– Да связь пропала, мать ее разтак. Самолеты сюда летят, а чьи, неизвестно. Может, немецкие, и сейчас нас бомбить начнут или десант высадят. А тут еще очень важных персон ждут, ну вы поняли, о ком я. И вот все связистов матом кроют, подгоняют, чтобы быстрее рацию чинили, но когда начальство над душой стоит, получается обычно еще медленнее. Ну вот паника и началась, никто не знает, что делать. Может, это вы там летите, а вам сесть не дают. А может, это диверсанты, которые за вами охотятся. Сейчас доложу, что все в порядке, и тогда вас примут и накормят.
Смотреть в глаза начальнику аэродрома после того, что здесь произошло, пусть и не совсем по моей вине, я не хотел. Поэтому, удостоверившись, что машина у Леонова имеется, предложил поскорее отсюда убраться. Алексей тоже спешил, хотя и по другой причине. Как он пояснил по дороге, после двенадцати ночи передвигаться по городу запрещено даже военным. Разумеется, у него имелся специальный пропуск, подписанный комендантом Москвы, но бдительные патрули, вооруженные пистолет-пулеметами, могли открыть огонь раньше, чем им успеют предъявить документы. Так что надо или ждать утра, или выезжать немедленно.
Посмотреть на старую Москву в эту ночь мне не довелось. Светомаскировка соблюдалась строго, и повсюду царила темнота, как и положено в военном городе. Движение в вечернее время было не очень активным, и, попетляв всего полчаса по улицам, мы наконец прибыли. С майором нам, к сожалению, пришлось расстаться, передав его из рук в руки пожилому лейтенанту госбезопасности, с наказом беречь, холить и лелеять.
Как оказалось, жить мне предстояло не в казарме и не в гостинице, а в отдельной квартире современного восьмиэтажного дома, да еще трехкомнатной, что по нынешним временам считалось роскошью немыслимой. Однако большая жилплощадь была выделена отнюдь не для удобства меня бесценного, а для размещения охраны и обеспечения мне условий работы.
Благодаря нашему опозданию, квартиру успели оборудовать так, как и полагалось для попаданца. Внешнюю дверь заменили на стальную, отделанную снаружи под дерево, чтобы не вызывать любопытства. Еще одну железную дверь соорудили в кабинете, где, как предполагалось, я буду записывать свои мудрые воспоминания о будущем. Для хранения моих откровений уже был приготовлен внушительного вида сейф, судя по табличке, еще дореволюционный.
По прибытию Алексей коротко нас проинструктировал. Первое, что он нам разъяснил, это местонахождение бомбоубежища, оно было оборудовано прямо в подвале, и спуститься к нему можно по лестнице, не выходя на улицу. Подниматься во время воздушной тревоги на крышу и тушить зажигательные бомбы, как это должны делать обычные жильцы, мне категорически запрещалось. К счастью для нас троих, пока мы жили в этом доме, авианалетов ни разу не случалось. Вернее, пару раз тревогу объявляли, но мы в это время находились или за городом, или в другом здании. Не представляю, как бы мы сидели в убежище среди женщин и детей, вместо того, чтобы дежурить на крыше с ведром песка. Наверно, просто сгорели бы от стыда.
Леонов также продемонстрировал сейф с тремя ППШ и десятком разнокалиберных пистолетов. Впрочем, в случае нападения мы обязаны были не отстреливаться, а сидеть не высовываясь за бронированной дверью и ждать подкрепления. Телефонов в квартире имелось аж три штуки, правда ни одного, связанного с напрямую кабинетом Берии или Сталина, как я втайне надеялся, не было. Один аппарат, без диска, соединялся с соседней квартирой, где постоянно дежурило шесть энкавэдэшников, а еще два были обычными городскими. Провода от них уходили в разные стороны, и если диверсанты перережут одну линию, другая продолжит работать.
Еще Алексей пояснил, что даже днем нельзя снимать светомаскировку, так что красивый ли вид за окном, я так и не узнал. Впрочем, в данный момент меня больше интересовал источник аппетитного запаха, доносившийся из кухни. Хотя ужин сварили не меньше часа назад, но завернутые в байковое одеяло кастрюли все еще оставались горячими.
Две тарелки наваристого борща с большими кусками сала сделали жизнь приятной и радостной. Потом мы умяли пшенную кашу с рыбными котлетами, тоже по две порции, а затем запили все это компотом, покончив с трехлитровой кастрюлей за пять минут.
Убедившись, что дальнейшие попытки запихнуть в себя еще что-нибудь съедобное совершенно безнадежны, я переключился на обследование нового жилища. Еще когда мы мыли руки на кухне, меня удивило, что водопровод работает. Но еще большим чудом оказалась горячая вода, лившаяся из крана в ванной. Уж не знаю о ведомственной принадлежности этого дома, но котельная, к которой он подключен, работала на совесть. До этого я часто мечтал, что заполучив когда-нибудь настоящую ванну с горячей водой, буду отмокать в ней часа три как минимум. Но поздний час и набитый живот перевесили, и я предпочел сразу лечь спать, едва помывшись, тем более что наутро меня ждали важные дела.
