ь: «Просчайте, миледи!» Она ж мечтала Офелию или там леди Макбет сыграть, а ей одних горничных. Разве в горничных талант раскроется? Тут ее режиссер с Киева в кино позвал, пробу сделал. Она уж старалась, так старалась, а он ее не берет, гад! Поглядит ту пробу и говорит: «Галя, в вас нет загадки!» Она ко мне кинулась вся в слезах – Серега, ты мне расскажи, как загадку сделать? А я ей отвечаю – загадка, она или есть в душе, или ее нема. – Терещенко склонился к уху Гриши. – Я ж тебе шо умное говорю, я на бабу твою глянул. Загадка есть!
– Она не моя! – печально сказал Гриша. – И до ресторана ничего не было, и после…
– Она еще погуляет, остепенится, до тебя вернется. Главное что? Видная женщина! И с загадкой!
– Она чужая! – не унимался Гриша.
– Ты стишок ей прочел, шо я учил? – строго спросил Терещенко.
– Забыл, – простонал Гриша.
– Вот телок! А свечи где?
– Где-где… В холодильнике. Я их со страху туда попрятал…
Глаз Терещенко зажегся.
– А портвейн-то цел?
– Цел.
– Так шо ж ты молчишь, бисов сын? Неси, пока Лешка не пришел!
…Гриша не пил. А Терещенко «уговорил» всю бутылку. И все «втирал» Грише про загадку, что в Нине видна. И про породу. И про то, что однажды у него все получится…
В кафе Нина наигрывала на фортепьяно мелодию «Амаполы».
За одним из столиков сидели Гена и Ира. Гена был мрачен. Ира пыталась его развеселить:
– Как попугай поживает?
– Попугай поживает хорошо. Привет вам передавал.
– Разве мы не на «ты»?
– Мне бы не хотелось навязывать свою дружбу. Ведь нас связывает работа. И вы – старший по званию! – довольно сухо ответил он.
– Во-первых, никакой я тебе не старший по званию. Во-вторых, если бы мне была неприятна наша дружба, я нашла бы способ сохранить официальность в отношениях. Ведь это я настояла, чтоб мы пришли сюда! – Ира явно не хотела ссориться. – Мне нравится наше общение. И эта девочка мне нравится – которая поет. Мне нравится, что ты не задаешь вопросов. Возможно, со временем я сама тебе расскажу…
– Ты ничего не обязана мне рассказывать, – мрачно сказал Гена.
– Ты многого обо мне не знаешь.
– Возможно, я знаю больше, чем ты думаешь, – слегка усмехнулся он.
– И все же ты не знаешь ничего, – вздохнула она.
– Возможно, я не захочу этого знать.
– Я не понимаю тебя. Ты вообще какой-то странный… У тебя что-то случилось? Нет, ты можешь не отвечать…
Гена нервно перебил ее:
– Ничего у меня не случилось. Все в полном порядке.
– А у меня случилось, – грустно призналась Ира. – Но пока тебе ничего не скажу. Тебе самому сейчас не очень легко! Не буду грузить своими проблемами!
– Ну и напрасно! Я всегда готов тебе помочь, – тут же отозвался Гена.
– Не знаю, может ли мне кто-нибудь помочь…
Гена увидел, как в больших глазах Иры блеснула слеза.
Потом Ира молчала весь вечер, слушала, как поет Нина.
И песни в этот вечер были только грустные…
У небольшого зеркала вертелся Воронков. Костюм сидел на нем, как на корове седло.
– Эта ж Хьюга Босс, в секонд хенде взял. Дешево и сердито, – несказанно радовался он покупке. – Сразу видать – фирма. Смотрю на себя в этом прикиде, Гриня, и думаю – пробьюсь! Выйду в люди. Весь наш городишко мною гордиться станет. Приеду на «Мерседесе», на крайняк на «Вольве», пройду по главной улице – все ахнут, скажут – Воронков приехал! Крутой парень! А чё ты вместо прикидов фигню всякую покупаешь? Кассеты, блин… Время переводишь только и деньги. Надо человеком становиться! Я ж тебе, как брат, я тебе хорошего хочу! А ты…
Гриша его не слушал.
Воронков продолжал любоваться собой и костюмом.
– Язык, что ль, английский выучить? А! И так сойдет! Орел!
– Орел! – подтвердил с иронией появившийся в дверях Терещенко. – Ты мне, Леш, костюм одолжишь, когда я буду ходить на богатые свадьбы?
– Фиг тебе! – отрезал Воронков. – О, дружбаны! Один не просыхает, другой по жизни бескультурный. Чего в Москву приехали? Зачем вам столица? Один Леша у нас… орел!
Они пробирались по сугробам. Нина торопилась на важную встречу – шла к некой даме-банкирше.
– Женщина! Все добро в этом мире от женщин, – восхищенно тараторила она. – Я чувствую в ней родственную душу. Представляешь, сама позвала меня к себе в офис. Сказала, что очень важный разговор. Тут наверняка все чисто, никаких ужинов со свечами, никаких диванов… Э, родной мой, женщины благороднее мужчин. Я произведу хорошее впечатление. Уверена! Остался один шаг до славы!
Бизнес-леди, женщина лет тридцати пяти, была безупречно причесана и одета. Она просматривала бумаги.
Нина предстала перед ней в потертых джинсах и тесном свитере.
– Здрасьте!
Леди посмотрела на нее с плохо скрываемой брезгливостью, однако быстро взяла себя в руки.
– Садитесь. Чай, кофе?
– Чай, пожалуйста. Можно с конфетами?
Нина была не из стеснительных.
