А Таня с Колей тем временем тоже слегка обалдели от новой вводной и смотрели на Джона примерно так же, как малолетние детишки на новогоднюю ёлку.
— Ну чего уставились? — пошутил я на этот счёт, — американцев что ли никогда не видели?
— Не, — честно признался Коля, — только в телевизоре и в газетах, а вживую никогда.
— Успеете ещё насмотреться, он до Нового года здесь жить будет — давайте лучше настраивайтесь на спектакль, а то запорете премьеру, не дай бог.
— Витя, а ты суфлёром не хочешь поработать? — спросила меня директорша, — а то у нас такой штатной единицу нет, а ты всё равно от игры свободен… заодно будешь ценные указания раздавать, если вдруг кто-то что-то не так сделает…
— А что, мне эта идея нравится, — развеселился я, — вписываюсь суфлёром.
— Может и меня к чему-нибудь приспособите? — неожиданно попросил Джон, — хоть занавес раздвигать — я сумею.
— Решено, — решительно разрулила тему Светлана, — будешь временным рабочим сцены. Кроме занавеса у нас тут ещё и круг есть, который вращать надо, к нему тоже могу тебя приставить, пойдём — покажу где тут и что.
И мы остались втроём с Таней и Колей.
— Ну как, коленки не дрожат? — спросил я сразу у обоих.
— Да мы как-то и про спектакль забыли с твоим американцем, — весело отвечала Таня, — теперь ничего не дрожит. Слушай, а мне тоже нельзя в вашу школу перевестись? Там у вас такие дела закручиваются…
— Сейчас конкретно наверно нельзя, все классы сформированы и заполнены. Но через месяц-полтора можно будет вернуться к этому вопросу… у нас очень сложно учиться, обещали, что к концу первой четверти вышибут какой-то процент не вписавшихся в систему, вот тогда уж…
— Ловлю тебя на слове, — сказала Таня, а Коля добавил, — и я тоже туда хочу.
— Ладно, записал в свой ежедневник, — ответил я, — а сейчас идите готовиться, народу обещает быть полный стадион… зал то есть, смотрите не облажайтесь.
И тут они ушли по своим гримёркам, а меня отвёл на новое рабочее место набежавший Армен Тигранович… видок у него, между нами, тот ещё был, трясло его, как в тропической лихорадке, переживал, видимо…
В суфлерской будке было пыльно и грязно, и ещё запашок там стоял такой, специфический… театром видимо пахло. Тиграныч сунул мне пухлую папку со сценарием, предупредил, чтоб громко не орал, а то в зале услышат, и на этом очистил горизонт. А я начал обживаться на новом месте… не, ну всё новое всегда интересно же, а суфлёром я никогда не работал. С большим трудом вспомнил, что об этой профессии говорил Станиславский — верхняя половина, так кажется сказал он, у суфлера нагревается светом софитов, нижняя в темноте и сырости, а в нос всё время летит пыль, которую поднимают актёры. Хорошего мало, прямо скажем.
А тут и третий звонок незаметно прозвенел, а занавес тихонечко раздвинулся в разные стороны, не иначе Джон за свою работу взялся. И на сцене обнаружились картонные декорации, изображавшие с одной стороны средневековую Верону (башня с красно-черепичной крышей плюс стена жилого дома с балконом), а с другой — обычную советскую школу и памятник Горькому при ней). Из-за кулис откуда-то раздался глухой демонический голос, зачитывая запевку пьесы:
— В двух семьях, равных знатностью и славой,
В Вероне пышной разгорелся вновь
Вражды минувших дней раздор кровавый,
Заставив литься мирных граждан кровь.
А далее на сцену вышли Сёма-Ромео с Леной-Джульеттой вкупе с Коляном, который кроме Тибальта здесь изображал ещё и самодеятельного школьного режиссёра, и понеслось…
Я старательно зачитывал тексты, кои предстояло произнести действующим лицам, и сам временами хрюкал от смеха — всё же я постарался и припомнил самые забойные шуточки из КВНов времён второй волны. Две противоборствующие веронские семьи у нас, ясное дело, поменялись на две непримиримых молодежных группировки, в одной из которых ясно читалась Северная группировка. Причём по моему совету Тиграныч вменил Северной группировке ярко выраженный кавказский акцент (не «е», а «э» и частое употребления слов «слюшай» и «да»), а их соперникам прибалтийский с растягиванием гласных и заменой «д» на «т». Ну а любовь… что любовь — она вневременная и безальтернативная.
Краем уха я ловил реакцию зала, и она мне в общем и целом понравилась. А тут и антракт подошёл — я вылез из своего суфлёрского узилища, отряхнулся немного и пошёл искать Лену с Коляном, дабы высказать им слова поддержки и горячего одобрения. Но наткнулся вместо них на Танюшу, пребывающую в очень расстроенных чувствах.
— Ты чего такая грустная? — спросил я её, — всё же совсем неплохо движется…
— Так вся слава твоей Леночке достанется, — зло бросила она, — а я как обычно сбоку-припёку.
— Так, — озадачился я, — давай славой будем меряться, когда второе действие закончится. А то ведь вместо неё и провал может быть… его ты тоже у Леночки оспаривать будешь?
— Ничего ты не понимаешь, — почти выкрикнула она и скрылась в коридорах, явственно рыдая.
