— Где ты ее нашел? — взвыл Редька вместо ответа. — То есть она тебя?
— Господин спас меня от попытки изнасилования прибалтийским националистом, — скромно ответила я.
Павел Степанович замер на мгновение, потом разразился диким хохотом, от которого содрогнулись стены гостиницы. Толстяк тем временем продвинулся к столу, поддерживая меня под локоток (правда, излишне крепко), и процедил всем полуголым (то есть почти голым) девицам «Брысь!». Они тут же исчезли, удалившись через дверь, которой мне пока не доводилось пользоваться, а мы с толстяком уселись на лавку напротив Павла Степановича.
Тот к этому времени уже прекратил хохотать и утирал выступившие слезы.
— Кушать будете, Юлия Владиславовна? — сладким голосом уточнил у меня Редька.
Я внезапно поняла, что проголодалась. Переживания у меня всегда сказываются на аппетите — в сторону его усиления. Потолстеть не боюсь: я слишком много бегаю, что способствует сгоранию калорий. Со спины меня иногда даже принимают за подростка, причем иногда даже мужского пола из-за очень короткой стрижки.
— Буду, — сказала я.
Павел Степанович нажал на, какую-то кнопку под столом, и секунд через тридцать на пороге возник официант, обслуживавший нас с Серегой в номере. При виде меня теперь в бане удивления не выказал.
— Тарелку девушке, — велел Редька.
Официант кивнул, исчез и вскоре вернулся с прибором.
— Что-нибудь еще желаете? — уточнил.
— Надо будет — позовем, — сказал Редька и махнул рукой.
Толстяк молча накладывал себе закуски, потом стал ухаживать за мной. Я же думала, как бы мне незаметно включить диктофон, лежащий в сумке. Сумка находилась слева от меня, толстяк устроился справа, но не сводил с меня глаз — или одного глаза. Внезапно мой взгляд упал на пальцы левой руки толстяка — она оказалась рядом, и он держал в ней вилку. Работа криминального репортера научила меня всегда смотреть на руки жертв и подозреваемых. Они ведь могут выдать судимого гражданина и кое-что о нем рассказать. Правда, теперь авторитетные люди стараются избегать «перстней». У толстяка же имелось два шрама — как раз там, где могли быть «перстни». Заделался бизнесменом и свел татуировки?
Когда официант закрыл за собой дверь, толстяк попросил Редьку все-таки представить нас.
— А что, Юленька здесь инкогнито? — сладким голосочком уточнил Павел Степанович.
— Любка сказала, что она прибыла с мужчиной.
— И потом мужчина попытался ее изнасиловать? — Павел Степанович опять захохотал. — Хотел получить плату за предоставленную возможность, но не тут-то было. Юлия Владиславовна, прихватив пожитки, понеслась искать другую жертву. А она всегда знает, кого нужно брать за жабры. И в ее сети попался ты, Шура.
— Все было совсем не так, как вы рассказываете, — скромно заметила я, налегая на салатики.
— Я хотел бы послушать, как, — вставил толстяк, потом повернулся к Редьке и рявкнул:
— Ты скажешь мне, кто это? — и кивнул на меня.
— Юлия Владиславовна, предъявите, пожалуйста, удостоверение Александру Ивановичу, — попросил Редька, налегая на еду. Когда он ел, то очень напоминал хомяка: заталкивал пищу за щеку, как зверек, делающий запасы.
При слове «удостоверение» Александр Иванович на пару с пузом дернулся. А мне ничего не оставалось делать: я предъявила и как раз включила диктофон, в который была вставлена новая кассета.
Александр Иванович удостоверение изучил, крякнул, сказал «Очень приятно познакомиться, Юлия Смирнова, теперь-то я понял, где имел счастье вас видеть», вернул удостоверение мне, покачал головой и заметил:
— Любка у меня за такие дела отсюда вылетит.
— Ну она же не знает, кто я, а фамилий тут не спрашивают. И не обязана она смотреть все передачи по телевизору, чтобы знать всех репортеров в лицо. Вы же тоже меня не узнали.
— В а с была обязана узнать.
— Что здесь разнюхиваете, Юлия Владиславовна? — спросил Редька и схомячил очередной кусок.
— А с кем прибыли сюда, Юлия Владиславовна? — подал голос толстяк.
Я понимала: мне не поверят, если я скажу, что ничего не разнюхиваю. Поэтому заявила, что хотела своими глазами взглянуть на уютное гнездышко, о котором уже неоднократно доводилось слышать. И один мой знакомый, которого мне не хотелось бы подставлять, любезно согласился взять меня с собой.
— А потом вы от него сделали ноги, — хмыкнул толстяк.
— Ничего подобного, — обиделась я. — Я просто вышла в коридор. А там оказался этот прибалт, который на меня набросился. Можно подумать, прибыл с голодного острова. Вернее, острова, где нет ни одной женщины. Что мне, по-вашему, было делать?
— Брать у него интервью, — захохотал Редька и плеснул нам всем еще коньячку. — Слушайте, Юлия Владиславовна, а почему вы называете его националистом?
— Потому что он назвал меня «русской дурой» и «русской тварью». Со своим прибалтийским акцентом.
— Юлия Владиславовна, — вкрадчиво обратился ко мне толстяк, — так, может, вы лучше про Прибалтику что-нибудь разгромное наваяете? И по личным впечатлениям, и мы материальчику подкинем, а, Павел Степанович?
