Константин Ильич взволнованно напрягся и шумно выдохнул: на глазах у него выступили уже старческие вялые слёзы:
– Как сказал Фома Аквинский, знания – настолько ценная вещь, что их не зазорно добывать из любого источника…
Однако последнее время, когда Константин Ильич своим интеллигентным философским голосом заговаривал о важности для общества прочной многодетной семьи, Кирилл просто-напросто нервно хватал в охапку одежду и, судорожно одеваясь на ходу, мчался вниз по просторным мраморным лестницам величественного профессорского дома. Здешний подъезд напоминал подлинный заповедник высокой архитектуры с древнегреческими ликами Сократа, Аристотеля, Демокрита и Платона на массивных барельефах, густоцветной мозаикой на евангельские темы и оранжереей с редкими растениями вроде родиолы розовой, корневища которой имели благородный цвет старой позолоты с перламутровым блеском или нежно-белой лилии «Царские кудри» с элегантно загнутыми лепестками. Она ко всему была съедобна и по легенде сей сибирский цветок придавал воинам силу духа, бодрость, храбрость и стойкость. Так что в своё время Елена Константиновна тайком добавляла её сок в капустно-свекольный винегрет с молодым зелёным горошком, который Кирилл так любил в детстве.
Так и нынешняя брачная беседа с отцом на повышенных тонах закончилась раздражённым бегством Кирилла. С тем, правда, отличием, что на этот раз он в дверях чуть ли не со слезами мстительно прокричал о своём, наконец, согласии жениться. То есть объявил это без сыновьей покорности, без смирения, а самым, что ни на есть, дерзким визгливым голосом, подкреплённым чуть ли не клоунскими выкрутасами.
– Я женюсь, но назло Вам! Вы ещё пожалеете обо всём!
– Толкач муку покажет! – усмехнулся Константин Ильич.
Он долго победоносно аплодировал вслед сыну, торжественно и громозвучно сводя для удара свои большие мужицкие плотницкие ладони, словно опилки с них стряхивал, проделав какую-то большую важную работу. Елена Константиновна, кажется, заплакала. Своим женским сердцем она предчувствовала, что Кирюша теперь обязательно выкинет нечто невозможное. Как видно чудодейственный сок Царской лилии так-таки сказался на его характере, сведя воедино тайные сибирские энергии и чернозёмную воронежскую ауру.
Вследствие слабости наших ощущений мы не в состоянии судить об истине. (Анаксагор из Клазомен).
«Дав слово жениться, ещё не значит жениться! А если я и женюсь, так это будет для вас Пиррова победа! Чай Плутарха читали, папочка?!» – мстительно вертелось в горячечной голове Кирилла, распалённой, словно перед игрой в «русскую рулетку». – Мы – другие, мы – не такие, как вы…Мы из разных миров!!! Мы в разных штанцах ходим! Вы туфли носите, мы – кроссовки!!! У нас зимой щиколотки голые! Мы – высшая раса! – всю дорогу лихорадочно, мальчишески бунтовал Кирилл: – Вы ненавидите наш язык, а мы любим свои «вау», «квест», «краш», «рофлить», «зашквар»! Круто! Они значат для нас больше, чем для вас старорежимные понятия о добре и зле, благородстве и воспитанности! Мы счастливые и весёлые, от Вас же за версту несёт занудством и чинопочитанием!»
Разработки отца, создавшего когда-то в СССР систему наведения зенитной ракеты по лучу лазера, казались повзрослевшему Кириллу полным отстоем. Ему было неловко, что мама, сколько он помнил себя, занималась на кафедре изучением воронежского фольклора и любила в свободную минуту играть на фальшивившей глиняной свирели. Звук баяна, с которым отец не расставался по большим праздникам, всегда вызывал у Кирилла что-то близкое к стыду. Как и звук швейной финской машинки «Тикка», на которой Константин Ильич позволял себе кропотливо строчить романтические узоры гладью – благородные охотничьи собаки, грозные орлы на фоне диких гор и тому подобное, включая гордые морские парусники.
Всё содержится во всём (Анаксагор из Клазомен).
Брезгливо, зябко морщась от приставучей осенней сырости, Кирилл нервно вошёл во двор своей пятиэтажки между высоких гранитных колонн, на манер Александрийского столпа увенчанных печальными ангелами, с указующими в небо перстами. Здесь лет двести назад стоял дом именитого воронежского купца, и это было всё, что сохранилось от его прежних эпохальных сооружений. Возможно, ангельские лики повторяли черты лица купца и его любимого сына, но время стёрло с них все следы индивидуальности.
У одной из колонн, словно под тяжестью нагущавшейся сырости, стоял Толян, сосед Кирилла по подъезду, с которым они были практически погодки. Сказывалось, наверное, что оба существовали на этой Земле в разных уровнях. Кириллу папа выстроил успешную жизненную траекторию – ведущий специалист Воронежского НИИ робототехники, а сосед, бывший ветеринар, потерявший работу после эпидемии африканской чумы, поныне нигде не работал и жил тем, что кому кошку подлечит, кому собачку, но чаще подрабатывал на чужих дачах, а это лето отсидел в сарае сторожем на зарыбленном озере.
Напряжённо ссутулясь, он судорожно тыкал пальцем по кнопкам своего китайского смартфона-калеки, вкривь и вкось перемотанного синей изоляционной лентой. На весь двор лихорадочной жёсткой морзянкой нагло взвизгивали пули, ухали взрывы и скрежетали танковые треки. Все волнующие перипетии этой игровой «войнушки» были отчётливо прописаны на его воинственно-вдохновенном лице. Он был как всегда пьян и по-своему счастлив. Казалось, этот отчаянно-радостный молодой человек готов так стоять всю жизнь. Бутылок пять томского пива «Сильное» валялись у него под ногами, ощеряясь разбитыми зубчатыми горлышками, словно дворняжки, из мелких.
