Сейчас от свинарников остался только раскрошенный фундамент, а от колхоза-миллионера – заброшенные пахотные земли, словно натура для кинофильма об обезлюдевшей планете. Но я тогда за «трудовой семестр» так-таки приуспел успешно заработать себе на знаменитую чехословацкую красную «Яву» (1100 советских «рыжих» рублей), а жене Марине на блескучую чёрную каракулевую шубку (1000 рублей) – этой номенклатурной невидалью я сказочно отоварился в подвальном распределителе Кремлёвского Дворца съездов на Всесоюзном слёте стройотрядовских ударников. Партия разрешила это комсомолу со снисходительной старческой улыбкой… В гроб сходя…
Первые несколько минут мы говорили с Зоей непрерывно. О чем, даже не помню. Наверняка о сокурсниках, ещё раз о них же и, само собой, о падении мировых цен на сырую нефть и первом на Земле памятнике Маршаку возле воронежской «пролётки» – таким именем мои остроумные земляки ещё в годы СССР окрестили кинотеатр «Пролетарий», торжественно названный так советской властью в честь передового отряда человечества – революционного класса-гегемона. Однако на латыни, чьи слова лежат в основе почти всех наших более-менее умных выражений, proletarius есть всего-навсего лица «неимущие». А изначально в годы первой мировой войны этот наш центральный синематограф назывался более человечно, но тоже как-то неказисто – «Увечный воин».
Слово за слово я подвёл Зою к более сущностному вопросу: «Ну, а ты-то сама как?» Ответить на него порой сложней, чем объяснить природу Большого взрыва или эпидемической вспышки однополых браков в благополучной Европе. «Как ты?» многих ставит в тупик, вводит в ступор, лишает дара речи, пресекает дыхание и так далее. Однажды наша профессор кафедры русского языка Елена Михайловна Урицкая на новогоднем фуршете раскрепощено поведала, что на сакральное «Как ты?» существует около 100 вариантов светского ответа: дела идут, контора пишет; лучше, чем вчера; дела идут, жизнь кипит; все в порядке; как обычно, все отлично, живём и радуемся; лучше всех; все просто замечательно; настолько отлично, что хочется танцевать (петь); великолепно, восхитительно, потрясающе, как в красивом кино; как в книге о настоящей любви; как в сказке; офигенно; летаю на крыльях счастья; я на седьмом небе; как в раю; весна в душе; порхаю, как бабочка; счастлив (а), как никогда прежде. И так далее, и тому подобное.
Ни одним из этих вариантов Зоя не воспользовалась. Как-никак она была автором бестселлера «Как гармонично жить в мировом хаосе» и преподавала в академии МВД психологический спецкурс по борьбе с массовыми беспорядками. В отличие от меня, защитившего когда-то в СССР кандидатскую диссертацию по истории на тему «Роль стенной печати в разгроме немецко-фашистских оккупантов».
– Как я?.. – Зоя робко улыбнулась, но глаза её при этом контрастно построжели.– Мужа похоронила… Год назад.
Связующая нить…
– У меня жена умерла. Тоже год назад…
– Марина? Из техноложки?
– Другой не было.
– Мои соболезнования…
– Взаимно.
Водители суетливо притормаживали возле нас: кто безопасности ради, кто рявкнуть какую-нибудь гадость. Наш светский раут на проезжей части явно не всех автомобилистов устраивал.
– Пора бы нам разбегаться… – вздохнула Зоя.
– Пока не побили… – усмехнулся я.
– Будет настроение, звоните, Сергей Владимирович…
– На деревню бабушке?
Поспешно обменявшись визитками, мы машинально обнялись. При этом у меня было ощущение, будто я ждал этого соприкосновения все время нашего разговора. Может быть, даже все время с тех давних советских студенческих лет, когда увидел Зою впервые. Девушка была она очень даже. Виртуально магическая. По тогдашней классификации – «тургеневская», то есть рождённая любить не по земному. В общем, утончённая барышня с классическими пропорциями Афродиты Праксителя и словно овеянная чувственными ароматами июльского лугового разнотравья. Ей бы позировать знаменитому Ричарду Джонсону, а она стала поварихой в стройотряде «Верный ленинец»…
…После фейерверка взрывных политречей и звонких агиток-речёвок я на правах командира вручал бойцам-ударникам паспорта-разрешения на работу. Своего рода пропуск в светлое будущее развитого социализма. Особенно долго тряс Зоины нежные руки, удостоенные созидать на полевой кухне наваристые щи и полуметровые макароны по-флотски, похожие на гигантские пиявки, побледневшие от страха перед нашим стройотрядовским трудовым аппетитом.
А вокруг тяжёлый бархат красных знамён, над головами пылает песня Градского «Яростный стройотряд», – и Зоя прекрасно идёт прочь сквозь наш фонтанирующий комсомольский энтузиазм на уровне политической оргии. Идёт в то реальное будущее, где мы через многие десятилетия встретимся вновь, но уже словно на другой планете.
До сих пор взволнованно помню её пронзительно синее радостное платье и гордый звук каблучков. Банально? Дай Бог вам иметь в вашей жизни хоть одно подобное воспоминание.
