Вот и живут они сейчас: парень (он не питерский), теща и дочка его. А у жены новая семья.
Мужчинам «за забором» родные снятся…
Только там, наверное, можно понять, что самое ценное, самое дорогое, что есть у человека, — это родные и друзья. Деньги, власть, барахло всякое — ерунда. Без всего этого можно прожить (и нажить тоже можно), ведь человек — такое существо, которое к любым условиям приспособиться может. Но думает о своих. Постоянно. Такие детали вспоминает — сам удивляется.
Никогда раньше Сергей не говорил мне таких слов, какие сказал на этом свидании. А я… я чуть не рыдала (видел бы меня кто-то из тех, кто обычно называет прожженной стервой). Я сдерживалась только ради него. Как мне хотелось его обнять, прижаться к нему, услышать, как бьется его сердце. Но нас разделяло холодное стекло.
— Тебе очень тяжело? — спросила я.
— Могло быть хуже, — опять грустно улыбнулся он. — Честно, думал: будет хуже. Но ничего. И тут жить можно. Ты с моей матерью общаешься?
Я кивнула, рассказала про встречи с его родителями (что посчитала возможным, учитывая, что нас почти точно слушают), обещала их и дальше поддерживать, про общение с Аллой (тоже, естественно, не все). Спросила, что лучше приносить в «дачках» и хватает ли ему денег, положенных на счет.
— Я не хочу, чтобы ты тратила свои деньги, — сказал Сергей.
Я попыталась возразить. Правда, не считала возможным упомянуть доллары, полученные от него. Но ведь он не может не помнить про них?
— Юля, у меня есть кое-какая заначка. Я хочу, чтобы ты ею воспользовалась.
— В твоей квартире?
— Да, — Серега очень быстро мне подмигнул.
Я даже не была уверена, увидела ли это или мне показалось. Я приготовилась получить информацию.
А Серега стал вспоминать нашу последнюю поездку в Выборг — с конца. Нес какую-то ахинею про свою квартиру и деньги, которые лежат там и которые мне следует взять. Я поддакивала. Он долго говорил о том, как меня любит, как ждет криминальную хронику, чтобы увидеть мое лицо, как каждый день вспоминает нашу последнюю ночь.
— Я даже не хотел оставлять тебя ни на минуту с тем парнем, которого мы подвозили. Ревновал. В туалет хотел, а собирался терпеть до Питера. Вот дурак был. Но не смог. Пришлось бежать в лесочек. Тебя же с собой не возьмешь?
Тогда бы машину пришлось этому парню оставлять. Помнишь, как я в березу врезался? Помнишь? — Серега опять мне быстро подмигнул. — Я ведь подумал, что парень к тебе пристает.
И решил ему врезать. А врезался в березу. Искры из глаз посыпались. Помнишь?
Я медленно кивнула. По-моему, он врезался в березу по пути в лес, а не обратно.
— Все помню, Сережа, — ответила я и посмотрела ему прямо в глаза.
А он снова говорил про нашу последнюю ночь и последний день вместе. Я спросила, знает ли он о смерти Павла Степановича. Он знал: ведь у них с Еленой Сергеевной один адвокат.
Я сказала, что Елену вчера отпустили и даже не взяли подписки о невыезде. Серега знал и это: адвокат был у него с утра.
— Я не собираюсь отдавать им с Аллой фирму, — заявил Сергей. — Они ее развалят к чертовой матери. А там людей много работает. Не хочется, чтобы люди лишались работы. Выйду — наведу там порядок.
«А ты намерен вскоре выйти?» — так и подмывало меня спросить.
— А кто поработал над твоей машиной, можешь предположить?
— Так его ж уже нашли! — воскликнул Серега.
— Как?!
Оказалось, что адвокат не зря брал высокие гонорары за свои услуги. Он постоянно сотрудничал с частным детективным агентством, которое не подвело и на этот раз. Они нашли спившегося автослесаря, который за определенную мзду и бутылку согласился поработать над Серегиными тормозами. «А не согласился ли он сесть вместо Сереги тоже за определенную мзду и обещание регулярно поставлять грев?» Заказчиком же выступал теперь уже покойный Серегин тесть.
«А у мертвого не спросишь». Поэтому на него все можно валить. А пьющий автослесарь…
Не нашли бы одного, нашли бы другого, готового на все за бутылку.
— Да, ты знаешь, что твой тесть обвинял меня в краже денег?
— Слушай, давай не будем о мертвых, — попросил Сергей.
— Их все ищут, — не успокаивалась я. — И обвиняют меня в краже.
— Кто?!
— Все заинтересованные лица.
Серега задумался.
— Пусть ищут того прибалта, который к тебе приставал, — сказал он наконец. — Я его видел на лестнице. Ну в гостинице. Чего он там шастал? И он там был единственным новым человеком.
— Он мертв.
«Неужели Серега не знает об этом? Хотя откуда? — тут же спросила я себя. — Он мог знать о смерти прибалта, только если убил его сам. А если не убивал?» Правда, после обвинений Аллы он должен знать, кем был тот «прибалт».
Но у Сереги тоже есть основания считать, что деньги прихватил Толик если их прихватил не сам Серега. Хотя что он мне тогда про березу песни пел? Ведь не просто же так он про нее вспомнил.
В конце свидания Серега сказал мне, что надеется в следующий раз увидеть меня в другом месте и в другой обстановке — конечно, если не считать моих регулярных появлений в телевизоре. Я пожелала ему скорейшего освобождения.
