И наконец, во-вторых, если обвиняемая передумает и предпочтет не давать показания, мы можем повторно вызвать Питера Бенсона и задать ему вопросы по открывшейся информации.
Прокурор перевел дыхание и продолжил:
– Ваша честь, полагаю, что, если мы признаем это сообщение уликой, нам следует опросить индивидуально каждого присяжного и выяснить, видели ли они эту информацию, а если видели, повлияла ли фраза «она и мухи не обидит» на их суждение по данному вопросу.
Судья Рот повернулся к Роберту Мейнарду:
– Что вы думаете, сэр?
– Ваша честь, я, конечно, разговаривал с подзащитной об этом посте в «Фейсбуке». Как и все, мы узнали об этом факте прошлым вечером из телевизионных новостей и категорически возражаем против представления его присяжным.
Дилейни внимательно слушала адвоката, и представленный Мейнардом аргумент показался ей необоснованным и хлипким. Удивило ее и то, что Мейнард не упомянул о том, признала ли Бетси Грант, что отцом ее ребенка был Питер Бенсон. Похоже, адвокат уже знает, что вопрос решен и его аргумент делу не поможет, а новая информация будет представлена присяжным как еще одно доказательство в пользу обвинения.
Дилейни посмотрела на Бетси Грант, которая смотрела прямо перед собой и не выдавала никаких эмоций. Сегодня она надела синий с белым твидовый жакет, темно-синюю юбку и черные лакированные туфли на высоком каблуке. На шее – нитка жемчуга, в ушах – маленькие жемчужные сережки, на пальце – широкое обручальное кольцо, на запястье – узкие серебряные часики-браслет. На протяжении всего процесса Бетси убирала волосы назад и скалывала их на затылке, но сегодня, возможно, по совету Мейнарда, распустила по плечам. В результате она выглядела еще моложе, лет на тридцать с небольшим, и была абсолютно неотразима. «О чем она думает? – спросила себя Дилейни. – Если отец ребенка – Питер Бенсон, то обвинитель прав: это докажет существование между ними еще более прочной и глубокой связи. А в умах присяжных это – приговор».
– Свидетельство, конечно, запоздалое, – заговорил судья, – но, несомненно, потенциально крайне важное. Обвинитель определенно не знал об этом обстоятельстве и потому не сообщил о нем защите. Будь так, я без колебаний запретил бы использовать его в процессе. Но информация опубликована в «Фейсбуке» вчера поздно вечером. Я поговорю с каждым присяжным индивидуально на предмет выяснения, знакомы ли он или она с указанным постом, и если да, может ли он или она оценить информацию беспристрастно и составить собственное мнение относительно вердикта, невзирая на комментарии в подписи к фотографии.
Следующие полтора часа судья Рот поодиночке вызывал к себе в офис присяжных и разговаривал с ними. Каждый из них уже читал пост или слышал о нем. Каждый заверил судью, что способен оценить информацию беспристрастно, а подпись к фотографии на его решение не повлияет.
Закончив, судья объявил, что, если Бетси Грант все еще намерена дать показания, новая информация будет разрешена к использованию. Если же она предпочтет отказаться от показаний, то обвинению будет позволено вызвать Питера Бенсона для повторных показаний.
– Ваша честь, – Роберт Мейнард поднялся с места, – Бетси Грант будет давать показания.
Судья Рот распорядился впустить в зал присяжных. Когда все расселись по местам, адвокат снова обратился к судье:
– Ваша честь, защита вызывает Бетси Грант.
Взгляды всего зала сошлись на ней. Бетси поднялась из-за стола и вышла вперед. Судья попросил ее поднять правую руку и принести присягу.
– Клянетесь ли вы говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды?
– Клянусь, – негромко, но твердо ответила Бетси и, повернувшись, прошла к свидетельскому месту. Представитель службы шерифа поправил стоящий перед ней микрофон.
Первые вопросы Мейнарда касались ее брака и жизни с доктором Эдвардом Грантом, деталей его продолжительной болезни и ее усилий обеспечить ему наилучший уход. Затем адвокат перешел к темам более серьезным и важным, которые, как он знал, повлияют на окончательный вывод присяжных. При этом Мейнард неизменно обращался к Бетси как к «миссис Грант».
– Миссис Грант, верно ли, что вечером, перед смертью вашего мужа, доктор Грант в порыве злости ударил вас по лицу за столом, во время обеда?
– Да, верно.
– И вы упали на стул?
– Да.
– И при этом вы несколько раз произнесли фразу «я так больше не могу»?
– Да, я так сказала.
– Не поясните присяжным, что вы имели в виду, говоря так?
Бетси повернулась к присяжным.
– На протяжении семи лет болезни мужа я делала все возможное, чтобы обеспечить ему по возможности самый лучший уход. Я очень любила его. За два года до его смерти я ушла с работы в школе и прекратила волонтерскую работу, чтобы оставаться дома и быть с ним постоянно. Но в последний год жизни Эдвард неоднократно набрасывался на меня и оскорблял словесно.
