— А по какому поводу, он не упомянул?
— Нет, просто сказал, что поговорить надо. И ещё я насчёт номеров на мотоцикл договорился — завтра к двум часам подъедешь в районное ГАИ, спросишь там майора Седых, он всё устроит.
— Вот спасибо, — обрадовался я, — одной заботой меньше. А про зубного врача ничего нового не слышали?
— Я слышала, — отозвалась мама, — краем уха, что нашли преступника, и он сейчас в СИЗО показания даёт.
— А кто этот таинственный преступник, край уха ничего не слышал?
— Про это пока молчок. Говорят ещё, что много золота у него нашли, и в монетах, и в самородках. Вот откуда такие твари в нашем рабочем городе берутся?
— А под тварями ты кого понимаешь? — осторожно решил уточнить я, — преступника или зубного врача?
— Да оба они два сапога пара, но убивать людей не надо, даже таких, — отрезала она, — мой руки и садись есть.
А чуть позже вспомнила ещё один момент:
— Как там твои американские друзья-то поживают?
— Да вроде не жалуются… пока, — отвечал я, — а что?
— В гости-то не забудешь их позвать?
— Я всё помню, мам, в воскресенье в два часа, — и на этом я наконец замолчал и принялся за первое блюдо, окрошка у нас закончилась, на этот раз это были щи из свежей капусты.
А потом я ещё и домашнее задание сделал, представляете… по алгебре письменно, а по литературе, географии и химии устно — на литературе мы приступили к Александр Николаичу Островскому и его пресловутой «Грозе», ага, там где Дикой с Кабанихой и Кудряшом, а ещё «Отчего это люди не летают, как птицы» и «Луч света в тёмном царстве». Тоска смертная, «Бесприданница» хоть немного поживее, но она в школьные хрестоматии не попала, из-за излишне выпяченной любовной линии наверно, нечего девятиклассникам про такое знать, решили наверху.
Редактору я честно позвонил на тот номер, что он мне на бумажке когда-то написал, но ответом были только длинные гудки. Ушёл наверно домой, подумал я, ладно, до завтра подождёт, не развалится.
А ночью мне очередной кошмарный сон приснился, в нём Ильич с Пионером и Болотняником, одетым в косоворотку и смазанные сапоги, гонялись по нашему двору на Харлеях-Давидсонах. Причём Пионер первым к финишу пришёл, заглушил мотор и сел рядом со мной на лавочку у доминошного стола.
— Ну чё, Витёк, рассказывай своим боевым товарищам, как жизнь протекает.
— Будто ты сам не знаешь, — огрызнулся я, — как река Терек — быстро и бурно.
— Никогда не бывал на Тереке, — сказал подошедший с другой стороны Ильич, — на Волге родился, на Неве жил, на Каме учился полтора года, на Енисее, когда в ссылке сидел, на Темзе, на Сене и на Рейне неоднократно, а на Тереке не пришлось.
— Да я тоже там не был, Владимир Ильич, — честно признался я, — так, к красному словцу пришлось… у Лермонтова только читал про этот Терек.
— Да что вы всё про реки, да про реки, — это уже вступил в диалог Болотняник в косоворотке, — нет бы про болота поговорили.
— Отстань ты со своими болотами, — цыкнул на него Пионер, — и так вчера запугал парня до икоты своими болотами. Давай лучше про мотогонки…
— А чего про них говорить-то? — это я уже спросил, — тем более, что гоняюсь не я, а наш американский друг.
— Не скажи, Витя, — Ильич достал из кармана пачку папирос и закурил, — от этой гонки многое будет зависеть. Так что постарайся уж, не подведи нас.
— Хорошо, я постараюсь, — согласился я, — всё возможное сделаю.
— А мы тебя не ограничиваем, — ехидно подколол меня Болотняник, — делай невозможное.
— А кстати, — не стал я реагировать на эти подколки, — чего это ты там буровил про возврат клада на место? Порожняк прогнал или мне и в самом деле суетиться пора?
— Уж и пошутить нельзя, — обиделся тот и отвернулся в сторону.
— Надо ж, какие тут шутники собрались, прямо филиал программы «Вокруг смеха».
— Ладно, проехали мы этот момент, — Ильич докурил папиросину, забычковал её и сунул в карман пальто, — вот что, дорогой Витя, я тебе скажу… это наш последний визит…
— Крайний, Владимир Ильич, так вроде сейчас принято говорить, — поправил его я и не угадал.
— Последний, Витя, последний во всех смыслах, так что наматывай на ус нашу последнюю установку.
— Понял, Владимир Ильич, был неправ, Владимир Ильич, — извинился я, — со всем вниманием слушаю всё, что сочтете нужным.
Пионер посмотрел на Ленина и сказал за всех:
— Берегись Кабанихи, вот и вся подсказка.
— Ничего себе, — аж присвистнул я, — подсказочка. А пояснить, при чём здесь персонаж пьесы Островского?
— Пояснений не будет, сам разберёшься, — сурово отрезал Пионер. — И ещё можешь задать вопрос, только один, мы на него постараемся ответить.
Я пораскинул мозгами, собирая воедино разбредшиеся мысли, и выдал один наболевший вопросик:
— Кто убил Файнштейна?
Глава 17
Эти трое переглянулись молча и так же молча предоставили слово Ильичу.
— А кто тебе сказал, что его убили?
