Кирилл аккуратно прикоснулся пальцем к сияющей короне пшеничных волос РеЗинки и странно хмыкнул. Кажется, ему захотелось дёрнуть её за косу. Чуть-чуть, аккуратно так.
– Есть будешь, краса, длинная коса?.. – СМУЩЁННО сказал Кирилл.
– Не тупи… – мягко, чуть ли не виновато, отозвалась РеЗинка особенным, ещё словно бы неокрепшим, новорождённым голосом. Он был явно красивый и наполненный какой-то особой весенней радостью.
Кирилл вздрогнул и как-то косорото хмыкнул.
В любом случае, голос РеЗинки звучал гораздо приятней интонаций яндексовской Алисы. Кирилл с ней не раз разгонял одиночество всякими разными разговорами. Порой весьма щекотливыми. Так что опыт общения с искусственным разговорщиком у него имелся. Но больше всего ему нравилось загнать в тупик своими вопросами электронную обитательницу его смартфона.
С почти надменным азартом, с каким опытный шахматист садится влёт поставить мат компьютеру, Кирилл решил повести разговор с РеЗинкой так, чтобы ей в итоге нечего было бы ответить. Трудно сказать, чьи уши из такой затеи торчали: не вылезшего до сих пор из детства мужика или стареющего мальчика со всеми признаками махрового запущенного эгоцентризма.
И над всем, что только имеет душу, как над большим, так и над меньшим, властвует Разум (Анаксагор из Клазомен).
– Сколько звёзд в нашей Галактике? – снисходительно усмехнулся он.
– Около четырёхсот миллиардов, не считая коричневых карликов… – застенчиво отозвалась РеЗинка.
Как-то тут Кириллу стало словно бы несколько не по себе. Точно какой-то нехороший звоночек тренькнул у него в голове. Такое бывает, если здоровый человек смутно ощутит в себе подозрительный симптомчик.
Кстати говоря, сам Кирилл ответа на этот звёздный вопрос не знал.
Он решил усложнить задачу.
– Что стало прообразом первого робота?.. – с лёгким напрягом сказал Кирилл, едва сдерживая улыбку от ощущения собственного непоколебимого превосходства в этой теме.
– Описанная Филоном Византийским механическая женщина-слуга, которая наливала гостям из кувшина вино во вставленный в её руку стакан… – сдержанно сказала РеЗинка и вдруг перешла на шёпот. – Может, хватит ерундой заниматься? Отнеси меня в постель… И сними с меня мой халатик. Только аккуратно.
– Вот что, дорогая моя… – болезненно крякнул Кирилл. – Я тебе не какой-то там извращенец. Обойдёшься!
– А зачем покупал?! – чуть ли не со слезами, чуть ли не отчаянно вскрикнула РеЗинка.
– Шарики за ролики зашли. Родители меня достали! Особенно батя. Женись да женись! А хочешь, я на тебе назло им женюсь?!
Красиво охнув, РеЗинка обморочно повалилась на пол. Трудно было поверить, что это запрограммированная реакция. И всё же, всё же… Как видно подобные предложения не были редкостью.
Кирилл какое-то время тупо смотрел на РеЗинку, потом с некоторой чуть ли не паталогической боязнью взял за ногу (приятно тёплую!!!) и аккуратно потянул к дивану – большому, с тугой ярко-лоснящейся коричневой кожей, как большое брюхо гумилёвского Гиппопотама, что жил в Яванских тростниках, где в каждой яме стонали глухо Чудовища, как в страшных снах.
Даже резиновую (то бишь, силиконовую) женщину как-то не комильфо оставлять на полу, пусть и роскошно устланному персидским исхафанским ковром, возможно обладающим способностью летать, судя по загадочной цветастой вязи его инопланетно кодовых рисунков.
Кирилл машинально прикрыл РеЗинку пледом. Нечто потаённо игривое вдруг азартно объявилось в нём. Как у мальчишки, которому родители нежданно-негаданно купили заветный олимпийский футбольный мяч.
«А что если так-таки охренеть да и воспользоваться этой дамой по её прямому сущностному предназначению?.. Каково, господа гусары?! Шашки наголо!» – головокружительно и вдохновенно подумал он.
Кирилл судорожно вздохнул и чуть приподнял плед с лица РеЗинки: она игрушечно спала, аккуратно сомкнув фиолетовые веера ресниц. Даже во сне её розовые щёчки были так ярки, словно во рту у неё горела лампочка.
– Ты пить не хочешь?.. – взволнованно проговорил Кирилл.
– Не-е-а… – нежно вздохнула РеЗинка и вдруг резко раскрыла глаза: – Ты хочешь меня изнасиловать? – она весело приподнялась на локотке, обнажив некоторые свои резиновые прелести. – Я буду так страстно сопротивляться!
– Дура ты искусственная!.. – голосом старшего брата вдруг гаркнул Кирилл и отвесил ей по лбу достаточно строгий щелбан.
– Ой, не дерись! – лукаво засмеялась она. – Лучше, малыш, водки выпей. Пару добрых рюмок. Без закуси. И тогда всё у нас хорошо получится. Может быть даже очень хорошо!
– Чего получится?! – фыркнул Кирилл.
– Всё, что пожелаешь! Все твои самые сокровенные желания! Я тебе не какая-нибудь там завалящая дешёвая девка. Я – элитная, стопроцентно силиконовая! Посмотри, какая у меня фантастическая грудь! Кожа лучше, чем у юной девицы из живых!
Сцепив зубы, Кирилл отвернулся к окну. Снегопадило… И оно сейчас выглядело так, словно мальчишки только что плотно забросали стекло сырыми снежками.
