Увы, но мои знания в этой области ограничивались лишь фильмами, и ничего полезного из них я не усвоил. Вот, к примеру, сериал про Штирлица: Там есть Борман, но он относится к правящей верхушке рейха. Еще есть Мюллер и какой-то Шелленберг. Оба они вроде бы персонажи реальные, но тоже шишки немаленькие. Уничтожить их клеветой вряд ли удастся. Ладно, возьмем другой хороший фильм – «Операция "Омега"». О, да это как раз то, что нужно.
– Кажется, я знаю одного сотрудника абвера, – радостно проинформировал я своих коллег, – майора фон Шлоссера. А его отец, барон Шлоссер, генерал вермахта. Информация немного сомнительная, но думаю, доверять ей можно.
– Интересная фамилия, – с нажимом произнес Леонов, насмешливо блеснув глазами.
– Ты его знаешь?
– Нет, никогда о нем не слышал и вряд ли услышу.
Авдеев, до сих пор старательно что-то вспоминавший, вдруг тоже сообразил, в чем дело, и ехидно спросил:
– А скажи-ка, Лекся, ты случайно про этого майора не из английских детективчиков узнал?
– Верно, из них самых.
– Мы так и поняли. Ну почему ты в школе и институте немецкий не учил?
– Так ведь я же учился в другое время и в другом месте. У нас считалось, что воевать с Германией больше не придется.
К счастью, Леонов не догадался, что я имел в виду, и понял мои слова совершенно правильно:
– Вы, американцы, зря так считаете, – поучительным тоном ответил он. – Воевать вам, то есть, извини, им все равно придется. И наверняка уже в ближайшие год-два. Сначала с оборзевшей Японией, а потом заодно и с Гитлером.
– Хватит мне лекции читать, объясните же наконец, что не так с этим майором?
– Шлоссер, – назидательно произнес Алексей, – по-немецки значит «слесарь». Так что никакого барона фон Слесаря в природе не существует. Это просто такой тонкий английский юмор.
– Ну давайте тогда попробуем хотя бы Мюллера, – не сдавался я. – Бросьте мимоходом фразу о том, что «как бы Мюллер-собака нас не обманул. Дескать, доверять ему полностью нельзя».
Удостоверившись, что мы действительно берем его с собой, Лютце, едва дождавшись, когда я займу свое место, начал тараторить секретные сведения с такой скоростью, что Леонов не успевал переводить. Уловив знакомое по многочисленным книгам слово «Бранденбург», очевидно, упомянутое не в смысле «населенный пункт», а «секретное подразделение», я только презрительно хмыкнул:
– Про Бранденбург мы и так все знаем, это… – Черт, а в самом деле, что он сейчас собой представляет? Сначала это был отдельный батальон, потом полк, а затем полк развернули в дивизию. А вот на какой стадии он находился в конце сорок первого, не знаю. Однако кое-как я смог выкрутиться, и даже рассказал о «соловьях», продемонстрировав свою осведомленность.
– Ну хорошо, – продолжал сыпать информацией Лютце, на этот раз чуть медленнее, чтобы переводчик мог за ним угнаться, – вот новость, о которой вы точно не знаете. Сейчас начали формирование гренадерской дивизии СС из уголовников, сидящих в лагерях. В ней только офицеры кадровые.
– Уже? – удивился я. В нашей истории на такой отчаянный шаг немцы решились лишь в конце войны. И с чего бы это делать в сорок первом? Вроде бы серьезных поражений у вермахта еще не случалось. Скорее всего, та часть германского командования, которая в курсе неизбежного разгрома, уже поняла, что он произойдет раньше сорок пятого года, и занервничала.
– Уголовники никогда сражаться за Родину не станут, – презрительно скривился Авдеев. – Они же заклятые враги своих сограждан и никогда не захотят умирать за них.
– А еще я знаю все спецшколы для подготовки подростков-диверсантов. В Бобруйске, Орше, Телешево, – тараторил Лютце. Он продолжал без остановки сыпать секретными сведениями, и все вздохнули с облегчением, когда впереди показался немецкий пост, и, пользуясь этим поводом, оберу заткнули рот.
Чтобы предотвратить нежелательные вопросы немцев, которые могут захотеть осмотреть наш транспорт, мы при первой же возможности переодели наших фельджандармов. Лютце облачили в советскую шинель, которую мы прихватили с собой для утепления «ганомага», а специально для Тедера реквизировали в первом же селе дырявую фуфайку и такую же рваную шапку-ушанку.
Для этого Авдеев разыграл целую комедию. Попросив остановить машину у дома, где во дворе стояло несколько человек, он приставил ладони к ушам, изображая Чебурашку, и закричал:
– Щапка, ущи, старый, грязный, дай.
Удивленные неслыханно скромным требованием оккупанта, сельчане притащили из подвала сразу две замызганные шапки, которые когда-то были покрыты заячьим мехом, а теперь только пылью и паутиной. Отнятое у колхозников имущество Павел презентовал своим немецким коллегам-контрразведчикам и, для полноты картины, еще обмотал им подбородки их же шарфами. Уж очень не вязались раскормленные физиономии лжежандармов с образом голодного и небритого партизана. Теперь из немецкой формы на виду оставались только брюки и сапоги, но это было не существенно. В конце концов, почему бы партизанам не надевать иногда трофейные шмотки.
