Прохожие стали останавливаться, оглядываться на них.
– Надежда, прекрати истерику! – резко сказал майор.
Он затолкал Надю в машину, на переднее сиденье. Закрыл дверцу. Сам сел за руль.
– Возьми себя в руки, – продолжил он, заметив, что Надя начинает успокаиваться и способна услышать его. – Идет война. Люди каждый день гибнут. И на фронте, и в тылу. И не смей себя винить в смерти подруги. Знаешь, есть такая пословица: «Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил».
Приказной тон отрезвил Надю, она перестала плакать. Вячеслав завел мотор.
– На фабрику ты больше не пойдешь!
– Это почему?!
– Учиться тебе нужно. Хватит время на ерунду тратить и руки уродовать.
Девушка ошарашенно посмотрела сначала на него, потом – на свои исколотые пальцы. Майор повернул зеркало заднего вида. Надя увидела в нем свое распухшее красное лицо. Вячеслав протянул ей чистый платок:
– Приведи себя в порядок.
И машина тронулась с места.
Надя понимала, что майор прав. Но не вразумления она ждала от него, а поддержки и сочувствия.
19
А между тем в семье Синицыных назревал крупный скандал. Посреди комнаты, насупившись, стоял Вася, а на полу валялась котомка с его вещами. Наташа яростно возила тряпкой по полу, изредка поглядывая на старшего сына:
– И чтоб думать даже не смел! Понял?
Вася упрямо смотрел на мать исподлобья и молчал. Валерик, который в это время заигрался с машинкой, споткнулся и упал. Наташа бросилась к малышу, подхватила его на руки, и Вася, воспользовавшись моментом, схватил котомку и выбежал за дверь.
В коридоре он столкнулся с Надей.
– Вася, ты куда?!
Он хотел проскочить мимо, но девушка перехватила сорванца и вернула его в комнату. Мать отняла у сына котомку, спрятала ее в шифоньер и закрыла тот на ключ.
– Что у вас тут за баталии? – поинтересовалась Надя.
– На фронт бежать собрался, засранец!
– Я не засранец. А будешь обзываться – насовсем убегу!
– Нет, вы посмотрите на него! – всплеснула руками мать. – Убежит он!
– Наташ, давай выпьем! – Надя плюхнулась на стул, не снимая пальто.
Наташа с недоумением посмотрела на подругу, только сейчас заметив, что та явно не в себе.
– Да на тебе лица нет! Что стряслось-то?
Они выпили немного вина, которое у Наташи всегда имелось в запасе. Помянули Юлю. Вася присмирел – видимо, решил отложить борьбу за свои права и побег в действующую армию до лучших времен.
20
Юрка Панкратов сидел на лавочке у подъезда и курил самокрутку. На душе у него было скверно. Он уже вторую неделю маялся от безделья, тоски и скуки. Не знал, чем себя занять. Книжки читать он так и не приучился, заниматься хозяйством тоже.
Раньше их дом держался на бабушке. А Юрка… Юрка был добытчик, бедовый парень, дворовая шпана, голубятник. А сейчас он по полдня лежал на кровати, потом нехотя выходил на своих костылях на улицу – покурить: Валя запретила ему курить дома.
Получив в начале месяца пенсию по инвалидности, Юрка обычно покупал две бутылки водки. Вернее, просил купить ему водку веселого пьяницу – старика Корнеича с первого этажа. Самому Панкратову стоять в многочасовой очереди на костылях было не под силу. Корнеичу он наливал пятьдесят граммов с каждой бутылки, и тот был доволен.
Снова завести голубей – это была одна из его главных довоенных радостей – Юрка даже и не мечтал. На какие, интересно, шиши? Их ведь и кормить нужно, и гонять, и ухаживать за ними. И как, спрашивается, он будет со своими костылями карабкаться по шаткой лестнице голубятни?
Сегодня был солнечный день, март заканчивался, щебетали птички. Снег почти весь растаял. Только там, где раньше возвышались огромные сугробы, чернели его жалкие остатки. Мальчишки гоняли из конца в конец двора консервную банку. Она с грохотом ударялась то о стену дома, то о дерево. Панкратов сплюнул и отвернулся. Но вскоре любопытство взяло верх, и он стал наблюдать за игрой.
– Эй, на палубе! Кто ж так играет?
Мальчишки, не обращая на Юрку внимания и не соблюдая никаких правил, гоняли банку, вопя как очумелые.
– Вы бы хоть на две команды, что ли, разбились!
Один из мальчишек зафутболил банку в подвал дома, куда недавно зашел дворник, и дверь была приоткрыта. Лезть туда и получить от дворника подзатыльник охотников не нашлось.
– Из булыжников ворота можно…
– Юр, зачем нам ворота? – перебил Панкратова Петька с третьего этажа, парень лет двенадцати, заядлый болельщик предвоенных футбольных баталий взрослых ребят с Кривоколенного и Банковского. – Не один ли фиг, куда банку гонять? Мяча-то у нас всё равно нет! А так хоть весело и грохота много!
– Мяча, говоришь, нет? Это причина уважительная.
Юрка поднялся с лавки и направился к подъезду.
21
Дома Панкратов открыл сундук, стал вынимать из него бережно хранившиеся бабой Нюрой вещи: платье, которое она надевала всего два-три раза в жизни; скатерть с вышивкой; пару наволочек; два отреза ткани, так и не ставших одеждой. Юрка придирчиво ощупывал материю, кое-что откладывал в сторону.
