Юля продолжала плакать. Надя подошла, обняла подругу.
– Знаешь, я представила себе, что среди них Женя, – сквозь слезы прошептала Юля. – Он ведь сейчас там воюет.
– Мой папа тоже. – Надя сжала губы.
– И у меня брат. Старший, – всхлипнула молоденькая швея.
– У меня тоже отец, – вздохнула Вика.
– Девочки, дорогие мои! – мастер заговорила ласково и проникновенно. – Нужно надеяться и верить. А сейчас… давайте почтим память павших героев минутой молчания.
Все встали.
11
Вечером, как и обещала, Надя повела Юркину бабушку в поликлинику. Первое, что они почувствовали, войдя в здание, – это давно забытое тепло центрального отопления.
К участковому терапевту была большая очередь. Анну Николаевну сразу же усадили на кушетку в коридоре. Она разговорилась с женщинами, которые тоже ждали приема врача. Все сошлись на том, что в тепле очередь не кажется такой уж длинной. Это не то что на улице в мороз часами выстаивать за продуктами!
А Надя отошла к окну и думала о том, какая она уже взрослая: работает на оборону Москвы, заботится о Юркиной сестре. И та ее слушается. А мама считала ее ребенком, только и знала, что одергивала, делала замечания и отчитывала.
Наконец подошла очередь Юркиной бабушки. Надя вошла вместе с ней. Пожилая врач выглядела очень уставшей, но выслушала старушку внимательно. Прослушала легкие, измерила давление, назначила лекарства. По рецепту всё можно было купить тут же, в поликлинике.
Пока ходили по коридорам, то и дело натыкались на расположившихся прямо на полу посетителей.
Наде показалось, что они здесь просто греются. Скорее всего, так оно и было.
12
В семье Синицыных ужинали картошкой в мундире, когда объявили воздушную тревогу. Наташа привычно вскочила, засуетилась. Подбежала к кроватке: Валерик беззаботно спал, посасывая кулачок. Повернулась к Васе: он с аппетитом ел картофелину, посыпая ее солью. И ей вдруг так сильно не захотелось мучить детей одеванием, выталкивать их в морозную темень… Она взяла Валерика на руки, села рядом с Васей и, как палаткой, укрыла всех ватным одеялом. Вдали были слышны взрывы падающих бомб. У Наташи мелькнула мысль: если бомба попадет, то пусть уж убьет всех разом.
13
6 декабря, вечером, когда Надя шла домой привычной дорогой, на площади у репродуктора, передававшего сводки Информбюро, стали собираться горожане, привлеченные позывными, которые предшествовали выступлению диктора Юрия Левитана. Остановилась и Надя.
«Внимание! Внимание! Говорит Москва! – Голос Левитана раскатывался по площади и ближайшим улицам. – Шестого декабря тысяча девятьсот сорок первого года войска нашего Западного фронта перешли в контрнаступление!»
Надя ввинтилась в толпу у рупора. Расширив глаза, вытянув шею, слушала она сводку Совинформбюро, боясь упустить хоть слово.
«Обе фланговые группировки вражеских войск разбиты! Они поспешно отходят, бросая оружие и неся огромные потери! Хвастливый план взятия Москвы провалился с треском!»
Со всех сторон раздавались крики «ура!». Люди на площади обнимались, целовались. Плакали от радости.
…Надя бежала по улице, улыбаясь, смахивая с глаз слезы. Быстрее ветра она влетела в Юркин подъезд. Вот уже лестница. Четвертый этаж. Девушка распахнула дверь и с порога закричала во весь голос:
– Отогнали! Немцев отогнали!
Из комнаты выбежала Маруся, следом за ней вышла бабушка.
Надя подхватила девочку, закружила ее.
– Отогнали! Отогнали! Отогнали! – кричали они хором.
Анна Николаевна перекрестилась. Осела на табуретку. Заплакала.
Маруся подбежала к ней и стала крепко обнимать:
– Бабуль, не плачь! Немцы драпают! Скоро война кончится! Вот увидишь!
Бабушка гладила внучку по голове и улыбалась сквозь слезы.
14
Надя сбегала в скупку и продала свои золотые сережки. На вырученные деньги ей удалось купить бутылку лимонада, 200 граммов ветчины, батон белого хлеба, пряники и шоколадку. Бабушка даже ахнула, увидев такое изобилие. Но ничего не сказала. Немцев отогнали от Москвы! Как такое событие не отметить! А Маруся больше всего была рада лимонаду. Ей нравилось, как пузырьки напитка щекочут нос. Надя отломила половину шоколадки и завернула – для Васи.
Они с Анной Николаевной засиделись за разговорами допоздна. Надя решила заночевать у них: своя-то квартира когда еще прогреется от буржуйки!
Бабушка задремала на своем диванчике. Маруся уже третий сон видела, когда Надя легла лицом к стене на одну из двух пустых узких железных кроватей.
Не успела она заснуть, как в комнату вошел Юрка. Скинул полупальто на стул. Увидев Надю, он постоял около кровати и лег рядом с ней.
Девушка напряглась всем телом, открыла глаза, но не шевельнулась. Юрка положил руку на ее бедро. Она почувствовала тепло его ладони…
– Куда это ты подбираешься, лиходей? – Анна Николаевна приподнялась, опершись на локоть. – Или вы уже свадьбу сыграли?
