На улице стало легче. Сумерки, расцвеченные фонарями и разноцветными окнами, чистый холодный воздух, скрипящий под ногами снег. Хорошо! Дурнота прошла. Опьянение, увы, задержалось, хозяйничая в организме всё уверенней. Тело приказов не слушалось, вытворяло, бог знает, что, и я попросилась домой. Диван, на котором можно с комфортом пристроить кружащуюся голову, непослушные руки-ноги, манил необыкновенно. Да и надо же причаститься сметанным тортом, испечённым мамой по новому рецепту. Неплохо бы свечи на счастье задуть. А то у меня с ним, со счастьем, проблематично.
В голове всё плыло, руки и ноги ватные. Чтоб когда ещё столько шампанского... Под дулом пистолета, не иначе!
В подъезде, против обыкновения, никого не было. Это показалось прекрасным. Ни одного свидетеля моего позора, моего унижения - проигнорированная обществом именинница. Поэтому я не стала возражать, когда Воронин не пустил меня домой, задержал этажом ниже. Да я и не могла возражать, слишком была пьяна, ничего не видела, не понимала. Думала, покурим с ним на лестнице, поболтаем. А он прислонил меня к стене, наклонился к моему лицу.
- Отстань, Славка, ты пьян, - бормотала я, слабо уворачиваясь, когда он полез с поцелуями. До того я ни с кем не целовалась и не планировала в ближайшем будущем. Мне, в принципе, все эти сладкие страсти-мордасти опротивели за пару последних месяцев. Воронин считал иначе и повёл себя весьма решительно.
И без того плохо соображающая, от первого глубокого поцелуя, вырванного силой, я вообще лишилась способности что-либо понимать. Напала сонливость, веки отяжелели. Не, ну так ничего, терпеть его губы можно. Воронин, по ходу, соображал ещё меньше меня. Увлёкся лизанием. Расстегнул на мне пальто. Целуя в шею, никак не мог справиться с пуговицами, расстёгивая блузку. У него оказались слишком смелые и наглые руки. Дать бы по ним хорошенько. К прискорбию, сил на благое действие у меня не обнаружилось.
Почему интимом стоит заниматься в подъезде? Воронин не дотерпел? Ну, пусть. Логинову-то меня не надо, у него Танечка есть. А я тогда буду у Славки. В качестве трофея. Приблизительно так работали проспиртованные мозги, оправдывая предающее свою хозяйку тело. Славка честно боролся за меня, и теперь получит свой приз. Иначе, зачем он из-за меня мучается морально и физически? Ведь именно о нестерпимых физических муках любви неверным языком он плёл мне, путаясь в застёжках блузки, которая так в своё время понравилась Логинову, и закрывая рот очередным затяжным поцелуем.
В подъезде хлопнула входная дверь, послышались чьи-то замёрзшие голоса. Только бы пешком люди не поднимались, только бы лифтом воспользовались, - медленно проплыла первая относительно трезвая за весь вечер мысль. Я замычала, отталкивая Славку. Не хватало попасться знакомым в откровенной до полного неприличия ситуации. Сама при этом не могла отклеиться от стенки. И Воронин медведем навалился, не отпускал, и такая истома напала, что просто ни ногой пошевелить, ни рукой.
Голоса тем временем приближались. Я тоскливо засмотрелась на потолок. Соседи? Непременно. В соответствии с законом подлости. Предкам заложат? Обязательно. По тому же мерзопакостному закону. Для полного "счастья", ко всем моим прежним выходкам, маме с папой не хватало только известия о сверхлёгком поведении дочери. Выскажутся родители неслабо, характеристик напридумывают - со стыда сгоришь. А-а-а, пропадай моя телега...
Шаги раздались совсем близко. Я медленно перевела взгляд с потолка на лестницу. В трёх шагах от нас стоял Логинов. Пока без Танечки. И с гитарой. Остальные только поднимались. В голове всплыла строчка песни "А у нас во дворе". Ох, до чего всё-таки Серёга красивый.
Вид у красивого Серёги был... Хм, даже не знаю, как определить. Потрясённый? Нечто вроде того, но с оттенком беспомощности. Я смотрела на него пустыми глазами, позволяя Воронину себя целовать. Славка, увлёкшись, ничего не видел и не слышал. Так мне казалось. Долго это продолжаться не могло. Не в характере Логинова. Или я Серёгу не знаю.
Эгеж, знаю. Логинов выдохнул мне с тихим бешенством:
- Шлюха!
Тут Славка очнулся, оторвался от лобзаний моей ключицы, повернул голову и заплетающимся языком выговорил:
- Не смей так называть мою девушку.
- Шлюха, - с горечью повторил Логинов. На Воронина не смотрел, точно его не было. Смотрел мне в глаза. У него губы слегка дрожали, я видела, и весь он трясся, словно в мелком ознобе. Нет, наверное, это мне с пьяну померещилось.
- Сейчас твоя придёт, - неторопливо откликнулась я, автоматически жаля его за незаслуженное оскорбление, - и здесь будут уже две шлюхи.
Вот он, прославленный мужской эгоизм в действии. Логинову можно несколько месяцев кряду у меня на виду ласкать Танечку, лизаться с ней где ни попадя. Всё путём. Всё нормально. В порядке вещей. Мне нельзя и один раз попробовать, сразу в шлюхи записал. Где логика? Или я не живой человек, права не имею?