Морщась от хлёстких, механических звуков, Кирилл исподлобья зыркнул в сторону одинокого игромана, стараясь не привлечь внимания: ибо со стороны Толяна вполне могла как на автомате машинально последовать сакральная просьба, похожая на озарение, – одолжить «сотку» на литрушку пива.
Этот вечер Кирилл как бы в пику отцу провёл в блужданиях по брачным сайтам, дерзко, брезгливо вчитываясь в объявления одиночек женского пола. Все они производили унылое впечатление. Фотографии претенденток были явно с пристрастием подвергнуты «фотошопии», а некоторые так и вовсе им не принадлежали в целях создания положительного имиджа. Резюме, составленные в основном по типу «современная, умная, с чувством юмора, любительница активного отдыха» не вызывали у него интереса, а лишь настораживали тем, как такое множество сверхположительных женщин умудрилось оказаться одинокими. Или за всей этой брачной рекламой скрывается застенчивая бытовая проституция?
За неделю Кирилл подтянулся до высшей планки: стал настоящим спецом по части компьютерного обустраивания личной жизни и достиг уровня, когда слова Екклесиаста о том, что тот, кто умножает познания, умножает скорбь, открылись ему в их подлинной глубине: Кирилл почувствовал в себе тоскливое отвращение к институту брака в целом. Что неудивительно на фоне таких изысков в области предложения руки и сердца, когда в них, скажем, участвуют любители всяких разных розыгрышей, когда женщины выдают себя за мужчин или наоборот, а продвинутый подросток, давясь от хохота, разводит на любовь зрелых тёток.
Днями беспроигрышный целевой путь в направлении обустройства счастливого брака Кириллу предложил лучший друг детства Володька Шамарин, пухлощёкий, пухлотелый и наивно-романтический чувак, происходивший из семьи потомственных завмагов и директоров овощных и продуктовых баз. Тем не менее, когда пришёл час, Володьку по просьбе папы правильные московские люди поставили на должность бензинового короля Воронежа. При всём при том «Шамар» остался верен дружбе с пацанами из родной подворотни и поэтому при них свою торжественно сияющую корону с усмешкой использовал как табуретку.
Несмотря на достаточно младой возраст, он уже имел солидный опыт по части женитьбы. И опыт этот был негативным: четырежды после заключения брака достаточно быстро выяснялось, что очередная «красивая и милая» ценит в Володьке только его королевский статус.
И тогда Володькин отец, страстный поклонник фильмов Гайдая, повелел сыну отправиться в экспедицию за невестой по воронежским сёлам под видом собирателя фольклора, подобно Шурику из классической «Кавказской пленницы». За месяц Владимир на старом, нарочно для такой цели приобретённом допотопном Москвиче-401, объехал треть районов, пока в него не влюбилась Катенька, застенчивая и вдохновенно трепетная заведующая сельской библиотекой. И ныне у них замечательный брак. Правда, уже через полгода, если не скорей, Катенька утратила флёр своей пасторальной библиотечной романтичности и стала Володьке жёсткой помощницей в управлении его сетью бензоколонок, особенно по части моральной дрессировки персонала.
Строгое, разочарованное лицо отца, тем не менее, словно преследовало его, как шекспировского Гамлета тень его коронованного папы. Кирилл то вновь ругался с ним, то умолял понять, то грозился в духе времени жениться на Толяне. Наконец Кирилл решил так-таки представить родителям долгожданную невесту и отчаянно вступил в переписку с очередной претенденткой на счастливый брак двадцатипятилетней Эммой Козочкиной, бухгалтером кафе «Тристан и Изольда» из соседнего с Воронежем уютного и тихого городка Острогожска. Как бы там ни было, Эмма всё-таки заметно выделялась на общем фоне остальных соискательниц тем, что не навешивала на себя, как игрушки на новогоднюю ёлку, множественные женские достоинства: люблю готовить, не обременена детьми, имею жилплощадь, автомобиль и знаю, как сделать тебя счастливым. Брачное резюме Эммы было кратким и загадочным: «Давай встретимся. Я верю в тебя!»
«Берегитесь мои дорогие папа и мама!» – мстительно хмыкнул Кирилл, по-прежнему отчётливо слыша в голове слова отца про то, что хватит ему тянуть резину холостяцкой неопределённости и ухудшать демографическую ситуацию в стране. Они звучали симфонически торжественно, с самыми что ни на есть государственными интонациями.
На автостанции за несколько минут до встречи с Эммой он так-таки брезгливо купил для неё у некоей розовощёкой хитро-весёлой бабушки букет сентябрин, похожих на дерзко синие ромашки. Правда, по дороге к автобусу он почему-то несколько раз порывался их выбросить. Какое-то раздражение моментами накатывало на него от одного вида этих бесхитростных глазастых цветочков. Однако найти для таких целей безлюдное место ему не свезло, а исполнить сброс на глазах у энергично торопливой и в большей степени заполошной толпы отъезжающих или уже приехавших он как-то тормозил. Вполне обоснованно представляя, что он, воровато или трусливо скинув букет в урну (в придорожные кусты, в раззявленный канализационный люк, в канаву и так далее), немедленно станет предметом пристального внимания людских масс, в недрах которых вмиг непременно найдутся такие восприимчивые воронежцы, а то и волонтёры, которые с наскока начнут соваться в причины подобного поступка. Проблема городского мусора взросла на государс