Голос ее дрогнул. Отпив глоток воды, Бетси продолжила:
– Мой собственный врач, наблюдая это все, посоветовал поместить Теда в специализированное учреждение. Я всегда была против, понимая, что пребывание в таком учреждении лишь усилит его депрессию и беспокойство. Но после того как он ударил меня за обедом, я пришла к выводу, что больше так не выдержу. Я поняла, что пришло время принять определенное решение.
– И что это было за решение?
– Я знала, что должна сделать то, чему всячески сопротивлялась, а именно: поместить его в частное лечебное заведение.
– Миссис Грант, в тот вечер, прежде чем лечь спать, вы включили систему сигнализации?
– Я была так расстроена, что просто не помню. Не думаю, что я ее включала. Проверить это невозможно, поскольку система сигнализации у нас старая, и функция электронной записи включений и выключений в ней не предусмотрена.
– Но обычно вы включаете ее на ночь?
– Да, обычно это делала либо я, либо Анжела.
– Миссис Грант, после того как гости и сиделка ушли, вы заходили в спальню к мужу, проверяли, спит ли он?
– Да, заходила и проверяла. Тед спал. Я знала, что Анжела дала ему таблетку снотворного.
– Когда это было?
– Примерно без четверти десять.
– Что вы делали потом?
– Я пошла к себе в спальню, которая находилась также на первом этаже, легла и сразу уснула.
– Когда вы в следующий раз увидели мужа?
– В следующий раз я увидела его около восьми утра, сразу после того, как Анжела Уоттс вошла в мою комнату и сказала, что он умер.
– Миссис Грант, согласно показаниям, представленным в этом суде, сигнализация утром, к приходу сиделки, была включена. Также согласно всем показаниям, после ухода гостей в доме остались только вы и ваш муж. Вы слышали, чтобы кто-то проник в дом в течение ночи?
– Нет, я ничего не слышала. Но убедившись, что Тед крепко спит, я тоже, что делаю крайне редко, приняла таблетку снотворного, потому что очень расстроилась в тот вечер.
– Кроме вас и сиделки, кто еще знал код системы сигнализации?
– Разумеется, его знала Кармен, моя домработница. Знал его и Тед, который, хотя и был болен, года за два до смерти еще пытался набирать комбинацию, бормоча код себе под нос.
– Вы давали код Алану Гранту?
– Нет, не давала, но я не знаю, давал ли ему код Тед – намеренно или случайно.
– У кого были ключи от вашего дома?
– У меня и Теда, конечно. А еще у Кармен и Анжелы.
– У Алана Гранта был ключ?
– Не знаю. Я ему ключ не давала, и Тед ни разу не упоминал, что давал сыну ключ. Что касается Кармен и Анжелы, то они никогда бы этого не сделали без нашего с Тедом разрешения.
– На момент смерти доктора Гранта где находился его ключ?
– В последние два года жизни мой муж никуда не выходил без сопровождающих. Его ключ висел на крючке в кухне. Время от времени Тед снимал его со стены, а я потом находила ключ на полке в библиотеке, которую переоборудовали в спальню для него.
– Как вы поступали, обнаружив ключ в его спальне?
– Просто возвращала его на прежнее место, на кухню.
– Когда вы в последний раз видели тот ключ?
– Месяца за три-четыре до смерти Теда я обратила внимание, что ключа на стене нет. Думала, что найду его в библиотеке, но не нашла.
– Впоследствии этот ключ нашелся?
– Нет. Мы с Кармен искали его, но так и не нашли.
– Вы очень беспокоились из-за пропажи ключа?
– Не особенно. Я считала, что он валяется где-то дома, или, может быть, Тед бросил его в мусорное ведро.
– В последние годы жизни вашего мужа оставался ли с ним наедине Алан Грант?
– Да, много раз. Иногда он брал его на автомобильную прогулку. Иногда они просто сидели в кабинете и смотрели телевизор.
– А теперь, миссис Грант, я задам несколько вопросов о посте в «Фейсбуке». Позвольте показать фотографию. Это вы на ней?
– Да, я.
– Вы беременны на этом снимке?
– Да. Здесь я на шестом месяце.
– И в то время вы работали в магазине готового платья у вашей тети в Милуоки?
– Да.
– Когда вы уехали в Милуоки?
– Я уехала в Милуоки в середине июля, после окончания средней школы.
– А когда вы забеременели?
– В конце мая, в ночь выпускного бала.
– До беременности вы планировали пойти в сентябре в колледж?
– Да, меня приняли в университет Джорджа Вашингтона в Вашингтоне, округ Колумбия.
– Как отреагировали на вашу беременность родители?
– Они очень расстроились и были сильно смущены. Особенно злился на меня отец.
– Ваши планы в отношении колледжа изменились?
– Да. Родители требовали, чтобы о моей беременности никто не узнал, кроме тети, сестры матери, жившей в Милуоки. Они объясняли всем, что мне еще рано идти в колледж, что я должна поработать год у тети в магазине.
– Вы родили ребенка?
– Да, родила. Девочку. Ее сразу же у меня забрали. Уже перед самой смертью мама призналась, что отец продал мою дочь людям, которые предложили за нее больше денег. Он получил сорок тысяч долларов. Для меня это – источник непреходящей боли.