– Я хочу вернуть свою семью! – вскрикивает мама.
В последние месяцы мама держалась с отцом грубо или насмешливо. Но за все семнадцать лет своей жизни я ни разу не слышал, чтобы она кричала.
Лицо отца искажается от шока.
– Но это невозможно! Ты хочешь, чтобы наши друзья узнали, что твой сын – гей? Ты хочешь, чтобы в церкви узнали, что твой сын – гей?
– Но мы могли бы поговорить с Марком. Возможно, если он согласится держать это в тайне…
– Нет! – ревёт отец.
Я откидываюсь на спинку стула, сейчас они оба мне противны. Я сам себе противен. После отъезда Марка я был настолько оглушён тем, что он нас бросил, что никогда не прислушивался к тому, о чём говорили родители. Но сейчас я понял, что и Марка я тоже не слушал. Неудивительно, что он уехал. Разве можно жить среди такой ненависти?
Меня охватывает тошнота, голова идёт кругом. Неужели Марк мог подумать, что я думаю так же, как и они?
Отец с грохотом задвигает стул под стол, решительно поворачивается к двери.
– Марк сделал свой выбор. Сегодня ты хотела поговорить с Райаном – отлично, говори. Я буду у себя в кабинете.
Мама тоже встаёт.
– Он должен услышать это от тебя.
Отец останавливается в дверях, оборачивается и смотрит на меня.
– Весной я начинаю свою кампанию по выдвижению на пост мэра. Мы с твоей матерью категорически против того, чтобы ты встречался с Бет Риск. Дружи с ней в школе на здоровье, но сейчас нам меньше всего нужна дурная репутация, а эта девочка может создать проблемы. Ты меня понял?
Я честно пытаюсь осознать услышанное. Отец баллотируется на пост мэра. Мама хочет, чтобы Марк вернулся домой. Я предал своего брата. Они оба хотят, чтобы я бросил Бет.
– Ты всегда говорил, что не хочешь быть мэром.
Но этого хочет мама. Её отец был мэром. Её дед был мэром. Это традиция, которую моя мама всегда мечтала продолжить.
Мама с папой не смотрят друг на друга, судя по всему, ни один из них не собирается обсуждать со мной это решение.
– Что касается Бет… – начинаю я.
Но отец не даёт мне договорить.
– Мы категорически запрещаем тебе с ней встречаться.
– Тебе стоит возобновить отношения с Гвен, – говорит мама. – Её отец согласился поддержать твоего отца.
Я встаю, стул летит в сторону, мама морщится от грохота. Я смотрю на родителей, ожидая, что кто-нибудь из них сейчас объяснит мне, что всё это значит. Они оба молчат, и я наконец-то понимаю, почему Марк уехал.
Бет
У меня нет куртки. И никогда не было. Я всегда говорила Исайе и Ною, что температура тела у меня автоматически повышается, когда температура воздуха падает. Но в Кентукки осенняя погода бывает стервозной. Днём жара. Вечером холод. Сегодня утром скользкая утренняя роса на выгоне у Райана промочила мне кеды насквозь. Ничего нет хуже, чем холодные мокрые ноги.
Я резко одёргиваю себя и останавливаюсь. Хуже – потерять лучшего друга. Я пережидаю боль и иду дальше. Когда-нибудь Исайя поймёт, что мы с ним – только друзья. Когда-нибудь он меня разыщет, даже на берегу океана. Такая дружба, как у нас, так просто не умирает.
Сегодня в школе родительское собрание, и я не знаю лучшего способа занять свободный день, чем провести его с Райаном. Честно говоря, я не знаю лучшего способа провести любой день. Время, отведённое нам с Райаном, стремительно тает, и я хочу быть с ним как можно чаще.
Бум. Я впервые услышала этот звук, когда вошла в лес. Он повторяется каждые несколько секунд. Бум. Вместо того чтобы направиться прямиком к дому Райана, я решаю пойти на звук и с радостью убеждаюсь, что поступила правильно, когда вижу прекрасное бронзовое тело, сияющее на солнце. Райан, одетый в одни спортивные штаны, разворачивается и бросает мяч в красную мишень, нарисованную на доске. Бум. Мяч попадает точно в середину мишени.
– А ты ещё удивляешься, почему люди считают спортсменов тупыми, – говорю я.
Райан оборачивается и широко распахивает глаза, а я продолжаю:
– На улице пятьдесят градусов[23], а ты без рубашки.
Холодный ветер гуляет по выгону, мои руки давно покрылись гусиной кожей. Да, приветствие получилось так себе, ведь теперь я не могу даже потереть их, чтобы мои слова не показались лицемерием или насмешкой.
Райан поднимает с земли майку и идёт ко мне. Утреннее солнце рельефно освещает тугие шоколадные плитки мышц на его животе. Моё сердце трепещет, как птица, отряхивающая крылья от воды. Боже, он просто великолепен. Сексуальный. Ослепительный. Мечта. Слишком идеальный для такой, как я.
– Решил остыть немножко, – говорит Райан.
Я так загляделась на его тело, что не сразу вспоминаю, о чём говорила. Райан лукаво улыбается мне, а я, к своему стыду, тут же заливаюсь краской. Что со мной такое? Почему я всё время краснею?
Райан откровенно любуется моими пылающими щеками, и моё сердце снова пускается вскачь.
– Обожаю, когда ты так делаешь, – говорит он.
«Соберись, Бет! Ты здесь не за этим». За последние два месяца Райан узнал обо мне достаточно всякого дерьма, но почему-то продолжает смотреть на меня как на принцессу. Он настоящий принц. Но я никакая не принцесса. Я не принцесса, зато я могу помочь ему стать счастливым, пусть даже потом навсегда исчезну из его жизни.