Парень от неожиданности упал с узкой кровати. Надя тихонько засмеялась. Юрка лежал на полу и тоже смеялся. Бабушка улыбнулась, но тут же напустила на себя строгий вид.
А сонная Маруся, потирая глаза, села на кровати.
– Я тоже хочу на свадьбу! – сказала она. – Юрка, а почему ты на полу? Бабуль, а у кого свадьба?
Надя подошла к ней, поцеловала:
– У Иванушки и Царь-девицы. Устроили они пир на весь мир! По щекам текло, а в рот не попало!
– Ах! Я так хочу на пир! – Маруся всплеснула руками.
– А ты закрывай глазки, и тебе приснится свадебный пир!
Девочка зажмурила глаза и отвернулась к стенке.
А Надя и Юрка на цыпочках вышли из комнаты.
Они сидели на холодной кухне, и Юрка держал Надины руки в своих.
– Спасибо тебе. Не знаю, что бы я без тебя делал.
– Раньше ведь как-то обходился? – улыбнулась она.
– Раньше! – усмехнулся Юрка. – Надь, ну вот как ты сразу находишь нужные слова? Меня эти Марусины вопросики просто с ума сводят.
– Практика есть! – тоном многоопытной матери произнесла Надя. – Слышал бы ты вопросики моего брата, когда он маленьким был.
Юрка притянул девушку к себе. Они целовались, забыв обо всем.
На следующий день Юрка пригласил Надю на каток на Пионерских прудах[12]. С конца ноября там тренировались хоккеисты «Спартака», «Динамо», «Буревестника» и других столичных клубов. Но это было днем, а по вечерам на каток пускали всех желающих.
Надя достала с антресоли свои коньки, примерила – как раз впору. Порадовалась, что нога у нее уже не растет.
Как же здо́рово было скользить по льду за руку с Юркой!.. Они катались допоздна. К счастью, в тот вечер налетов не было, и казалось, что война где-то далеко-далеко.
15
Утром из подъезда дома Елисеевых вышел Павел Иванович. Вслед за ним выбежала Надя с раскрытым прямоугольным конвертом.
– Здрасьте!
– Наденька!
Девушка остановилась. Она неприязненно смотрела на старика, а тот подошел к ней почти вплотную.
– Наденька, я тогда сболтнул лишнего. – Он говорил почти шепотом, заискивающе глядя ей в глаза. – Надеюсь, это останется между нами?
– Павел Иванович! Я и не слышала, что вы там сболтнули. До свидания!
Сосед посмотрел ей вслед, с облегчением вздохнул, проводя рукой по лбу.
16
Наташа заворачивала Валерика в ватное стеганое одеяло, когда в комнату буквально ворвалась Надя. В руке у нее был разорванный конверт и письмо, написанное фиолетовыми чернилами.
– Зачем?! Зачем ты ей написала?!
– Что случилось?! – Наташа повернулась в сторону нежданной гостьи и увидела конверт. – Да! Я написала твоей маме. Я знаю, каково это – не иметь никаких вестей о своем ребенке.
Надя протянула ей лист с четким учительским почерком:
– На! Читай! Читай-читай!
Женщина вынула из конверта письмо, начала читать вслух:
– «Надежда, мне очень горько и обидно, что письмо нам написала не ты, а незнакомый человек. (Наталье Синицыной за весточку о тебе передай огромное спасибо. Без этого письма находиться в полном неведении, что там с тобой и как, нам было бы совсем тяжко.) Я всю дорогу думала о тебе и о детях Натальи, которых мы ссадили с поезда на ближайшей остановке. Потерять ребенка в дороге – это кошмар и ужас для любой матери. Но за ее детей я теперь спокойна.
А вот за тебя… Бывают несчастные случаи. Война. Но то, что ты сделала!.. У меня нет слов!.. Вот будешь теперь слоняться без дела, мыкаться по чужим семьям. И к нам ты приехать не сможешь. Дорога была невероятно сложной. Ехали почти два месяца. Не знаю, как мы с Пашей всё это пережили, как доехали…»
– Понимаешь? Для нее я тут «слоняюсь без дела».
Девушка опустилась на край кровати и тихо заплакала. Наташа села рядом, обняла ее. Она ничего не говорила. Понимала, что подруге нужно выплакаться.
– А то, что я тут работаю для фронта, что Москву помогаю защищать… «Зажигалки» по ночам тушу, одежду для солдат шью, для нее это всё – ерунда?
– Вот и напиши об этом маме. Она поймет и простит.
Надя замотала головой и разрыдалась в голос. К ней сразу же присоединился из своей кроватки Валерик. Наташа не выдержала и тоже заплакала. Так они и плакали – каждый о своем.
17
С хлебом в осажденной Москве серьезных проблем не было. Еще в ноябре всех оставшихся в городе москвичей прикрепили к булочным. В очередях, конечно, приходилось постоять, но за полчаса можно было управиться. А что касалось остальных продуктов, то все они, как, впрочем, и хлеб, были по карточкам.
Чтобы купить крупу, овощи, а особенно мясо и сыр, нужно было занимать очередь с ночи. Иногда, отстояв несколько часов, люди уходили, так и не купив продукты. Опоздать на работу было намного страшнее, чем остаться без еды, – за это сажали в тюрьму.