— Что?! — Мы с Андреем переглянулись.
Значит, в гостинице были еще люди. Те, которых господа за людей не считают. Колобов не воспринимает их всерьез? Не допускает, что это они могли спереть деньги? Ну дела… Я на мгновение прикрыла глаза. Что там говорила Люба Сергею, когда мы только вошли в гостиницу? Он ведь спросил, много ли заехало постояльцев — или что-то в этом роде А Люба ответила…
«Один „люкс“, три стандартных». «Люкс» был у Колобова, три стандартных — у Редьки и двух охранников. Плюс прибалт. И мы с Серегой.
По словам Вари, девчонки ночевали в комнатах охранников. Дядька, парившийся в бане с Павлом Степановичем, Лену отпустил первым и пошел спать, а Варя подзадержалась в бане с Павлом Степановичем. В номер он ее в ту ночь не брал, хотя в другие разы обычно оставлял до утра.
— Он — добрый, — всхлипнула Варя. — Неужели он… Неужели его…
Она посмотрела на нас заплаканными глазами.
— К сожалению, — сказал Андрей.
Павел Степанович, по словам Вари, всегда щедро расплачивался с ней и всегда просил именно ее. Он обожал, когда она показывала ему гимнастические номера и изгибалась змеей.
На пару с еще одной девочкой (которую потом взял телохранитель) они придумали совместный номер. В ту ночь демонстрировали его в бане.
И Павлу Степановичу, и второму дядьке понравилось. Но Варе дядька не понравился.
— Ты его видела впервые?
— Да. Но Лена его знала. И еще одна из наших.
Когда Павел Степанович отпустил Варю, она пошла домой. От гостиницы до ее дома минут двадцать пять пешком. Она никого не встретила по пути: было часа два ночи. А на следующий день, когда ее вызвали в гостиницу, началось такое…
Девчонок, Нину с Таней, оказывается, еще не отпускали. Они все так и находились в гостинице — в своей «рабочей» одежде, но уже без косметики. Варю долго допрашивали.
— Кто? — спросил Андрей.
— Любовь Александровна и Михаил Николаевич.
— Это кто такой?
— Директор гостиницы и Любкин любовник. Он у нее под каблуком ходит.
Мы с Андреем переглянулись. Этого деятеля нам уже доводилось видеть.
Девчонки потом рассказали Варе, что с утра в гостинице начался дикий переполох. Утро — это, конечно, понятие растяжимое. Вопли начались часов в одиннадцать, когда проснулся приятель Павла Степановича и обнаружил пропажу. Варю вызвали в два часа дня, велев матери срочно ее будить и отправлять «на работу».
Это был первый ранний вызов на памяти Вари.
— Ты знаешь точно, что пропало? — спросил Андрей.
— Да груз вроде какой-то, — ответила Варя. — Кто мне скажет-то?
Она опять разрыдалась. По ее словам, вернее, судя по тому, что ей рассказали подружки, Павел Степанович с приятелем, телохранителями, Любовью Александровной и Михаилом Николаевичем полдня занимались поисками пропажи. Но ничего не нашли. С пристрастием допросили девчонок, днем — Варю. Врезали пару раз, но потом вспомнили, что девчонкам еще работать надо. Зачем портить свой товар? Их отпустили.
А позавчера нагрянули братки. Вот тогда ими занялись всерьез… Тем более никто не знал, куда подевалась Лена. С особым пристрастием допрашивали Варю — она была ближайшей Лениной подругой. Но девушка ничего не знала.
Ленины родственники тоже ничего не знали: она как ушла в ту злосчастную ночь на работу, так и не возвращалась. Из Вари выпытывали адреса, где Лена может скрываться, всех ее знакомых, с которыми она могла разработать коварный план или кто ее мог надоумить свистнуть добро. Но что могла сказать Варя? Она только перечислила постоянных Ленкиных клиентов, которых помнила. А братва лютовала.
— Но Лена не воровка! — сообщила Варя. — Я ее много лет знаю! Мы в параллельных классах в школе учились. И ведь она наверх не поднималась. Дядька ее домой из бани отпустил. Я сама слышала!
Андрей спросил, вышли ли они из бани вместе, в смысле Колобов и Лена. Или Колобов вначале отпустил Лену, а потом ушел сам? Или, может, Лена ушла после того, как Колобов отправился наверх?
Варя задумалась. Думала долго, потом выдала: они уходили вместе, и дядька сказал что-то типа: «Одевайся, домой пойдешь. Ты мне наверху не нужна». Лена оделась, и они ушли. Вместе.
Как разошлись в фойе. Варя, конечно, не знала.
— Это надо у Любаши спрашивать, — заметила я, — Скажет она вам, пожалуй, что-нибудь, — скривилась Варя. Мнение девушки об администраторше, похоже, совпадало с моим.
А Любаша оказалась легка на помине. Не зря в народе говорят: помянешь черта… Администраторша, конечно, больше тянула на ведьму, но тем не менее.
Внезапно мы услышали в квартире возбужденные голоса, затем дверь в Варину комнату распахнулась. На пороге, сверкая глазами, появилась Любаша собственной персоной в сопровождении могучего охранника.
— Мы к вам попозже сами заскочим, — сказал Андрей нейтральным тоном. У нас к вам накопились вопросы, так что будьте в гостинице или оставьте домашний адрес. А пока, пожалуйста, покиньте чужую квартиру. Вы нарушаете право граждан на неприкосновенность жилища.