Минута истины
Я вернулся на свою сторону, едва не поставив на дыбы все автомобили. В кривых зеркалах подсознания я сейчас видел себя едва ли не Кинг-Конгом в тот момент, когда эта доисторическая животина прорывается в город и пытается найти среди тупых небоскрёбов свою Энн. Естественно, круша все на пути. Его дерзко атакуют вёрткие американские ястребки Curtiss F8C-5 Htlldiver. В сопливо-печальном финале над мёртвой тушей расстрелянного Конга звучит слащавая голливудская фраза: «Его убили не самолёты. Чудовище убила Красота». Явно имелась ввиду замечательная внешность актрисы Наоми Уоттс. Вообще она в этом плане очень даже ничего. Ко всему ещё и посол Доброй воли, вегетарианка, дважды на Оскара номинировалась. В общем, моя фантазия разыгралась круче, чем у Питера Джексона, когда он снимал легендарный ремейк своего «Кинг-Конга». Просто-таки по-пацански разыгралась.
Зоя поэтически шла по другой стороне в одном со мной направлении. Моё боковое зрение ни на миг не теряло её из виду.
Так продолжаться бесконечно не могло.
Я остановился. Зоя сделала то же самое. Мы помахали друг другу и, не сговариваясь, снова пошли навстречу. Как заворожённые. Естественно, не обращая никакого внимания на отсутствие лежачего частокола «зебры». Мы ещё раз создали такой автоводоворот, от которого даже камеры дорожного слежения растерянно отвернулись.
– … !!! …!!! …!!! – звучала в наш адрес с Зоей без всякой распевки слаженная матерная партия возмущённых автолюбителей. Самый настоящий хор блатных и шайки нищих на преступно дорогих машинах. Из грозового облака их вселенского рёва карающими молниями Зевса стремительно падали блистательные нецензурные молнии возмущённого водителя продуктовой «Газели» с креативной надписью на фургоне «Если хочешь быть атлетом, хлеба ешь зимой и летом!» Я невольно отметил, что, судя по всему, весной и осенью их фирма предлагает покупателям разгрузочное полугодье.
– Ты что-то забыл мне сказать, радость моя?.. – щедро улыбнулась Зоя, и снова будто зазвенели, разлетаясь, её весёлые веснушки.
«Минута истины не выбирает место для наступления своего часа».
Кажется, я машинально родил нечто вроде афоризма, но выговорить его так и не смог.
– У тебя психосоматический ступор? – вкрадчиво заметила Зоя.
– Если бы… – издал я носом некое подобие самобичующей насмешки. – Все гораздо проблемней. Меня только что озарило: оказывается, я был в тебя всю жизнь тайно влюблён.
– А сейчас увидел меня такую, далеко не юную, и поморщился…
– Зоя-Зоенька, почему мы не встретились раньше? Я в своём одиночестве столько глупостей наделал.
– Я бы стала очередной…
– В любом случае, мне кажется, что настал наш час. Может быть, даже звёздный.
– Ты уверен?
– А почему нет? Кстати, именно сегодня ночью созвездие Цефея пошлёт землянам настоящий фейерверк. Падающих звёзд хватит все наши желания не только загадать, но и реализовать не откладывая.
– И что ты предлагаешь?
Я простодушно улыбнулся:
– Поездку ко мне на дачу. Там весьма комфортно беседовать с небом. И друг с другом. Когда над головой рукав Млечного Пути, точно дым галактического костра.
– Ты часом не звёздный пришелец?.. – усмехнулась Зоя.
– Просто устал жить без любви.
«Помолчим о любви…»
Когда мой истинный француз Renault Megane Extreme с элегантным достоинством взял курс на дачный кооператив с праздничным названием «Салют», я взволнованно восчувствовал близость завершения моего тягостного гештальта вдовца.
Нынешнее состояние моей «фазенды» вполне соответствовало переживаниям их овдовевшего хозяина: матерые сорняки типа канадской лебеды и канатника Теофраста, заросли жизнелюбивого терновника и змеистые кусты одичавших роз, ошипованных в панк-стиле. Из высоких зарослей рудбекии, похожей своими ярко-жёлтыми цветками на маленькие подсолнухи, меня поприветствовал сердитым хрюканьем мокроносый старожила-ёж Борька – существо, как и я до дня сегодняшнего, одинокое, с затупившимися седыми иголками.
Готовясь к ужину, я первым делом старательно вытряхнул мертвенно-пыльные чехлы с дачной мебели. Для создания ретро-романтической обстановки кинул на стол белоснежную кружевную скатерть, связанную ещё моей мамой Татьяной Яковлевной в годы далёкой гагаринской эпохи – с тех пор она в нашем доме стала символом большого и радостного праздника. И поленца для традиционного дачного шашлыка я взял не абы какие, а самые знатные, наиважнецкие, – грушевые, кои лежали у меня в душистой вязанке дров особо, отдельным рядком.
Нет лучшего места и лучшей минуты для отрадного разговора, чем возле таинственно, словно из ничего, мистически оживающего в потёмках огня…
– У меня такое ощущение, что мы с тобой никогда не расставались и всю жизнь были рядом… – вздохнула Зоя.
Я осторожно усмехнулся:
– Когда я узнал, что ты вышла замуж, то получил ощутимый укол ревности.
– Со мной было то же самое относительно твоей Марины…
– Неужели мы предчувствовали, что доживать свой век будем вместе?