Десять километров до Белебелки мы проехали без приключений. Начиная от поселка Сидорово, лес отступил далеко от реки, и путь стал сравнительно безопасным. На открытой местности и партизанам устроить засаду труднее, и немецкие посты видно издалека. Но местами дорога все-таки проходила через густые дебри, где я снижал скорость, и мы внимательно смотрели по сторонам. Хотя численность партизан в этих краях поубавилась в последнее время, и большие отряды здесь попадаться не должны, но оставалась опасность со стороны «охотников». Для свободной охоты на немцев выделяли самых лучших стрелков, хорошо знающих местность, которые парами или тройками устраивали засады у основных дорог и отстреливали водителей машин. Попадись нам такие снайперы, они влепили бы «ганомагу» пулю в смотровую щель, что могло негативно сказаться на выполнении нашей миссии. Поэтому на опасных участках мы опускали бронестекла и мчались с максимальной скоростью.
Движение по шоссе было на удивление редким. Мне стало интересно, почему немцы им не пользуются, если оно ведет прямо к фронту, и я попросил Леонова расспросить об этом немца.
– Да я и сам могу объяснить. Мне в разведотделе армии все рассказали.
«Молодец, старлей. – похвалил я мысленно хитрого гэбэшника, умело играющего на публику. – Пусть Лютце знает, что мы даже в штаб армии дверь пинками открываем».
– Шестнадцатая немецкая армия сейчас ведет тяжелые бои, – начал Алексей читать лекцию по состоянию дел на лесном фронте. – Ситуация со снабжением у нее крайне напряженная, а дорога через Псков и Дно с перевозками не справится, даже если бы там не было диверсий. Поэтому немцы решили часть грузов перевозить по Витебской железной дороге, а перевалочную базу устроить на станции Чихачево. Это южнее Дедовичей. С точки зрения географии решение разумное, оттуда идет шоссе прямо к Старой Руссе, позволяя быстро перебрасывать и припасы и пополнение. Правда, оставалась закавыка в виде партизан, угрожавших коммуникациям, но с ними предполагалось быстро покончить. Немцы знали, что численность бригады не превышает одной, максимум двух тысяч. Однако все оказалось не так уж и просто. На границах Партизанского края мы успели создать неплохую линию обороны с дзотами, блиндажами и ходами сообщения. А самое главное, в каждом, даже самом маленьком селе у нас есть свои люди, и напасть на партизан неожиданно просто невозможно. И вот наши подпольщики доложили, что со станции Волотово выехал отборный батальон, сформированный из эсэсовцев. Он должен был наступать с севера по шоссе Старая Русса – Чихачево. Но не успел он начать свое наступление, как сам был атакован. Сначала партизаны захватили в плен несколько фрицев и узнали у них пароль. С его помощью ударная группа легко проникла в село, где ночевали каратели, забросала гранатами избы, в которых они спали, и штаб. А потом подоспевший основной отряд уничтожил и весь батальон. Численное преимущество эсэсовцам не помогло. Другой батальон, собиравшийся наступать по шоссе с юга, попал в огневой мешок и тоже был почти полностью уничтожен. Как мне сказали, партизанский отдел Северо-Западного фронта доложил о том, что шоссейные дороги от Чихачево и Дедовичей перерезаны полностью. Это, кстати, одна из причин, почему наше наступление было таким быстрым и сравнительно успешным. Вот этот участок дороги, по которому мы едем, еще сравнительно безопасный. А вот дальше можно будет проехать лишь в обход Партизанского края по зимникам.
Полисть постоянно петляла, то приближаясь к дороге, то уходя далеко в сторону. Река здесь стала совсем узкой, не превышая в ширину двадцати метров, но зато овраг, который она себе вымыла, был очень глубоким. Растительность заметно изменилась. Сосны окончательно исчезли, ольха сменились березами и осинами. Селений по пути практически не было, а те, что встречались, лежали в стороне от дороги, что нас весьма порадовало. Меньше постов – меньше проверок – меньше вероятность провала.
Но вот, наконец, и цель нашего путешествия. Белебелко село очень крупное и в это время имеет статус районного центра. Партизанский отряд, который в нем создали, тоже не маленький, и за ним числится много славных дел. Где-то здесь принимал присягу и юный партизан Леня Голиков. Вот только освободить само село от фашистов пока не удалось. В нашей истории расширение Партизанского края началось лишь ближе к весне, после зимнего наступления Красной Армии. Когда это произойдет в этом мире, сказать трудно. Фронт подходит все ближе, и наиболее боеспособные отряды стали привлекаться для диверсий и штурма населенных пунктов в ближайшем немецком тылу. Фашисты в свою очередь спешно посылали тыловые части на фронт, и напряженность боев в этих лесах временно спала.
Через пост при въезде в Белебелку я решил проехать не останавливаясь. Стоящий у дороги часовой, облаченный в меховую безрукавку, натянутую на шинель прямо поверх подсумков, сосредоточенно топтался на месте, безуспешно пытаясь согреться. Тем же самым был занят и пулеметчик, который по идее должен был не прыгать, а спокойно сидеть за баррикадой из мешков. Его второго номера не было видно, наверно прятался в ближайшей избе. Нашими личностями тут никто и не думал интересоваться. Будь на их месте фельджандармы, они бы начал искать, к чему придраться, а так и дураку ясно, что партизаны в «ганомагах» не разъезжают, так чего же ерундой маяться и проверять нас.