равильнее говорить, что коня седлают, а запрягают – лошадь.
Как бы там ни было, с первых дней приказного слияния самым распространённым словом между сотрудниками «педа» стало: «Не истерить!». Оно влёт заменило все прочие. Им теперь и преподаватели, и сотрудники, включая сантехника пенсионера Вяземского, приветствовали друг друга у дверей вуза, его говорили, расставаясь под вечер. Правда, старик Вяземский к этому нервозному интеллигентному выражению для выразительности добавлял ёмкое словцо на букву «м».
С первого дня исторического воссоединения все сообщения о перекраивании образовательных структур «педа» и «политеха» воспринимались как сводки с фронта. Кстати, заодно было велено по новой московской традиции слово «студент» отложить в архив прошлой жизни, заменив современным чётким понятием «обучающийся», «обучаемые», «обучающаяся».
Почти половина сотрудников немедленно обзавелись бюллетенями и торжественно заняли позицию стороннего наблюдателя за ходом реформ. Старейшего профессора педуниверситета Михаила Евграфовича Пантелеевского прямо с лекции о языке поэзии Михаила Ломоносова и Василия Тредиаковского увезли «по скорой» с микроинсультом. В больнице он ко всему ещё умудрился сломать ногу, что-то отчаянно доказывая относительно вспыхнувшего костра реформ. А проректор по учебной работе с вузовским стажем в почтенные 60 лет Илья Николаевич Иконников попал под машину, в вакуумной забывчивости шагнув на проезжую часть при красном свете пешеходного светофора.
В итоге вечный полемист всех заседаний и совещаний почётный профессор физик Сергей Дмитриевич Феофанов на внеочередном учёном совете с гневом объявил, что слияние двух галактик во Вселенной происходит менее болезненно, чем в нашей многострадальной России объединение двух высших учебных заведений. В тон ему Роман Игоревич Поддубный, декан физкультурного факультета и тоже «штатный» бойцовский искатель истины, взволнованно сравнил происходящее с той роковой ошибкой, когда больному по ошибке переливают кровь другой несовместимой группы.
По километровым коридорам университета, являющегося издавна охраняемым памятником архитектуры всероссийского значения, неуловимой тёмной материей стали перетекать слухи о возможной забастовке коллектива.
А как, прикажете, иначе реагировать людям, когда у них на глазах почти вековой истории кафедры и факультеты исчезают в никуда или эволюционируют в некое непонятное новообразование? Кстати, даже диффузия различных металлов происходит естественней и гармоничней, нежели соединение человеческих коллективов.
Конкретно мою Веру в связи с аннулированием гуманитарного факультета переместили с должности декана в кресло директора Научной библиотеки. С мудрёной хитренькой приставкой «врио».
Лес рубят, щепки летят. То есть, мы.
Ежесекундно только в видимой части Вселенной рождаются и умирают миллионы звёзд.
Вера не устраивала истерик, не проливала невидимые и видимые миру слёзы. Она просто как бы перестала быть. Даже забыла о том, что через неделю у нас начинается отпуск. Такой долгожданный ещё месяц назад. Никогда в жизни нам не было так безразлично, что у нас появилась возможность вдвоём почти надолго забыть о работе.
…В тот день, вернее, утро, наша с Верой активная фаза жизни началась с раннего телефонного звонка. Вернее, его подобия – некое обессиленное дребезжание моего доисторического домашнего аппарата проводной связи: подлинное детище начала пятидесятых прошлого века: массивный чёрный телефон с цифро-буквенным дисковым номеронабирателем, вида солидного, начальственного, но со звонком уже сиплым, нервно стенающим, просто-таки болезненно дребезжащим.
Старый ворчун, одним словом, глухо подал свой надорванный голос. Этот тяжёлый аппарат был похож на огромного угольного жука-рогача, на котором с женской эротичной гибкостью возлежала трубка, замотанная на месте трещины синей изоляционной лентой. Отец как-то говорил мне, что у этого торжественно-парадного аппарата до нас имела место быть весьма непростая, запутанная биография с выходом на самые высшие политические этажи СССР. Не исключено, что он когда-то принадлежал к когорте номенклатурных кремлёвских телефонов, и по нему вполне мог говорить Иосиф Сталин. А при Никите Хрущёве этот символ времени уже жил у нас. Несколько раз любители антиквариата из новых русских предлагали нам за него хорошие деньги, но мы не спешили расстаться со своим историческим телефоном. Вернее, доисторическим.
Вообще я дома после работы и тем более по выходным предпочитаю отключать все устройства для контактов с большим миром, но сегодня в связи опять-таки со слиянием вузов я, как говорится, потерял бдительность и забыл исполнить это. Ещё могло сказаться мистическое влияние на русского человека такого особого фактора, каким, несомненно, является первый день отпуска. А это был именно он. Я и моя Вера Константиновна сегодня проснулись отпускниками.