За этим занятием и застала его Валя.
– Даже не вздумай! – крикнула она прямо с порога.
Юрка вздрогнул от неожиданности:
– Чего орешь-то?!
– Деньги кончились – сиди без водки. А вещи не трожь!
Валя стала решительно убирать тряпки обратно в сундук.
– Ты что, сдурела, что ли? Подумала, что я?..
– Вот то самое и подумала! У Катьки со второго этажа муж всё из дома пропил. А у тебя этот номер не пройдет!
– Дура! Вот дура! – Панкратов запрыгал на одной ноге по комнате. – Да я, если хочешь знать, пацанам мяч хотел сшить. Они вон… банку консервную по двору гоняют, последние ботинки рвут!
– Чего-чего?! – Валя недоверчиво посмотрела на него.
– Чего слышала! Вот я и подумал: сделаю для них мяч.
Юрка как-то светло, по-детски улыбнулся.
Валя тоже улыбнулась и весело засмеялась.
– Мальчишка ты еще совсем у меня! – Она обняла и поцеловала Юрку. – Пацан зеленый, ветер в голове… А вещички ты эти оставь. Они нам самим еще пригодятся. – И закрыла сундук.
– Ну и куркулиха же ты, Валя. Вот не знал! В кого такая жадная уродилась? – Он обнял ее за раздавшуюся в последнее время талию. – Да на тебя эти бабкины платья и не налезут!
Женщина отошла от него, помолчала.
– Не для меня это, Юр. Маленький у нас будет. – Она положила руку на свой живот, мельком посмотрев на Юрку. – Ему буду шить. Всё в дело пойдет.
Панкратов качнулся, чуть не упал – успел за стол ухватиться. Он оторопело смотрел на Валю, не зная, как реагировать на эту новость.
22
В воскресенье Надя занялась генеральной уборкой: пыли повсюду накопилось порядочно, а вечером к ней обещал прийти Вячеслав.
Девушка любила петь, когда работала, музыка задавала ритм, поднимала настроение, поэтому не сразу услышала, что в дверь постучали. Стук повторился – уже настойчивее. Надя пошла открывать, на ходу вытирая руки о передник.
Вячеслав пришел раньше времени, чем сильно смутил Надю. Не в таком виде хотела она встретить его. А он будто бы и не замечал ни ее смущения, ни растрепанных волос, ни помятой юбки. Поцеловал в щеку, прошел на кухню и стал вынимать из объемистой сумки продукты: половину палки копченой колбасы, небольшую «сахарную голову», пачку чая, несколько банок мясных и рыбных консервов, кулек шоколадных конфет.
Надя, глянув в зеркало, быстро привела себя в порядок – поправила прическу, сняла передник.
– Слава, зачем столько?! Я ведь рабочие карточки получаю!
– Так ты еще не написала заявление?
– Какое заявление? Ты это о чем?
– Мы ведь с тобой договорились, что ты уволишься с работы! – тоном, не терпящим возражений, сказал как отрезал Вячеслав и достал из сумки бутылку вина.
– Я? Я с тобой об этом не договаривалась. Может, тебе это приснилось? – улыбнулась Надя, стараясь превратить разговор в шутку.
– Надежда, я серьезно! Я не позволю, чтобы моя жена уродовала свои руки шитьем солдатских кальсон!
– Твоя жена?! – Надя опешила, не сразу сообразив, о ком он говорит. – Вот пусть она холит и лелеет свои ручки. А я сама буду решать, что мне у себя уродовать, а что нет. И я, к твоему сведению, шью не кальсоны, а гимнастерки.
Взгляд майора из сурового сделался мягким. Он улыбнулся:
– Наденька, да ты просто прелесть! Извини, я не с того начал. В общем… Без долгой артподготовки:
я прошу тебя стать моей женой! Как об этом говорится в романах, «предлагаю тебе руку и сердце».
23
В воскресенье Валя затеяла большую стирку. Маруся ей помогала. А Юрка, чтобы «не путаться под ногами», с самого утра пошел на улицу. Когда он спустился вниз, стуча костылями о ступеньки, во дворе еще никого не было. Панкратов закурил самокрутку.
Сначала – еще издалека – он услышал крик:
– Старье берем! Тряпки, мослы берем!
Потом во дворе появилась кляча, запряженная в телегу с ворохом разномастного вторсырья. Рядом с ней шел старик. Двор мгновенно ожил. Кто-то тащил пустые бутылки, кто-то – рваные галоши и старые тряпки, кто-то – чисто обглоданные кости (их перерабатывали на удобрения). Старьевщик взвешивал на безмене всю эту рвань и рухлядь и расплачивался с ребятами глиняными свистульками, маленькими мячиками на резинке, которые так весело подпрыгивали в руках. Взрослые получали за вторсырье денежки: 40 копеек за кило.
Панкратов издали с интересом наблюдал за процессом. Когда старьевщик, расплатившись, собрался уходить, окликнул его:
– Дед, постой-ка!
Юрка подошел к телеге, прислонил к ней костыли и заглянул внутрь.
– Никак костыли решил сдать, солдатик? – усмехнулся старьевщик. – Или шинельку?
– Держи карман шире! Ишь чего захотел! Я вот… – Юрка приблизился к старьевщику вплотную. – Хочу купить у тебя тряпье. И вон тот кусок.
Панкратов стал вытаскивать из телеги коричневого цвета лоскут потертой кожи.