Проснувшись спозаранку, я начал инспектировать одежду, прикидывая, как лучше привести ее в порядок. Совершенно очевидно, что раз персона попаданца соизволила приехать в Москву, то ее, эту персону пожелает видеть руководство страны, так что вид у меня должен быть максимально презентабельным. Вызов мог последовать в любую минуту, и следовало что-нибудь придумать, чтобы выглядеть соответствующе. Заметив мои затруднения, ординарец, позевывая, продемонстрировал шкаф, заполненный готовым обмундированием, сшитым, как ни странно, точно по нашим размерам.
Успокоившись насчет своего внешнего вида, я тщательно причесал волосы, успевшие немного отрасти, и с наслаждением побрился настоящей электробритвой. Агрегат этот, а по-другому данное громоздкое и увесистое устройство не назовешь, был уже потертым и явно не новым. Это не удивительно, наверняка с началом войны производство электробритв прекратилось, но работал допотопный PhiliShave исправно. Конечно, бреющая головка у этого аппаратика была всего одна-единственная, но так и на дворе всего лишь сорок первый год. Более совершенные конструкции пока не разработали.
Наконец, приведя себя в порядок, надев парадную форму и прицепив к ней медали, я покрутился перед зеркалом, тщательно выискивая недостатки. Еще не хватало опозориться в Кремле из-за какого-нибудь пустяка. К моей вящей радости, придраться было абсолютно не к чему, но увы, в этот день меня никуда не вызвали. Зато явился майор госбезопасности Куликов, притащивший мне материалы для работы. С собой он привел такой отряд сопровождающих, что места для всех не хватало, и часть пришлось разместить в соседней квартире. Да еще, судя по обрывкам разговоров, человек десять караулило на улице.
Воспользовавшись моментом, пока охраны имелось более чем достаточно, Авдеев умчался по срочным делам, пообещав мне заодно выбить в финансовой части зарплату. Мой денежный аттестат, который я до сих пор и в глаза не видел, уже переслали куда надо, и теперь пора было им воспользоваться. Деньги лишними не бывают. Правда, я засомневался, что получить их так просто.
– Мне что, даже доверенность на тебя писать не надо? Скажешь на словах, что ты мой ординарец, и все отдадут?
– Доверенность, конечно, нужна, но не в этом случае, – усмехнулся Авдеев. – Ты, если помнишь, вообще живешь под чужой фамилией.
Куликов осмотрел квартиру, проверил связь и, убедившись в звуконепроницаемости двери, ведущей в кабинет, вывалил на меня кучу вопросов.
– Подождите, подождите, – воспротивился я такому напору. – Сначала ответьте, что с нашим батальоном?
– Да что с ним случится, собрали его снова и перевозят сюда, в Подмосковье. Честно, скажу, потери у вас большие, но зато пользы вы принесли немало. А вот генерала Масленникова за неуместную инициативу собирались наказать и, на мой взгляд, справедливо. Поступил приказ прекратить наступление, значит, надо было остановиться. Если бы не очередное ранение, которое он получил, могли бы и в звании понизить, а так считай, легко отделался.
– А что с нашим полком?
– Тоже сюда скоро перебросят, а возможно, и всю дивизию. Ну, теперь моя очередь задавать вопросы?
– Я весь внимание.
– Вчера на заседании Комитета обороны мы приняли решение о вооружении истребителей «Як» тридцатисемимиллиметровыми пушками Шпитального.
– Вы? – я чуть не подпрыгнул от изумления.
– Кхы, кхы, – смущенно прокашлял Куликов. – Нет, не я, конечно. Оговорился, знаете ли. Моя роль ограничивалась сидением в углу и записью вопросов. Так вот, вы ни разу не упоминали о МПШ-37. Что-нибудь можете сказать о ее боевом применении?
– Честно говоря, вообще никогда о ней не слышал, наверно, она выпускалась небольшой серией.
– Жаль, – вздохнул Куликов, – так хорошо знать заранее, перспективная это разработка или не стоит тратить на нее средства.
После уже привычных уточнений, касающихся военной техники, гэбэшник неожиданно перешел к международным вопросам. Причем к таким, что я буквально раскрыл рот:
– Наше руководство беспокоит происходящее в Урумчи. До недавнего времени Шэн Шицай считался другом советского народа, но сейчас пошел на конфликт. Как он себя поведет в дальнейшем?
– Шэн кто?
Списав мое непонимание на усталость с дороги, Куликов пояснил:
– Шэн Шицай, дубань Синьцзяна. Как вы знаете, мы очень много сделали для него: посылали войска, снабжали оружием, построили авиазавод по сборке истребителей. Даже валюта Синьцзяна обеспечивается советским Госбанком. И в ВКПб дубань вступил, правда, партбилет ему выдали втайне. Но с началом войны помощь его стране пришлось свернуть и, уверившись в поражении Советского Союза, Шицай постепенно перешел от сотрудничества к конфронтации. Правда, после наших побед дубань повернул на попятную, и даже предложил включить Синьцзян в состав СССР восемнадцатой республикой. Как он поступил в вашей истории, проводил независимую политику или же примкнул к Чунцину? И на кого опирался, в частности, удалась ли его политика замирения дунган?