Славик неуклюже изобразил, что обнял её за плечи:
– Спасибо тебе. Ты – настоящая подружка…Обещаю, что ты с этого часа будешь моя единственная подружка!
– А не кажется вам, что вы явно заигрались в семью? – всем лицом улыбнулся мой Саша.
– А вот и нисколечко!!! – остро вскрикнула Лиза. – Я сегодня ночью видела во сне нашу свадьбу со Славиком! Вот вам и сон в руку!
– Какой у тебя замечательный голос! – с порывистой нежностью воскликнул Славик.
– Ага! – сказала Лиза и так ткнула будущего мужа локтем, что он, задохнувшись, рухнул на колени. Но с улыбкой. При все при том даже вполне счастливой.
– Так, господа молодожёны… – нахмурился я так, что брови у меня на лбу скрутились словно в бараний рог. – Хорошо-с. Пусть так. Но кто вас кормить будет? Одевать?
– Вы-ы-ы-ы!!! – завизжала Лизонька, словно поймала меня на очевидной глупости. – А жить со Славиком мы хотим здесь, в зале. Только мебель надо будет переставить. Я уже продумала как. И замок на дверь навесить, чтобы вы поменьше нами командовали!
Я ошалело поглядел на сына. У меня на лице явно было выражение человека, собравшегося первый раз нырнуть в Крещенскую прорубь при хорошем морозе. И без предварительных двухсот граммов с беломраморным салом, аппетитно разлинованным темно-красными прожилками мясной любовчинки.
– Ну, что, сват? Впряжёмся? По рукам?
Саша осторожно засмеялся. С плотно сжатыми губами. Почти как закашлялся.
– Не понял…
– Ты даёшь! Будем играть свадьбу. И все дела. Гостей пригласим. Разные там СМИ! Наше мероприятие явно ждёт книга Гиннеса!
Славик украдкой вытер нос рукавом, перекрестился сикось-накось и строго сказал:
– Слава Богу, Вы наконец все поняли. Теперь так не хочется умирать!
– Будем жить, и жить вечно! – обняла его Лиза с таким бодрым аффектом, что Славику вновь пришлось пасть на колени.
Кажется, она нашла для него правильное место в их будущей жизни. По крайней мере, теперь я точно знаю, что первое просыпается от сна младенчества в маленькой девочке – взрослая женщина!
Мама, которая теплее Солнца
Мы с Зоей как истинные бабушка и дедушка восторженно впали в детство и начали взаправду готовиться к свадьбе понарошку, решив исподтишка за ее кулисами устроить наше с ней реальное бракосочетание.
Над меню пыхтела Лизонька, рисуя для гостей царские блюда с летающими жареными лебедями и горы тортов, похожих на многоступенчатые египетские пирамиды, облитые ароматным кремом из «варенки». Славик вдумчиво трудился над пригласительными открытками, украшая их амурами, похожими на крылатые инфузории-туфельки, больше похожие на обувные устилки. Если рисунок не получался, он по-взрослому топал ногами и кричал, как настоящий художник в приступе мрачного творческого бессилия: «Я бездарность!»
Кстати, одну из них я отправил в детский приют на Туполева специально для луговчанина Миши Мамонтенко. Так душа подсказала. Точно с каким-то намёком.
А на днях утренним фирменным поездом неожиданно приехала из Москвы Тоня. Вся в эффектной блистающей ауре столичной жизни. Я было решил, что её материнское сердце мистически уловило приближающиеся важные перемены в жизни Славика. В любом случае это был лучший свадебный подарок.
Она с первых минут восторженно объявила, что Славик повзрослел и стал явно лучше себя вести. При этом мне тоже был подарен комплимент: «Вот что значит настоящий мужчина в доме!»
– В октябре по-весеннему птицы поют, – вновь заговорила Зоенька стихами, радуясь приезду дочери. Кажется, она и на этот раз декламировала свою поэтическую тёзку. Как я заметил, она всегда интуитивно делала это накануне судьбоносных событий. Если вспомнить нашу с ней первую встречу на даче возле моего старого, доброго друга. Его зовут Дон, уже несколько тысячелетий…
И трава зелена. А от солнца…
А от солнца особый весёлый уют.
И малыш, просыпаясь, смеётся.
И чисты облака. И листва шелестит,
с позолотою лёгкой пока ещё.
И листочек один, отрываясь, летит
в этот мир, голубой и сверкающий.
Психолог, охваченный поэтическим настроение – это нечто, скажу вам, господа.
– Я вернулась навсегда… – растроганно объявила Тоня.
– Ты моё сокровище! – вскричал Славик и вцепился в маму своими тонюсенькими ручками как кудрявые усики молодой виноградной лозы-первогодка, для продвижения, роста, впиваются в ствол напротив – крепкий и полный сил.
– Мама, ты такая тёплая… – хихикнул он в Тонино бедро. – Теплее Солнца!
Самое время было мне вспомнить про «Остановись, мгновенье» господина Гёте… Эй, вы, там, на Олимпе!!! Есть кто-нибудь? Не все ещё свергнуты?.. Соизвольте исполнить это требование. Иначе Славик вас заменит. Неспроста японская мудрость гласит, что до пяти лет ребёнок – бог…
Или всё же чертёнок?