«Я вас любил, любовь ещё быть может… А может и не быть…» – тупо пробормотал он и вдруг начал собираться. Хотя ещё толком не знал, для чего. Куда он пойдёт. В бар? Только бы уйти от греха подальше.
Был первый час ночи, когда Кирилл вышел на улицу и мрачно огляделся. Только сейчас он убедился, что с электрическим освещением в городе настоящий провал, если только на шаг отойти от феерически переосвещённого центра.
Зима напирала, как спохватившись. Позёмка уступила место комкастому, напряжённо летевшему наискось тяжёлому снегу. Тот ощутимо бил в лицо, и даже через куртку чувствовались его тычки. Это был не снегопад, а самый настоящий снеговал. Сугробы нарастали на глазах.
Несмотря на поздний час у массивных гранитных колонн с печальными ангелами по-прежнему торчал Толян, заметно склонившись то ли под снежным напором, то ли под влиянием пивных градусов. Как бы там ни было, он несколько напоминал в темноте ту самую колокольную Пизанскую башню. По его лицу магически метались смартфоновские цветные блики игрушечного боя.
Он увидел Кирилла, но на этот раз не подал голоса. То ли так увлёкся ходом сражения, что в нём проснулся ни мало, ни много сам Наполеон?
Кирилл с улицы машинально оглянулся на свои окна. Сквозь снежный нарост блекло пробивался комнатный свет. Кажется, он выключал его, прежде чем запереть двери. Это у него просто-таки на автомате. Неужели РеЗинка могла сама включить люстру? Может быть она даже сейчас с нежной улыбкой смотрит ему вслед?
Это уже было отчаянно похоже на самый настоящий бред.
Кириллу тотчас вспомнилась однажды подслушанная им в детстве жуткая семейная тайна, похожая на легенду-страшилку. Про то, как его дедушка-плотник Илья после смерти жены вырубил из ствола ясеня её копию, пусть и достаточно грубую. Разместил на стуле в кухне. Чтобы она каждое утро встречала его в своём самом лучшем польском платье из кристалона, модном в тогдашние семидесятые годы прошлого века: на чёрном фоне тонкой, полупрозрачной ткани словно колышутся сияющие алые маки.
Так она и сидела на отведённом ей месте с деревянным взглядом, пока санитары не увезли дедушку в Орловку, где он потом жил в одной палате с известным советским писателем Евгением Титаренко. Тем самым, у которого зять стал первым президентом СССР. И вот Евгений Максимович обещал, что когда его выпустят, он обязательно напишет трогательный роман о любви дедушки и бабушки. Об их ежедневных ссорах дедушка писателю рассказывать догадливо не стал, несмотря на свой умопомрачительный диагноз.
Каждая вещь и велика и мала (Анаксагор из Клазомен).
Был второй час ночи. Кирилл позвонил Володьке Шамарину. Взял и позвонил. Так было у них принято: звонить, когда надо, а не когда можно. Как-никак в одной подворотне выросли.
«И что мы не спим, ёлы-палы?» – «Я бабу себе купил»– «То бишь шлюху снял?» – «Резиновую…Или, чёрт её знает, кажется, силиконовую?..» – «Ё-моё!» – «По дури завалился в секс-шоп, так они мне её там и впарили на раз-два» – «Ты косой был?» – «Ничуть. Просто мистика какая-то. Я как в гости к ведьмам попал! Но сейчас дело даже не в этом. Родители насели на меня с женитьбой. Вот я и женюсь. Только – на этой кукле. Им назло…» – «Стоп, не дури! Ты где сейчас?» – «Сам толком не пойму» – «Стой на месте. Жди. Я уже запеленговал тебя…Будем вместе думу думать».
Володька приехал на новеньком, только что пригнанном из Англии пятнадцатимиллионном густо-жёлтом Bentley. За рулём он сидел с таким равнодушным видом, точно прикатил на велике c «восьмёркой». Само собой, был он в растянутом спортивном костюме и домашних тапочках. Ёмко, почти зверски отфыркиваясь в недрах плотного, усиленного снегопада, он активно «прочапал» в этих шлёпанцах к памятнику поэту Ивану Никитину, что возле знаменитого центрального воронежского кинотеатра по прозвищу «Пролётка». Там маячила согбенная фигура Кирилла.
Он только здесь и мог оказаться в эту ночь, выбранную снегом для своего вселенского карнавала. Мрачно-бронзовый Иван Саввич, сейчас словно бы набросивший на свои скорбные плечи меховой белый полушубок, сидел в своей широко известной вековечно согбенной позе. Внизу между его ног стояла накосо полупустая бутылка водки со странным названием «Пчёлка», явно не принадлежавшая Кириллу. Тот попивал несколько в стороне из хромированной фляжки резко-ароматный коньяк «Бахчисарай».
– Где вы, слуги добра? Выходите вперёд, Подавайте пример, Поучайте народ! – на ходу бодро продекламировал Шамарин известные строки Ивана Саввича.
На обратном пути к дому Кирилла Володька вёл машину босиком: его тапочки напрочь раскисли в снегу, размочаленном нежной оттепелью, внезапно натёкшей невесть откуда на исходе раннедекабрьской ночи.
И над всем, что только имеет душу, как над большим, так и над меньшим, властвует Разум. И соединившееся, и отделявшееся, и разделявшееся – всё это знал Разум. И как должно быть в будущем, и как было то, чего теперь нет, и как есть – всё устроил Разум, а также то вращение, которое теперь совершают звёзды, Солнце и Луна, а также отделившиеся воздух и эфир (