Думала, он меня ударит. Но он с очевидным трудом удержался. Горький шоколад его глаз наполнился такой ненавистью, что стало страшно. Я невольно передёрнулась. Славка выпутал руки из блузки и промычал:
- Тоша, пойдём домой, ну их всех. У нас ещё осталось шампанское.
И впрямь, чего стоять, дразнить Логинова. С него станется Славке вломить и мне вклеить по первое число. За нарушение норм морали в общественном месте. Сам при этом все нормы давно нарушил. Песталоцци, блин.
- Пойдём, - согласилась я. Мне вдруг стало легко и свободно, точно с плеч свалился немалый груз. Сказала Логинову нежно:
- Спасибо, что поздравил с днём рождения, Логинов. Твоё доброе слово в сердце сберегу, никогда не забуду.
Он побледнел. Ага, испугался. Пальцы, сжимающие гитарный гриф, побелели, - так он его стиснул. Уже все поднялись к нему, заполнили площадку. Но он по-прежнему видел только меня, а я смотрела только на него. Тишина стояла гробовая.
Славка, в полной мере насладившись драматической сценой, потянул меня домой. Мы двинулись с ним в пальто нараспашку, как в ноябре Логинов с Танечкой - эдакая маленькая убогая на них пародия, - взявшись за руки, слегка помятые. У меня ещё и блузка была частично расстёгнута, край бюстгальтера - для всеобщего обозрения.
Показалось, нас с Ворониным отделила от остальных незримая стена. Никакие эмоции сквозь неё не проникали. Во всяком случае, в нашу сторону.
- Юродивус вульгарис! - охарактеризовала нас Лаврова, щегольнув псевдолатынью в расчёте на неграмотность остальных. Никто не отозвался. С похоронными лицами молча пропускали нас мимо.
На третьей ступеньке я обернулась - в последний раз посмотреть на Логинова. Ведь невольно сожгла сейчас за собой единственный хлипкий мостик, ещё кое-как соединявший нас. Ненависть в глазах Серёжки сменилась отчаянием, и оно хлынуло на меня вселенским потопом, сметая внутренние преграды в моей душе. Его глаза кричали мне о чём-то. О чём? Не расслышать.
Почему люди не могут понять друг друга? Может, они говорят на разных языках?
На следующий день меня на улице подловил Шурик. Нарочно караулил? Чудик. Зима - не лучшее время года для ожидания на свежем воздухе. Даже если погода замечательная.
Погода и впрямь была замечательной, мягкой. С неба тихо падали снежные хлопья. Тишина разливалась в пространстве, успокаивая душу. Деревья, кусты закутались в белые шали. Взрослые неторопливо везли на санках детей. Парочки медленно брели, наслаждаясь подступающим чудесным вечером. Почти сказка. Скоро должны были зажечься фонари. Зимой темнеет до обидного рано.
Я столкнулась с Родионовым, выйдя к булочной на редкий теперь телефонный тренинг. Мой великий хмель уже прошёл, поэтому было стыдно смотреть Шурке в глаза - такие честные и чистые.
- Антош, - он почти сразу перешёл на пониженный тон, - что ты делаешь?
Мы стояли у телефонной будки. Рядом никаких претендующих на таксофон не наблюдалось. Я отчаянно жалела утекающее впустую время. Планировала отзвониться Воронину, попросить, чтоб не беспокоил несколько дней, мне прочухаться надо.
- А что я делаю?
- Зачем тебе понадобился этот пижон?
Э, вот он о чём. Вчера, верно, лично наблюдал мои выкрутасы. Я его не заметила. Впрочем, не удивительно. Одного Серёжку видела, остальные не интересовали.
- Пижон? Славка? - ответила вопросом на вопрос. Подставила щёку ласковым прикосновениям снежинок: мур-р-р. Шурик кивнул. Он стоял без шапки. Снежинки ложились на его рыжеватую проволочную шевелюру причудливым рисунком.
- Он мой самый старый и самый преданый друг
- С друзьями не лижутся, - сурово опроверг Родионов.
- Много ты знаешь, - я покраснела, вспоминать прошедший вечер стыдилась. - Может, я с горя, что вы ко мне на день рождения не пришли? Или... Предположим, я его трофей.
- Это как? - потребовал объяснения Шурик.
- Молча, - огрызнулась я.
- Трофеи, чтоб ты знала, обычно в бою добываются, - Родионов неприязненно усмехнулся. Мимо нас в будку проскочил жаждущий телефонного общения дядька лет сорока. Я с сожалением посмотрела в его широкую спину.
- Правильно, - подтвердила легкомысленно. - Славка добыл меня в честном бою.
Шурик, как бы в изнеможении от моей тупизны, закатил глаза.
- Мама дорогая! Ты себя слышишь?! Такую пургу несёшь, будто до сих пор под градусом.
- Чего это пургу? - обиделась я. Всё утро, после того, как проспалась, искала обоснование для собственного дикого поведения, выбирала варианты покрасивее.
- О каком бое ты лепечешь? Никто за тебя не дрался. Даже не думал, - рассердился Родионов. Я равнодушно пожала плечами.
- Тогда не понимаю претензий, если никто с Ворониным конкурировать не собирался. Кому какое дело с кем я по подъездам обжимаюсь?
- Многим, - неконкретно ответил Шурик.
- Кому конкретно, Шура? - возмутилась я постановкой проблемы.
- Нам дело есть... - Родионов сначала замялся, потом нашёлся, терпеливо перечислил, - Мне, Генычу, Лёне. Мы всё-таки твои друзья, переживаем за тебя. Вчера перед всем двором стыдно было.