Глава 19
У Вари началась истерика. Люба заорала, ни на кого не обращая внимания, сопровождавший ее телохранитель угрюмо молчал. За спинами непрошеных гостей маячили Варина мама и средняя сестра, из комнаты младшей внезапно замяукал Илья Лагутенко. Боже, еще одна поклонница, теперь «Мумий Тролля»! И что тут бывает, когда каждая из девочек включает своего любимца?! Правда, голос Лагутенко заставил замолчать Любашу. Как я заметила, средняя сестра отступила назад — и почти сразу же из большой комнаты донесся речитатив Децла, жалующегося, что родители его не понимают. Оглядевшись, я не заметила магнитофона в Вариной комнате. Но тут до ушей собравшихся, заглушая Децла и Лагутенко, попытался докричаться Киркоров…
Именно он и привел в чувство временно опешившую Любашу.
— Да у вас тут сумасшедший дом! — рявкнула она.
Варя вполне резонно заметила, что если бы ей больше платили, она купила бы себе отдельную квартиру, где спокойно слушала бы только «Руки вверх!».
— Да, почему вы не поднимаете Вареньке зарплату? — раздался сзади мамин голос. — Вы разве не знаете, что она у нас единственная кормилица? Я — безработная, девочки еще школьницы…
— Так устраивайтесь на работу! — рявкнула Любаша, багровея. — А то сидите на шее у дочери!
— Так меня не берут! Вот вы, например, почему меня не берете? Я к вам сколько раз приходила наниматься? Вы же меня не взяли! Ни администратором, ни горничной. Никем! Я что, враг своей дочери? Думаете, мне хочется, чтобы она свою молодость на всяких старых похотливых козлов губила? Но меня-то никто не берет!
Я что, не могу администратором работать?! Вы работаете, а я что, хуже? Думаете, я не способна полы мыть? Постели за вашими развратниками убирать?
Любаша в долгу не осталась и вопила еще громче Вариной матери Сестры тоже увеличили громкость своих магнитофонов, и теперь Киркоров, Децл и Лагутенко орали так, что у меня начала болеть голова. Правда, никто из соседей в стену не стучал. Или тут такие толстые стены?
Мне было сложно определить возраст дома, но довоенной постройки точно, а то и старше.
Варина мать вперила руки в бока. Любаша последовала ее примеру. Они в этот момент очень напоминали двух торговок, одна из которых у другой что-то украла — или отбила покупателя. Телохранитель стоял с ничего не выражающим лицом и переводил взгляд, напоминающий взгляд разомлевшей на жаре сытой коровы, с одной бабы на другую. Варя опять приняла лежачее положение. У нее на лбу выступила испарина. Судя по всему, ей стало совсем плохо. Андрей в перепалке не участвовал, только внимательно слушал все выдвигаемые обвинения. Я тоже. У меня в сумке, как и обычно во время всех разговоров с интересующими меня (естественно, как журналистку, а не как женщину) людьми, работал диктофон.
Наше с Андреем внимание было вознаграждено. Прозвучало одно любопытное обвинение.
Варина мать обвинила Любашу в краже, из-за которой весь сыр-бор. Мать помнит все, что ей рассказывала дочь, и смогла на основании этих сведений составить общее представление о произошедшем — а со стороны лучше видно. Кто еще мог постараться? И кто мог знать, что в тот раз у гостя было, что красть? А Любаша знала, кто в каком номере остановился, у нее от них ото всех есть запасные ключи, более того, Любаша видела, кто, куда и когда пошел. Господа были в бане — она и воспользовалась возможностью. Дурой надо было быть, чтобы не воспользоваться. Или Любаша станет утверждать, что она — дура?
Услышав это обвинение, оживился телохранитель и из сонного питекантропа вдруг превратился в готового к атаке медведя-шатуна. Взгляд стал осмысленным и не предвещал ничего хорошего для Любаши. Только она этого пока не видела, увлеченная словесной перепалкой с Вариной матерью. Любаша совершенно неразумно валила все на несчастную избитую девушку и ее исчезнувшую подругу, заявляя, что исчезновение Лены — как раз доказательство ее вины.
Девчонки знали расположение комнат, тем более гости обычно селятся в одних и тех же номерах. Колобов всегда брал «люкс». Девчонки мужчин чем-то напоили или подсыпали снотворного, или еще чего-то, а потом украли деньги, о существовании которых вполне могли услышать в бане. Или, не зная о том, что везли господа, просто рассчитывали, что у тех с собой имеется немалая сумма в валюте — раз Колобов направлялся в Финляндию. И решили ее прихватить.
Телохранитель повернулся к выходу.
— Ты куда? — тут же отреагировала Любаша.
— Голова заболела от ваших криков. На лестнице постою, — пробурчал парень и нас покинул.
«А не за подмогой ли он?» — мелькнула у меня мысль. Или отчитываться перед вышестоящим начальством? Сообщать новую версию.
Хотя ведь она не могла не возникнуть в начальственных головах. На месте Колобова я не стала бы исключать Любашу.
А могла ли она убить несчастную Лену? Ведь способ был скорее женский, чем мужской — некое подобие спицы в сердце. Я присмотрелась к Любаше. Тетка она крепкая, сильная. Она видела, как Лена покидала баню и гостиницу выход-то из бани, как я поняла, один: через фойе.