Редька тут же закивал.
— Только у нас будет одно условие: не надо про эту гостиницу писать. Согласитесь?
— Вначале надо на вашу фактуру взглянуть, — ответила я. Иногда стоит заключить сделку, отказавшись от меньшего, чтобы получить большее. Ведь я же еще сегодня днем про эту гостиницу слыхом ни слыхивала. А про Прибалтику… Нет, я не хочу писать ничего разгромного про Прибалтику. Про Москву — всегда пожалуйста, но этот идиот, с которым мне сегодня пришлось столкнуться, — скорее исключение из общего правила. Эстонские мужчины, с которыми я сталкивалась раньше, совсем другие.
Всех их отличала внешняя презентабельность: они обычно хорошо одеты, «костюмчик сидит» (а во внешности сегодняшнего знакомца чувствовалась некоторая русская расхлябанность), аккуратно причесаны (а у этого волосы были взъерошены), чисто вымыты и хорошо пахнут (а от этого дико разило луком). Может, сегодняшний образчик — финн, знающий русский язык? А мне просто акцент показался прибалтийским? Ведь эстонский и финский языки родственные? Я не могу представить, чтобы кто-то из знакомых эстонцев величал женщину «русской дурой» и «русской тварью». Да и бегающими вслед за незнакомой женщиной по лестнице — тоже. Они бы спокойно проследовали в свой номер, там после некоторого периода размышлений протянули руку к телефону (или не протянули) и вызвали бы к себе девочку (или просто легли спать).
— Меня бы заинтересовали металл и оружие, — сказала я вслух Редьке и Александру Ивановичу.
— Хорошо, — кивнул толстяк с самым серьезным видом. — Без проблем. Кстати, могу еще подсказать, где материал брать.
Я была вся внимание. Мне посоветовали попытаться взять интервью у одного подследственного, в настоящий момент содержащегося в «Крестах». Назвали имя, фамилию, отчество и другие данные. Он как раз торговал оружием с прибалтами.
— Вы, как я понимаю, в состоянии договориться о таком интервью? посмотрел на меня толстяк.
— Попробую. Хотя мороки много — если подследственный или подсудимый. С осужденным было бы попроще. А никого из свободных граждан предложить не можете?
— Юлия Владиславовна, не сомневаюсь, у вас все получится, — расплылся в сальной улыбке Редька. — Вы же такая юркая, уж куда только не залезали…
— К сожалению, получается далеко не все, — вздохнула я.
— Это вы зятька моего, что ли, имеете в виду? Да зачем он вам? Дерьмо, я скажу, он порядочное. Правда, от такого проходимца есть польза — для фирмы. Ну, конечно, если держать его в узде.
Александр Иванович тут же поинтересовался у приятеля моими отношениями с его зятем.
Я заметила, что он бы прямо у меня мог спросить. Толстяк с ухмылочкой заметил, что ему это как-то неудобно. «Штаны через голову надевать неудобно», — ответила я. Редька же махнул рукой и сообщил:
— У Юлии Владиславовны была любовь с моим зятьком. Потом моя дура в него влюбилась и захотела замуж. Ну я их и женил.
— Павел Степанович, — тут же влезла я, — если вы считаете Серегу таким дерьмом, то зачем подсунули его своей дочери? Мне, конечно, льстит ваше беспокойство обо мне, но неужели вы о благополучии единственной дочери беспокоитесь меньше?
— Юля, — Редька забарабанил пальцами по столу, — понимаешь… Ты многого не знаешь.
И поверь: в эти дебри тебе лучше не лезть. Просто считай, что тебе в жизни повезло.
— Но если Юленька хочет замуж за твоего зятя… — подал голос Александр Иванович.
— Не хочет, — сказала я. — Юленька вообще туда не хочет.
— Мысль очень разумная, — кивнул Редька, потом стал серьезным и спросил:
— Ты чего, Серегу до сих пор любишь?
— Нет, — ответила я. Еще не хватало мне тут душу раскрывать перед этими двумя и объяснять все мои чувства. — И назад его не приму.
— А я думал: примешь, — заявил Редька и поведал Александру Ивановичу о том, как Серега закидывал меня письмами по электронной почте (о чем тесть, оказывается, прекрасно знал), как обрывал мне провод и всячески меня домогался. — Молодец, Юля. Вот поэтому я сейчас с тобой и разговариваю. Кстати, ты сегодня ночевать-то где собираешься? Мы тебя, извини, к себе пригласить не можем. Ну…
И Креницкий кивнул на дверь, за которой скрылись девушки.
— Юленька, вы, надеюсь, не станете писать не только о гостинице, но и о нас с Павлом Степановичем? — проворковал толстяк.
— Ну писать об одном и том же можно по-разному, — заметила я. Например, рассказать читателям о привитом вам с Павлом Степановичем духе коллективизма — в советские времена, начиная со школьной скамьи, том, который в новые времена трансформировался и привел вас к групповухе.
Мужчины посмеялись вместе со мной, а потом опять уточнили, где я намерена ночевать.
Я задумалась на мгновение и решила: останусь в гостинице до утра. Идти мне сейчас все равно некуда, номер Серегой оплачен, ключ у меня, если администраторша не пустит, обращусь за помощью к Редьке и Александру Ивановичу. А завтра с утречка выясню, кто из них когда собирается возвращаться в Питер. Может, и довезут. А нет — поеду на электричке. Я не хрустальная и не депутат.