И разговор состоялся. Просто-таки на высшем уровне. Возможно, даже на том самом, на котором находится никем не покорённая знаменитая тибетская гора Кайлас с её Главным Зеркалом Времени, будто бы руководящим течением земных веков и судьбами человечества, живущего у Славика за окном.
Как бы там ни было, в этот же вечер мы с Зоей и её каким-то на этот раз вовсе не взбалмошным, но даже торжественно-строгим внуком уже сидели в жарко протопленном русской печью доме бездетной семьи Потаповых: сорокасемилетние Оля и Николай. Она болезненно худенькая, сутуловатая и почему-то в больших, шаркающих шлёпанцах. Николай плечистый, рослый и какой-то словно отчуждённо сонный. Плюс ненавидяще глядевшая на нас пятицветная кошка с тремя вёрткими, прыгучими котятами, юркая ручная белая мышь с клюквенными глазёнками и трусливая хромая дворняга на сносях. Густо пахло борщом со старым ржавым салом и толчёным чесноком. В красном углу вперемешку с бледными серыми родительскими фотографиями висели большие тёмные иконы, святые лики которых глядели так взыскательно строго, что, входя, нельзя было не перекреститься, хотя я в чужих домах делать это обычно сдерживался, тем более прилюдно.
– Итак, вы хотите, чтобы ваш внук недели две пожил у нас? – наконец деловито, вдумчиво спросил Николай, положив на стол обе свои худые жилистые руки потомственного столяра. На правой у него вместо мизинца, большого и безымянного пальца злыми гномиками торчали три культи отечно-красного цвета.
Увидев их, Славик внезапно побледнел и у него, кажется, на мгновение пресеклось дыхание.
– У-тю-тю-тю!!! – задорно ткнул Николай Потапов оставшимися пальцами в сторону Зоиного внука, словно большой длинной вилкой с двумя зубцами, которой удобно достать приглянувшийся кусок даже с самой с дальней тарелки.
Славик не шелохнулся, только скрипнул зубами: «Вжик!»
– А из него толк будет… – вздохнул Николай, хотел было погладить Славика по голове рукой-вилкой, да что-то передумал.
– Коленька, можно и я скажу? – с нежной тревогой пискнула Оля, и её узкое длинное лицо покрылось тонкими морщинками, словно грозя рассыпаться на мелкие части. – Зоя Витальевна, Сергей Владимирович, семья у нас как вы видите простая, трудящаяся. Я всю свою сознательную жизнь мою и мою грязную посуду в кафе «Рай». Наш брак с Коленькой для нас обоих второй. Детей у нас нет и не было. Бог не дал… Вот я и размечталась, глядя сейчас на вас, такую порядочную, интеллигентную пару, что если вдруг мы за эти две недели полюбим вашего Славика, а он нас?..
– Стоп, жена, – твёрдо сказал Николай, сложив руки на груди. – Я тоже не исключаю такой ситуации. И имею по этому поводу вполне определённое мнение. Тамара немного просветила нас о ваших трудностях. В таком возрасте вам ребёнка на ноги уже не поставить. Не успеете. Вы уверены, что оба доживёте хотя бы до его совершеннолетия?
Мы с Зоей покаянно, самокритично вздохнули.
– А если кто один и дотянет, то все равно никуда годен уже не будет. Так что мы решительно готовы без дураков предложить усыновить вашего Славика, вот вам крест, с соблюдением всех установленных государством формальностей. Чтобы потом между нами не было никаких скользких разговоров и нытья о возврате дитя.
– Кошачьи щенки! Ух ты! – разглядел Слава весёлую, резвую троицу котят, вдруг прокравшуюся к нему под стул с явным намерением азартно поиграть.
– Вот видите! Ему нравится у нас! – чуть ли не со слезами в голосе проговорила Оля. – Мы люди трудолюбивые, в меру православные и без глупостей. Особенно по части выпить чего зря.
Николай снисходительно усмехнулся.
Он вдруг бодро встал, молодецки расправил плечи и зачем-то щёлкнул по низкому потолку панцирными ногтями своей левой здоровой руки. Сказал, как с разбегу:
– А вы, того, можете оставить парня у нас хоть сейчас.
– Идёмте, я покажу Вам, какую славную постель мы приготовили Славику! – счастливо взмахнула руками Оля, словно вдохновенно, нежно стелила простынь у нас на глазах.
Моя Зоя Витальевна тревожно взглянула на меня.
Мы прошли в маленькую сумрачную комнату с узким оконцем на старинный русский манер, в которое, чтобы заглянуть, надо изогнуться в три погибели. На подоконнике стояла клетка с ярким, карнавально пёстрым щеглом в красной маске. Несмотря на свою просто-таки венецианскую внешность, птица выглядела понуро.
– Он, того, не поёт… Помял я его чуток… Когда ловил… – откашлявшись, сумрачно сказал Николай. – Сегодня же вышвырну. На попку лучше заменю. Славец, а ты каких попугаев больше любишь?
– Я ещё об этом серьёзно не думал… – напрягся Зоин внук и посерел – так бледнеют люди с бледной кожей.
Само собой, главной достопримечательностью комнаты была сиявшая хромированными грядушками ласковая кровать с железной панцирной сеткой. Я спал на такой в детстве у бабушки в селе Касторном, мило запомнившемся мне своим горько-сладким печным дымом и словно бы живой, весёлой колодезной водой.