Райан убирает руку, но по-прежнему стоит мучительно близко ко мне – и по-прежнему без майки.
– Ты никогда не устаёшь от своего бейсбола? – спрашиваю я.
– Нет, – Райан наконец-то натягивает майку. – Каждое утро я просыпаюсь в шесть, пробегаю две мили, потом бросаю мяч. И мне никогда не надоедает.
Этот распорядок ему подходит. Идеально. Но потом я вспоминаю, как он сидел за компьютером. Его пальцы, порхающие по клавиатуре. Его глаза, обращённые в мир, существующий в его воображении.
– Ты пишешь каждую ночь?
Райан зарывается пальцами в мои волосы, приподнимает пряди. Ласка, от которой у меня обычно сладкие мурашки бегут вдоль позвоночника, теперь пугает. Райан прищуривает глаза, разглядывает корни моих волос, и я точно знаю, что он видит: полдюйма светлого золота.
Он отводит глаза и старательно делает вид, будто не заметил никакого уродства.
– Ты имеешь в виду тот короткий рассказ для конкурса? Да, пишу каждую ночь, – он пожимает плечами и смотрит себе под ноги. – Знаешь, я думаю, что буду делать это и после того, как допишу рассказ. Наверное, возьмусь за другой.
Здорово. Вот это воспоминание я увезу с собой: Райан, кидающий мячи по утрам и уходящий с головой в мир прекрасных слов по ночам. Я ковыряю землю носком ботинка.
– У тебя есть планы на сегодня?
– Есть, но только для нас обоих.
Я пытаюсь спрятать улыбку, но у меня ничего не получается.
– Иди переоденься и заезжай за мной через час.
Пальцы Райана скользят по моей руке, гладят розовую ленточку, всё ещё повязанную на запястье.
– Слушаюсь, мэм.
Райан
– Ты трусишка, – моя черноволосая беда рыщет по территории кампуса университета Кентукки. – Ты можешь ехать на машине через выгон, но не можешь повидаться с родным братом!
– Это разные вещи, – уточняю я. – По выгону я ехал на спор.
На территории кампуса студентов-спортсменов я всё время пытаюсь загородить собой Бет, которая разыскивает комнату моего брата. Сегодня на ней хлопчатобумажная майка, которая не только туго облегает её стройное тело, но и заканчивается на полдюйма выше пояса её джинсов с заниженной талией. Учитывая, как её гладкая кожа будоражит меня в самых правильных – то есть, простите, неправильных – местах, я готов поспорить на свой джип, что наряд Бет вряд ли получил одобрение Скотта. Не поймите меня неправильно, мне он нравится, но меня напрягает, что моё мнение разделяют все парни, снующие по кампусу. Бет – моя девушка, и я хочу быть единственным, кто не может отвести от неё глаз.
Моя девушка. Пока неофициально, но сегодня утром, садясь в мой джип, Бет сказала три главных слова.
– Я рассталась с Исайей.
Это значит, теперь она со мной, а не с ним. Сегодня днём я попрошу Бет признать это.
Она тычет пальцем в книгу.
– Есть! – Бет записывает номер комнаты Марка на своей ладони. – Спорим, тебе слабо́ поговорить со своим братом?
– Что ты понимаешь в спорах?! – говорю я, прожигая взглядом какого-то наглеца, засмотревшегося на талию Бет. – Ты не можешь вызвать меня на «слабо», если я не отказался от предыдущего спора.
Она изгибает бровь.
– Хочешь поговорить о семантике?
Я кладу руку на её бедро и прижимаю к стене.
– Это слишком умное слово, Бет. Может, объяснишь?
Она лукаво улыбается, в её глазах появляется откровенное желание, но вместо того, чтобы раствориться во мне, как я готов раствориться в ней, Бет отталкивает меня и подныривает под мою руку. Какой-то парень выходит из корпуса, и Бет бросается к двери, чтобы успеть войти прежде, чем она снова захлопнется.
– Тут и объяснять нечего! Ты, наверное, дурачок, если надеешься выпутаться с помощью болтовни.
Она жестом указывает мне на вход, я вхожу.
– Я надеялся не на болтовню. Я рассчитывал на поцелуи. Ты хоть знаешь, как давно мы не целовались?
– Поговори со своим братом, и я тебя поцелую. Ещё как.
– Может, перейдём сразу ко второй части, без первой?
Она пропускает мои слова мимо ушей, уставившись в схему корпуса, висящую на стене.
– Я официально вызываю тебя на спор! Слабо поговорить с братом?
Я складываю руки на груди и выпрямляюсь. Теперь дело серьёзное. Бет по всем правилам бросила мне вызов.
– Отлично. Что мне будет, если я выиграю?
Она наклоняет голову, её чёрные волосы водопадом падают вниз. В глазах блестят озорные искорки.
– А чего ты хочешь?
Тебя. Но я ни за что не позволю себе сказать это вслух.
– Хочу быть с тобой до конца дня. Никаких телефонов. Никаких друзей. Только ты и я.
– Забились.
Бет виртуозно разводит охранника, сидящего перед входом на этаж Марка. Я бы назвал его идиотом, если бы не помнил, что точно так же она не так давно развела меня на поездку в Луисвилл. К моему ужасу, Бет решительно подходит к комнате моего брата и стучит, даже не спросив, готов ли я. Последняя надежда на то, что Марк сейчас на занятиях, испаряется, когда дверная ручка поворачивается и в проёме вырастает огромная фигура.