К моему удивлению, Андрей нигде меня не поджидал, я вернула жетоны, получила назад паспорт и сотовый, затем вышла на залитую солнечным светом Арсенальную набережную.
Как приятно покидать стены тюрьмы, даже если ходила туда только на свидание! Или у каждого здания есть своя аура? И в этом месте чувствуешь себя тягостно и подавленно, потому что ощущаешь эмоции тех, кто за все годы существования тюрьмы с конца XIX века томился в ней и томится сейчас?
Я спокойно дошла до машины, которую, как и обычно, поставила на улице Михайлова, села и постаралась побыстрее покинуть Калининский район. Но вставал вопрос: куда мне ехать теперь? На трассу, к Выборгу? Искать сломанную березу? Одной ехать в любом случае не хотелось.
Остановишься на трассе, а тут еще кто-то тормознет. Возьму-ка я с собой Татьяну, решила я.
Выступит она охранницей для транспортировки двух миллионов долларов? Хоть в руках подержим такую сумму. А я их для газеты сфотографирую. Где-нибудь через годик опубликую. Вот, граждане, посмотрите, как пакуют два лимона зеленью. Кстати, а где их там Серега мог спрятать? И в чем? Ведь он же вернулся к машине с кейсом…
Глава 27
Когда приехала домой, выяснила у соседей, что трогательная встреча матери с дочерью все-таки состоялась.
— Рожи царапали? Волосы рвали? — уточнила, оглядывая лестничную площадку в поисках следов и вещдоков.
— Что ты! — воскликнули соседки. — Лобызались и обнимались.
— Ничего не понимаю, — призналась я.
— Женщин вообще сложно понять, — авторитетно заявил Стае, покинутый Креницкой-старшей. Сосед отметил, что Креницкая-младшая кидала на него многозначительные взгляды.
Он случайно не станет Сергеем номер два?
За него мама с дочкой не будут сражаться? Может, Елене Сергеевне сделать еще одну попытку стать матерью — от моего соседа? Кстати, теперь и дочка, и, главное, мамаша, воспылали ко мне любовью. Может, потому что Сергей больше никому из них не нужен?
Более того, оказалось, что мама с дочкой возлюбили не только меня, но и друг друга, имея для этого веские основания. Денежные. Они совместными усилиями намеревались вывести господина Колобова на чистую воду, считая его главной причиной всех несчастий, выпавших на долю их семьи. В присутствии моих соседей они обменялись информацией и полили Александра Ивановича таким потоком грязи, что ему, наверное, не то что икалось, а даже одевалось, причем долго и интенсивно.
С Аллой все было понятно сразу. Ее, саму невинность, взяли в плен и держали прикованной к шесту, словно какую-то стриптизершу.
А Елена Сергеевна… Она считала, что ей пришлось провести некоторое время в СИЗО только из-за Колобова.
— Не поняла, — призналась я. — Значит, все же его молодцы Редьку на тот свет отправили?
И Витька правду вещал про яд?
Ни Витька, ни яд, ни Редькина смерть в сольном выступлении мамаши не упоминались.
Ее выпустили только после того, как она в письменном виде согласилась передать Колобову девятнадцать с половиной процентов акций фирмы, которые получает в наследство от умершего мужа. Бумажки на подпись ей подсунул ловкий колобовский адвокат. Ее в самом деле отпустили через несколько часов после того, как она их подписала, и сняли все обвинения.
— Почему такая сумма? — спросила я. — И сколько ей остается?
— Она об этом как раз с тобой посоветоваться хотела, — вставил Стае.
«Ну это лучше к нашему экономическому обозревателю», — подумала я и попыталась оценить ситуацию. Фирма принадлежала Редьке и Колобову. Колобову — пятьдесят один процент, как он мне сам сообщил в сарае. Сколько же у Редьки? Сорок девять или меньше? На этот вопрос мог бы ответить Сергей, но я сегодня его об этом, конечно, не спрашивала. Но в принципе можно дать задание Андрею. Он мне сообщит.
Кто наследует у Редьки? По всей вероятности, Елена Сергеевна и Алла. Но дочь пока ничего подписывать не просили — или не успели. Может, ждали, пока созреет у шеста? И именно это и было истинной причиной взятия ее в плен?
Колобов же умный человек. Наверное, понимал, что два миллиона баксов не у Аллочки хранятся.
А у Редьки вполне могло быть тридцать девять процентов. Делим на два как раз и получается девятнадцать с половиной. Столько же должна была унаследовать Алла.
Но с другой стороны, какое мне до них до всех дело? Я вообще-то криминальный обозреватель. Мне надо думать о материале в следующий номер, о следующей передаче. «Хотя вот тебе и материал», — тут же сказала я сама себе.
Смена власти в одной фирме. Дочь к шесту, мать в СИЗО (пусть менты посадили, подозревая в другом преступлении, но это к делу не относится, можно дать со знаком вопроса), акции переходят к совладельцу умершего мужа и отца. И опять под вопросом — версия еженедельника. Не от этого ли умер господин Креницкий? Все под знаком вопроса. Андрея предупрежу, чтобы потом хотя бы у органов ко мне не было претензий. А Колобов… Ну я же без фамилий. Я же просто порассуждаю на тему «Почему бизнесмены умирают от острой сердечной недостаточности?». Нет, не пойдет. Название слишком длинное. Издательство зарубит. Не меня, название.