На кровати у Потаповых, застеленной накрахмаленной, искристой простыней, возлежала дородная пуховая перина, а поверху неё распростёрлось игриво-блескучее розовое атласное одеяльце с бантиками.
– Девчачье… – брезгливо сказал Славик, как прожевал что-то невкусное.
В тон всему по стене раскинулся пёстрый коврик с крылатыми ангелочками, явно страдающими избыточным весом. Тем не менее, на тумбочке стоял в окружении целого стада мягких игрушек типа слонов, тигров, мишек и так далее дорогой телевизор с изогнутым OLED-экраном модельного ряда этого года.
– Славочка, тебе нравится здесь? – бережно проговорила Оля.
– Не знаю… – безразлично хмыкнул он. – А вообще мне хочется взять кусочек Солнца и поставить его у вас посередине комнаты: вот будет светло!
– Какой умный мальчик… – вздохнула Оля и вдруг толкнула Николая локотком с несвойственной для тихони требовательностью. – Чего заткнулся?
– Так вы определились?!– как вскинулся тот и почему-то покраснел. – Нечего особенно тут раздумывать. Мы люди маленькие, по заграницам не ездим, однако соображение какое-никакое имеем: вам в дорогу пора собираться. А он между ног у вас все шныряет, шныряет, шныряет! Суета сует!
Оля и Николай по-семейному разом сочувственно вздохнули, как бы иллюстрируя загадочную пословицу насчёт сатанинского единства мужа и жены.
– Спасибо вам за понимание. И вообще… – промямлила моя славная кандидат психологических наук. – Да, да. У вас чудесно! Более чем! Какая кошечка милая! А собачка! И все же давайте будем считать, что наша первая встреча никого ни к чему не обязывает.
– Всё ясно… – глухо сказал Николай. – Вона как оно повернулось, Олюха, твоё гостеприимство… Нашим же салом да нам по мусалам.
– Я совсем не это имела ввиду… – Зоя Витальевна судорожно прижала Славика к себе.
– Дядя Коля, вы ошибаетесь! – вскрикнул её внук, почти беззвучно топнув ножкой-тростинкой. – Лично я никакое хрю-хрю не ел! Это не детская еда!
Потапов вытащил папиросы, поглядел на них так, точно первый раз в жизни видел и не знал, что с ними дальше делать. Казалось, сейчас заплачет от растерянности. Затупило мужика. Ручная белая мышка юрко взбежала ему на плечо и сердито пискнула, злюкой стрельнув в нас с Зоей своими лазерно-красными глазёнками.
– Я все равно буду надеяться, миленькие мои…– молитвенно проговорила Оля. – Славик нам с Коленькой в душу вошёл… Такой милый мальчик!
Эй, человечество, которое за окном?! Сестра твоя страдает. Но как тут быть?.. Как разрулить наши судьбы?.. Да, трудно жить в деревне без пистолета.
В Париж к чёрту на кулички
Обычно о вечернем возвращении Зои с работы меня оповещает резвое, юркое шарканье в подъезде Славкиных подошв по ступеням лестницы: ко всему оно ещё какое-то острое, вжикающее, словно на оселке торопливо затачивают лезвие маленького ножичка. Его летящий бег никак не спутать с теми усталыми, неспешными звуками, какие издаёт в процессе восхождения на этажи взрослая нога натрудившегося за день человека. Далее Зоя бережно открывает ещё не совсем привычный ей тугой, оружейно клацающий замок моей квартиры. Тонкий как тень Славик тотчас проникает в коридор, словно сквозь бабушку, далее он со всех ног добегает до зала и, увидев меня, бежит обратно испуганно прятаться в пальто Зоеньки.
Наверное, я все-таки похож на монстра. Или был им в своей прошлой жизни. Детям видней.
Сегодня моя Зоя Витальевна одиноко вошла в квартиру в осеннем пальто с объёмистым капюшоном, в котором она сейчас почему-то напоминала мне средневековую монахиню. Но ещё более смиренно-покаянного, отрешённого было в её безрадостном взгляде, словно остуженном нынешним на редкость стылым октябрём.
– А где наш «вождь краснокожих»?! – нарочито бодро проговорил я, временно переименовав Славика с помощью господина О’ Генри.
– Потом, Серёжа… Хорошо?
– Надеюсь, с ним все в порядке?
– И с ним, и с нами. Теперь мы сможем поехать в турне по Европе. Радуйся…
– Сейчас, только разбегусь… – вздохнул я, как фыркнул. – Ты все-таки оставила его в том «доме со щеглом»?
– Нет, мой хороший. Позже все объясню. Сейчас сил нет никаких. Можно, я немного молча полежу?
– Какой разговор? Тебе на ужин картошку подогреть или рис сварить?
– Я не хочу есть.
– Совсем-совсем?
– Вроде того.
– А чего ты хочешь?
– В Париж… – наклонила голову моя Зоя Витальевна. – Или к черту на кулички? Ещё окончательно не решила.
Я за полчаса сделал курицу «на соли» – шедевр кулинарии последних лет советской власти, когда ещё в помине не было никаких жарочных пластиковых пакетов, а фольга числилась по разряду дефицита уровня хороших обоев.
Конечный продукт получился что надо: смуглая, до прочерни местами, блескучая корочка, туго запечатавшая полтора кило изысканного мяса, густо насыщенного чистым, прозрачным соком. Я не знаю, кто первый придумал это блюдо, но без ехидства предлагаю поставить ему памятник. В виде тощей, синей курицы эпохи развитого социализма, превращающейся в духовке в подлинный кулинарный шедевр.