Леди достала коробку такой красоты, что в ней золото хранить, а не конфеты. У Нины аж челюсть отвисла.
– Марина, два чая, – скомандовала леди секретарше, а потом обратилась к посетительнице: – Вот что, Нина… Как вас по отчеству?
– Зачем по отчеству? Я артистка.
– И все-таки! – настаивала хозяйка.
– Георгиевна.
– Вот что, Нина Георгиевна. Я сама давно хотела приобщиться к миру прекрасного, да все недосуг. У меня есть к вам деловое предложение. Прошу его рассмотреть.
– Обязательно рассмотрю, конечно! Любое! Меценатство – это замечательно! – засияла Нина.
– Речь идет не о меценатстве. У вас голос – у меня деньги. Вы умеете петь, а я зарабатывать. Но я тоже хочу петь! – вдруг заявила леди.
– Зачем? – изумилась Нина.
– Я давно мечтаю петь, но у меня нет голоса. Зато есть деньги! Вы нуждаетесь, насколько я понимаю…
Она еще раз оглядела одеяние девушки.
– Дальше, дальше давай, – занервничала Нина, невольно переходя на «ты».
– Дальше? Пожалуйста. Вот проект договора. Вы записываете для меня фонограмму, я оплачиваю услуги композитора, хорошую студию.
– Замечательно, спасибо, вы святая! Дайте я вас поцелую, как сестру!
Нина встала, но леди остановила ее.
– Постойте, постойте! Вы неправильно меня поняли. Мне эта фонограмма нужна самой. Теперь ясно? Под эту фонограмму буду петь я. Такой у меня каприз, и я в состоянии его оплатить! Мне немного славы, тебе немного денег. По рукам, Нина Георгиевна?
Наконец до Нины дошло.
– По рукам!
Она схватила огромную коробку с конфетами и треснула ею по голове банковской дивы…
– Ты что, с ней подралась? – спросил Гриша, снова взглянув на огромный синяк под глазом Нины.
– Зачем я буду драться с женщиной? Я с ее охранником подралась. Читай дальше.
У Гриши в руках была книга про хорошие манеры.
– «Ты и я, и каждый из нас – все мы люди, частицы человечества. И лучше всего не бросаться в глаза, не выделяться на общем фоне, как пятно от томатного соуса на белоснежной скатерти».
Нина не слушала, думала о своем.
– Мало я дала этой сволочи! Ничего, я еще окажусь на большой сцене! Я докажу! Знаешь, мой любимый разрешит мне петь, даже когда я буду замужем. Он культурный, просвещенный человек. Он будет сидеть в зале и слушать как я пою… А ты тоже будешь сидеть рядом, в зале, – добавила она.
– А нельзя, чтобы в зале я… один? Без него? – спросил Гриша.
Нина секунду подумала:
– Можно. Он будет сидеть в этот день дома. С нашими детьми. У нас их будет трое. И еще трое! Я им всем обеспечу блестящее будущее.
ГОЛОС ГРИШИ:
– Как я ненавидел ее в те минуты, когда она говорила о нем! А говорила она о нем постоянно. И всегда преувеличивала его достоинства. Я готов был придушить этого переводчика! Был ли он вообще, на самом деле? Однажды она сказала:
– Он, как духи, вроде они есть, а вроде их уже и нет. Хорошо, что я не поехала домой на праздники! Все равно он встречал бы Новый год с женой, дочкой и тещей. А что я? Позвонила бы ему за ночь раз десять. А он при жене не может говорить!
– Боится?
– Да нет, просто неудобно как-то…
Я сказал:
– Хочешь, я возьму трубку и поговорю с этой теткой?
А она мне:
– Она не тетка, а его жена, понимаешь, жена, достойная женщина!
Не понять мне этой Нины.
Понятно одно – Новый год мы встречали втроем. Она, я и Терещенко.
– Прости, мама, прости. Только ты у меня есть и искусство. Остальное ничего не стоит, даже гроша ломанного. В следующем месяце, мама дорогая, вышлю тебе пятьсот рублей. Если доживу, – сказал голубоглазый Терещенко и выпил стакан водки залпом.
Он всегда просил у невидимой мамы прощения, когда рука его тянулась за стаканом. Мама, наверное, прощала, поэтому Терещенко пить не переставал.
– Что моя жизнь? Клубника прокисшая. Отдал музыке все, взамен ничего не поимел. Только меня поимели. Ладно, будьте счастливы! – Он снова поднял рюмку.
– Только не напейся раньше времени!
Нина отобрала водку у голубоглазого малодушного Терещенки, который никак не мог завязать с «зеленым змием». Она не дала ему допить, потому что они втроем подрядились работать Снегуркой, Дедом Морозом и Зайчиком. Но уже во второй по счету квартире Терещенко, которого особенно охотно угощали все хозяева, позабыл все дедморозовские слова, нес отсебятину, а к утру был так жутко пьян, что где-то отстал и потерялся. Нина с Гришей одни возвратились в пустую квартиру.
– Дай Бог, чтобы в следующий Новый год мы с любимым вместе встречали гостей в моей квартире, – мечтательно сказала девушка. – Там будет розовый будуар и большая белая гостиная. Но это если будут две комнаты. А если одна – тоже ничего. Поместимся.
– Сколько ж у тебя денег? – поинтересовался Гриша.
Нина вздохнула:
– Пока шиш с маслом. Даже на половину ванной не хватит, – честно призналась она. – Слушай, что ты считаешь чужие деньги? Давай лучше почитай про хорошие манеры. Вдруг он поведет меня к своим родственникам, а я не знаю, как правильно рыбу кушать.