Всё-таки скорее последнее. Особенно если учесть, что вечером Славик уже передумал жениться на Лизе. Поматросил и бросил. А мы с таким размахом все было затеяли…
На правах её дедушки я гневно навис над ним всей своей пугающей массой:
– С чего это ты на попятную пошёл, такой разэтакий?
Славик меланхолически потускнел.
– Не знаю…
– Другую нашёл, гуляка?
– Ага…
– И кто же эта разлучница?
– Я теперь хочу жениться на маме…
При таком раскладе событий мне оставалось разве что отправиться играть в дочки-матери. На пару с Зоенькой. Вперёд, в детство…
– А вас прошу быть моим свидетелем!.. – восторженно глядя на меня снизу вверх, возликовал Славик. – Я давно хотел вам сказать… Вы – мой кумир!!!
Честное слово, я далеко не любимчик публики, но похвалой по жизни обделён не был. Правда, чаще всего её не замечал. А эта детская оценка вдруг взволновала меня. Недоставало пустить слезу.
Ещё одно его слово…
Славик сам же спас ситуацию.
– Снег! – озарённо заверещал он и восторженно приник к стеклу.– Ура! Я первый раз в жизни вижу снег! Хочу его потрогать!!!
– А разве в прошлом году его не было? – улыбнулась Зоя.
– Мне трудно вспоминать такую давнюю старину… – весело поморщился Слава. – По-моему, стояла какая-то скучная слякоть. Во всем мире… Только все это мне безразлично. Моя жизнь отныне разделена на две части: смеяться и любить маму!
– А человечество за окном? – усмехнулся я.
– Это уже будет в другой жизни. Во взрослой… – вздохнул Славик.
Объёмный, тяжёлый снег сочными шлепками налипал на окна, словно замуровывал нас небесной штукатуркой, чтобы втайне совершить зимний переворот в природе. Осень исчезала на глазах, как забракованная картина под яростными мазками кисти художника, взволнованного новым дерзким замыслом.
– Ничего, теперь у меня два дома… – оптимистично заметил Славик. – Это хорошо. Есть надежда, что хоть один не занесёт снегом!
Мело густо, весело, словно прочищая нечто в атмосфере планеты и отдельно взятых человеческих душ.
Нашей свадьбе с Зоей долгожданный снег тоже не помешал. Всё прошло радостно и нежно. Правда, одного очень важного для меня гостя на свадьбе не было – Миши Мамонтенко. Но по причине уважительной: его на днях забрал к себе харьковский дедушка Василь. В приюте рассказали, что тот сам приезжал в Воронеж за внуком с Харьковщины на своём бывалом «Запорожце». С ручным управлением. Ноги ему оторвало ещё под Кандагаром афганской миной.
Кстати, на обратном пути они с Мишей за Луганском дважды попали под миномётный обстрел. Но пронесло, слава Богу.
РеЗинка
Почти философская повесть
Все вещи были вперемешку,
затем пришёл Разум и их упорядочил.
Анаксагор из Клазомен
«Парень до свадьбы должен нагуляться! Это факт непреложный… – как-то днями в очередной раз строго объявил Кириллу его отец, Константин Ильич Стекольников, профессор, действительный член Международной Академии информатизации, Заслуженный изобретатель СССР, в далёком прошлом потомственный плотник-краснодеревщик. – Но ты перешёл все дозволенные рамки. В свои тридцать шесть безобразно обретаешься в холостяках. Квартиру я тебе сделал, на приличную работу устроил. Хватит тянуть резину!!! Нам с Леночкой внуки давно полагаются! Тоже мне взяли моду жить до пятидесяти лет без семьи! А о демографической ситуации в стране вы подумали? Такое количество холостяков и разведённых в стране пора рассматривать как государственное преступление!»
Само собой, каждый раз во время такого брачного разговора с сыном Константин Ильич ностальгически вспоминал про налог на холостяков, одиноких и бездетных граждан, который некогда существовал в СССР:
– Хотя я был дважды женат, лично мне никогда не приходилось его платить! – всегда с гордостью отмечал Константин Ильич. – А это ни мало, ни много целых шесть процентов от зарплаты! Пора государству восстановить такой важный демографический инструмент! И сурово наказывать рублём балбесов, увиливающих от создания главной экономической ячейки общества – семьи, как назвал её в своё время великий философ Фридрих Энгельс!
Само собой, подобная тирада звучала не впервые. Ей последнее время заканчивались почти все встречи Кирилла с родителями. Даже тогда, когда они однажды случайно сошлись вместе в одной маршрутке, то и там, в итоге, Константин Ильич свёл их вынужденно-сдержанный разговор к проблеме нынешних чрезвычайно поздних браков, а мама Кирилла, Елена Константинова, застенчиво поглядывая по сторонам, сопровождала напряжённый монолог мужа аккуратными вздохами и виноватой улыбкой.
Кстати, на тридцатипятилетие Кирилла отец торжественно подарил ему книгу Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» с собственной дарственной надписью – «Семья – это самое важное, что есть в мире!»
– Ты позаимствовал слова американского киноактёра Джонни Деппа, – вздохнул Кирилл, едва не хихикнув. – Его самая знаменитая роль – капитан Джек Воробей из «Пиратов Карибского моря: Проклятие Чёрной жемчужины». А я по простоте думал, что кроме Михаила Ульянова и Анатолия Папанова у тебя любимых актёров нет.