— Как кто, — взволновался я, вспоминая хронологию, — сначала участковый… хотя нет, он, вроде бы самые общие слова выдал, без конкретики… значит Кабан про это начал, раз, отец с матерью подтвердили, два, и друг мой Колька окончательную точку поставил, вплоть до номера камеры, где сидит предполагаемый убийца, это три. Мало?
— Иногда слова, — изрёк умную фразу Болотняник, — это просто слова. Не имеющие связи с реальностью. Вот вспомнить позапрошлый год на наших болотах…
— Да задолбал ты уже своими болотами, — осадил его Пионер, — короче слушай сюда, Витя, и наматывай на ус…
— Нету у меня усов, — огрызнулся я, — не выросли пока — на что наматывать-то?
— Я бы сказал, — хихикнул Пионер, — но, боюсь, старшие товарищи не одобрят обсценной лексики. На что хочешь, на то и наматывай, слушай только внимательно — твой любезный Файнштейн совсем не убитый, а напротив — жив и здоров… ну относительно здоров, конечно… и в данную минуту находится в санатории имени ВЦСПС в городе Анапа, Краснодарский край. Вот и весь ответ на твой каверзный вопросик.
— Ну всё, Витя, нам пора, — встал со своего места Ильич, усаживаясь на Харлей-Давидсон модели икс-ар-750, шикарный байк, продававшийся без изменений лет 30 что ли, — спасибо тебе за всё, ты нам очень помог, а мы, надеюсь, помогли тебе. Встретимся в будущей жизни… может быть…
— Я тоже на это надеюсь, — эхом ответил я, пытаясь перекричать гул моторов, — до встречи, пацаны!
И они все втроём легко и невесомо оторвались от бренной земли, взмыли над нашим Топтыгинским домом, а потом растаяли в начинающемся рассвете. Я махал рукой, пока их видно было, а потом проснулся и задумался. Минут десять думал, но так ничего продуктивного и не надумал. Потом встал, сделал зарядку и решил, что надо начинать заниматься физподготовкой, во избежание. Натянул спортивный костюмчик и вышел пробежаться по окрестностям. Осмотрел доминошную лавочку со всех сторон, и вы будете смеяться, но нашёл там шильдик с Харлея, чёрно-коричневый, сверху написано Motor, снизу Cycles, а посерёдке соответственно Harley-Davidson. На земле возле стола валялся.
Похлопал глазами, опять никаких новых мыслей у меня в голове не появилось, сунул шильдик в карман и побежал по пустынным утренним улицам. Мимо дома гражданина Файнштейна, то ли убитого, то ли не до конца, мимо бодрого Пионера с трубой (отсалютовал ему пионерским приветствием), мимо Ильича на отчищенном постаменте во дворе индустриального техникума, помахал ему обеими руками над головой, обежал вокруг Дворца культуры, едва не провалившись в замаскированную опавшими листьями яму. А теперь и домой пора, смывать пот под душем и собираться на учебные занятия.
Мы вышли из своих подъездов практически одновременно — я из тринадцатого, а Джон с Мэри из двадцать второго.
— Хай, — поприветствовал меня Джон, — как жизнь?
— Идёт потихоньку, — ответил я не совсем так, как полагается в Америке, — смотри, что я сегодня во дворе нашего дома обнаружил.
И я достал из кармана Харлей-Давидсоновский шильдик. Джон внимательно изучил его со всех сторон, а потом выдал:
— Недаром мне всю ночь рёв мотоциклов чудился — кто это у нас ездит на таких раритетах?
— Сам удивляюсь, — ответил я ему, — вроде некому… сегодня у нас игра на Чайке, а потом будем тренироваться выигрывать кросс, помнишь?
— А я тоже хочу на кросс, — неожиданно вступила в разговор Мэри, — возьмёте?
— Да не вопрос, — ответил ей я, — чем больше свидетелей там соберётся, тем труднее будет Серому замылить нашу победу, правильно?
— Эбсолутли, — почему-то на своём языке ответил Джон, — слушай, Виктор, не поможешь нам с сочинением по этому вашему… по Островскому?
— Да, сегодня же у нас сочинение на уроке, — вспомнил я, — будем освещать лучами света тёмное царство Кабаних и Диких… помогу, конечно, только надо план составить, как это сделать, а то может нехорошо получиться, если мы на уроке будем об условиях договариваться…
Оставшееся до школы время мы и посвятили этому плану, но, как выяснилось сразу же (литература у нас первым уроком была), зря мы это делали — сочинение задали на дом, а в классе устроили коллективные чтения «Грозы», мне достался маловыразительный Кулигин, прототип изобретателя Кулибина… ну озвучил, как смог.
А на перемене Джона увели в сторонку трое старослужащих товарищей, Игорь, Женя и Рустам, и они там шептались о чём-то вплоть до физики.
— О чём речь шла, если не секрет? — тихонько осведомился я у него перед звонком.
— Не секрет, — так же тихо ответил тот, — им баксы нужны, предложили продать.
— Мой тебе дружеский совет, — сразу сориентировался я, — если не хочешь таких проблем с властями, как у меня, никому ничего не продавай. У нас за валютные операции статья в Уголовном кодексе предусмотрена за номером 88… в народе бабочка.
— И чего там по этой статье получить можно? — недоверчиво переспросил Джон.
— От трёх до восьми лет с конфискацией валюты, вот чего, — вспомнил я чеканные фразы Уголовного кодекса РСФСР, а потом подумал и добавил, — а если повторно попался, то там до 15 лет либо высшая мера, совсем не хухры-мухры.