Ну ё-моё, подумал я, только этого ещё не хватало. Но тут же наткнулся на большую группу, оживлённо обсуждавшую спектакль. Тут и Лена с Колей были, а ещё Семён, естественно, плюс оба наших американца и руководители — Светлана и Тиграныч.
— А вот и главный виновник торжества явился, — сказала мне Светлана, — как там в суфлёрской будке сидится?
— Пыльно и скучно там, — ответил я, — тяжела профессия у суфлёра. Только почему я главный виновник-то?
— Ну а кто же всё это придумал, не ты разве?
— Инициатива от вас исходила, — решил я польстить ей, — без вас, стало быть, ничего этого и не было бы. А можно вас на минуточку?
И я увёл директоршу за локоть в сторонку.
— Что-то мне настроение вашей дочери не очень нравится, по-моему, у неё нервный срыв намечается — поговорили бы с ней…
И далее я пересказал Светлане подробности нашего недавнего разговора. Она молча кивнула и удалилась искать Таню, а я опять присоединился к этой группе.
— Как оно, занавес-то раздвигать? — поинтересовался я у Джона.
— Ничего сложного, — ответил он, — там усилитель стоит из шестерёнок, усилий почти не надо прикладывать. Во втором действии круг на сцене буду крутить, вот там, говорят, посложнее будет.
— А вообще как впечатление? По сравнению со Штатами, например?
Ответила вместо него Мэри.
— Нравится… у нас в Нью-Йорке целая куча театров на Бродвее, но я ни разу ни в одном не была. Надо будет сходить, когда вернусь — тогда и сравню.
А ведь и верно, вспомнил я не к месту, на одном Бродвее этих театров штук сорок наверно. Но ставят они, в основном, мюзиклы — Кошки там разные, Призраки оперы и всё такое.
— Надо было ещё музыки в наш спектакль добавить, — заметил я, — тогда более близко к бродвейскому искусству было бы…
— Да, музыка не помешала бы, — согласилась Мэри, — но и без неё неплохо получается.
Тут вернулась директорша, ведя за руку дочку.
— Мы обо всём договорились, — сразу же сказала она, — у нас всё хорошо, правда, Таня?
— Правда, — с заметным усилием выдавила из себя Таня.
— Вот и славно. Так, все по своим местам — второе действие начинается. А ты чего стоишь? — персонально обратилась она ко мне, — бегом в свою будку.
И я побежал бегом на своё рабочее место, глотать пыль со сцены и подсказывать в нужных местах нужные слова…
Глава 11
Второе действие, если брать в общем и целом, прошло не хуже первого, если не считать Танюшиной игры… мне, например, из своей будки, отчётливо было видно, что она работает через силу, с великим трудом выдавливая текст. А уж движения её совсем уже напоминали изломанную механическую куклу. Но до финала он с горем пополам доползла и пьесы не испортила, благо, что её роль была достаточно второстепенной.
Произошла последняя драка Ромео с Тибальтом — нет, у нас никто никого убивать не должен был, выкинул я такой момент из пьесы от греха подальше, но драку ставил знающий в этом толк Сёма, поэтому выглядела она очень натуральной. А далее, как вы наверно уже и сами догадались, шла заключительная катавасия с якобы отравлением Джульетты и настоящим отравлением Ромео. И всё это происходило, конечно, во дворе средней школы рядом с памятником писателю.
Ребята и с этим справились на отлично… а дальше, когда Джульетта отпоила горячим чаем Ромео, и они горячо поцеловались на виду у всех, артисты начали выходить кланяться. Три раза вызывали, честное слово. Мне в суфлёрской будке уже делать абсолютно нечего было, поэтому я оттуда вылез, а Светлана Владимировна даже один раз вытащила меня на поклон публике.
— Что-то я вашей Тани не вижу, — сказал я ей после этого, — она в гримёрке что ли сидит?
— Сейчас посмотрим, — с абсолютно счастливым выражением лица ответила она мне, — наверно там, где ж ей ещё быть.
И Светлана убежала в лабиринт закулисья, а я остался стоять в толпе действующих лиц, также счастливых до изумления. Недаром говорится, что успех в любом творчестве сродни сильнодействующему наркотику за тем исключением, что передоза тут не бывает.
— Как тебе моя игра? — взяла меня за руку Лена.
— Шикарно, — достаточно честно ответил я, — ты лучшая Джульетта всех времён и театров.
— А я как отыграл? — это уже Сёма Босов поинтересовался.
— Драка с Коляном-Тибальтом классно вышла… тебя бы в Голливуд боевые сцены ставить.
— Мне тоже понравилось, — сказал Джон, — но на Голливуд не очень похоже, у вас всё по-своему получилось… но тоже интересно.
Так бы мы долго ещё обменивались впечатлениями, но тут вернулась взволнованная Светлана и попросила меня в стороночку.
— Витя, там наметилась небольшая проблема с Танюшей, ты не мог бы мне помочь?
— Что вы спрашиваете, — ответил я, — конечно помогу. А какого рода проблема?
— Она заперлась в своей гримёрке, никого не пускает, требует, чтобы ты пришёл.
Вот же блин, подумалось мне, Вильям нас и в Заводском Дворце культуры достал — сейчас вот его шекспировские страсти расхлёбывать придётся. Дверь в гримёрку и правда была заперта изнутри, но выглядела она довольно хлипкой, я сразу прикинул и решил, что вынести её можно будет одним ударом плеча. Но это конечно план Б, на крайний случай. А пока поговорим.