышку ревности. Но я ошиблась. Это была не любовь. Я просто боялась Эхо. Боялась перемен, которые она принесла в нашу жизнь. Я слишком поздно поняла, что эти перемены всё равно случились бы, даже без Эхо.
Я смотрю в его серые глаза. Исайя ошибается, он меня не любит. По крайней мере, так, как он думает. Правда здесь – в его глазах. Он не смотрит на меня так, как Ной смотрит на Эхо или Крис на Лейси. Он не смотрит на меня так, как Райан…
– Я тебя люблю…
Я люблю его надёжность, его спокойствие. Люблю его голос и его смех. Люблю его постоянное, неизменное присутствие рядом. Но если случится конец света, то я бы хотела встретить его не с ним. Я люблю его так сильно, что понимаю: он достоин девушки, чьё сердце будет замирать от каждого его взгляда. Он достоин девушки, которая полюбит его по-настоящему.
– …как друга. Так же, как ты меня любишь.
Исайя мотает головой, как будто от этого мои слова перестанут быть правдой.
– Ты ошибаешься.
Он прикасается губами к моему лбу. Я комкаю в кулаке его майку, чувствую, как у меня дрожит нижняя губа. Я его теряю. Я теряю своего лучшего друга.
– Нет, – отвечаю я. – И однажды ты сам это поймёшь.
– Если ты передумаешь…
Он произносит это так безнадёжно, что часть меня умирает от боли за него. Он снова дотрагивается губами до моего лба, на этот раз дольше и жарче. Потом он отворачивается и уходит, растворившись в темноте.
– Я не передумаю, – шепчу я.
Потом закрываю глаза и от всего сердца желаю, чтобы поскорее настал тот день, когда передумает Исайя.
Райан
Бет попросила дать ей время. Сколько ей понадобится? День? Неделя? Несколько часов? Любой срок покажется вечностью, если у девушки, в которую влюблён, стоят слёзы в глазах. Я не видел её со вторника. Завтра у нас родительское собрание. Сегодня воскресенье, и мои родители устраивают барбекю для мэра, членов городского совета и других друзей нашей семьи. Я приоделся и идеально исполняю свою роль.
Идеальный.
Лейси обозвала меня идеальным, когда объясняла, почему никогда не могла по-настоящему прижиться в Гровтоне.
Идеальный.
Бет швырнула это слово мне в лицо, когда на спортивном классе отказалась делать прыжок доверия.
Идеальный.
Гвен только что произнесла это слово, рассказывая, как ей хочется, чтобы мы с ней вместе вышли на поле в выпускной вечер.
Идеальный.
Глядя на наш задний двор, я не вижу ничего, кроме тоскливой идеальности. Идеально подстриженная трава – ровно три дюйма высотой, не больше и не меньше. Кусты в идеальной форме идеальных шаров. Горшки с осенними хризантемами расставлены по периметру патио на идеальном расстоянии, в один фут друг от друга. Идеальные люди, которые выросли в этом городке и идеальной поступью следуют по стопам своих идеальных родителей.
На другом конце стола мама едва заметно кивает в сторону Гвен. Я мгновенно схватываю намёк и поворачиваюсь к моей «даме». Гвен награждает меня улыбкой, которая пополняет бесконечный список всего идеального в нашем патио.
– Разве это будет не потрясающе, Райан?
Нет, я не вижу ничего потрясающего в том, чтобы в выпускной вечер выйти на поле под руку с ней. Я хочу разделить этот вечер с Бет.
– Не думаю, что нам стоит обсуждать, с кем идти на вечер.
Гвен пропускает мои слова мимо ушей.
– Ты не нальёшь мне воды?
Я беру кувшин, стоящий в центре стола, и исполняю её просьбу. В этом заключаются мои обязанности, мой долг перед родителями. Сегодня я должен наполнять стакан Гвен, заменять её тарелки и развлекать её за ужином. Меня охватывает пугающее ощущение дежавю. Именно так мы с Гвен когда-то начали встречаться.
Мать Гвен отпивает глоток вина. Её лицо выглядит ещё более подтянутым, чем прошлой осенью.
– Нам нужно принять решение относительно Эллисон Риск и церковного комитета.
Мама теребит жемчужное ожерелье. Она ненавидит принимать неприятные решения.
– Эллисон – очень милая молодая женщина.
– То есть ты высказываешься за её кандидатуру, Мириам? – спрашивает мать Гвен.
Мама наливает себе вина в пустой стакан для воды, что совершенно необычно для неё.
– Даже не знаю. Риски всегда считались людьми опасными. Ты же помнишь родителей Скотта? Его отец был запойным алкоголиком, да и мать ничуть не лучше.
– Но Скотт – это не его родители, – говорю я.
И все за столом поворачиваются ко мне. Мама бросает на меня предостерегающий взгляд, но отец накрывает своей рукой её руку, прося не вмешиваться. Мама выдёргивает кисть.
Я продолжаю:
– Он стал лучшим бейсболистом, который когда-либо играл за «Янкиз» в последние двадцать лет. Разве справедливо наказывать жену Скотта за ошибки его родителей?