Когда наш ретро-телефон подал голос, мы с ней как раз намеревались начать сборы для поездки на дачу. Само собой, шашлык в этой демонстративно счастливой программе был центральным событием. И я уже благоговейно бредил летучим запахом дымка, насыщенного мясными пряными ароматами.
Я демонстративно небрежно извлёк трубку из лона рогатин.
Нам, вернее Верочке, звонил её новый начальник, лет двадцати восьми некий Аркадий Большов, назначенный в «пед» со вчерашнего дня проректором по социально-воспитательной работе. Новый малоизвестный кадр из политеха прежде руководил тамошним Центром культуры и творчества, и был выдвинут таинственными тектоническими подвижками реформаторских структур. Он как вулканический островок внезапно появился среди океанской безбрежности. Я недавно видел фотографию Большова в уже соединённой вузовской газете с новым общим названием «Физики-лирики» и отчётливо запомнил его вдохновенно-деловое лицо, светящееся верой в новые успехи на поприще формирования достойного облика современного «обучающегося». Правда, для меня осталось загадкой, в действенную силу чего он больше верит с высоты своих юных лет: плановых митингов, торжественных собраний, круглых столов или Аркадий в глубине души особенно расположен к массовым запускам в небеса обетованные тематических шариков и патриотических флэшмобов вкупе с социально-заострёнными автопробегами. Тонкий такой, стройный активист. Высокенький. В зауженных модных брючках с приоткрытыми голыми глянцевыми щиколотками. Со взглядом как у комсомольского вожака прошлого века, но манерами сегодняшнего видеоблогера из YouTube.
Разница между неживой и живой материей на атомном уровне полностью исчезает.
Большов заговорил со мной тем формирующимся у него аккуратно-тихим руководящим голосом, которому подчинённым желательно трепетно внимать. Не скажу, что я вовсе, до самозабвения, поддался их магической силе, но когда мы с ним начали беседу, я невольно слушал его, напрягшись, почти как солдат в строю.
– Мне Веру Константиновну. Это с работы. Большов… – внушительно представился он.
Мой многоуровневый трудовой стаж выработал у меня инстинктивную самозащиту от служебных звонков во время отпуска. Тем более, в его первый день. Щенячью радость которого мы с Верой ещё даже не успели прочувствовать: всем хорошо известно, что из двадцати восьми дней отпуска пятнадцать вы тратите на осознание, что он, наконец, состоялся, три дня отдыхаете, а оставшиеся десять неврастенически готовитесь выйти на работу.
– Её сейчас нет, – с неизвестно откуда взявшимся нахальным достоинством почти хладнокровно соврал я.
Вера сделала страшное лицо, чем-то похожее на кляксу.
Аркадий Большов строго молчал. Это было похоже на подготовку взрыва некоей психологической вакуумной бомбы.
– Возможно, Вера скоро будет… – снизил я напор своего интуитивного диссидентского отношения к власти на любом её уровне.
– Я уже пришла… – прошептала Вера, аккуратно помахивая мне ладошками, словно гладила воздух.
– В общем-то, она мне и не нужна! – Большов при всей своей почти мальчуковой изящности как вдавил меня в стену деятельным социально-воспитательным напором. – Передайте Вере Константиновне… В рамках непростых процессов по слиянию вузов нами принято решение о качественном повышении уровня заботы о здоровье сотрудников. В соответствии с приказом ректора всем необходимо срочно пройти профосмотр. Речь идёт о многоплановой лечебно-профилактической акции! Для работников она полностью бесплатная. Все затраты, а это очень даже немалая сумма, взяло на себя Министерство образования! В общем, на всё про всё вам неделя. Мы ценим способности Веры Константиновны и уверены что в новой должности директора Научной библиотеки она будет работать с прежней эффективностью. Но незаменимых людей нет. Кто не пройдёт медицинское обследование, до работы допущен не будет! Вплоть до увольнения! В новом укрупнённом вузе должны трудиться эффективно здоровые люди!
Не знаю, что испытывал, Большов, произнося эту речь, но мы с Верой однозначно почувствовали, что со времён первобытнообщинного строя человечество ни на шаг не придвинулось к реальной демократии.
Элементарные частицы живут по законам квантового микромира. А раз человек, как часть Всеобщего вещества, тоже состоит из них, поэтому о каждом из нас можно сказать, что мы в основании своём тоже есть явление квантовое.
– Вера Константиновна с сегодняшнего дня в отпуске, – тупо, безнадёжно проговорил я. При этом у меня, как позже вспомнила Вера, от осознания собственной наглости слегка зарозовели мои далеко не юношеские щёки. Но этот их запоздалый румянец не имел ничего близкого с тем алым сиянием, которое в молодости, рождённое свежим, ухарским морозцем или счастливым восторгом, пусть и на пустом месте, вдруг блистательно окружает сверкающей аурой юное лицо. Мой румянец скорее напоминал синевато красную сетку на щеках, похожую на последствия подкожного кровоизлияния.
– Причём тут её отпуск? Это ничего не меняет. Распоряжение распространяется на всех работников поголовно … – почти лениво уточнил Большов. – Или Вы думаете иначе?