а же казалась себе мной и не понимала, почему ей не удаётся подойти ко мне ещё ближе, чтобы услышать мой потусторонний шепоток.
Способность к взаимным превращениям – это наиболее важное свойство элементарных частиц.
– Я… тебя… так… люблю…– дискретно проговорила Вера голосом ржавеющего робота, у которого критически подсел аккумулятор.
– Я… тебя… тоже… – тихо и тоже вовсе не голосом Ромео, и даже не своим отозвался я.
Наверное, мне было неловко демонстрировать моей тишайшей Вере не утраченную силу моих голосовых связок. Я физически ощущал, как в ней только что стремительно работал скальпель, безжалостно кромсая цитадель атипичных клеток. Могла сказаться на моём шёпоте и недавняя почти контактная встреча с рассерженной молнией. Такое тесное общение с миллиардом вольт наверняка способно многое поменять в человеке. Я чуть ли не с гордостью ждал, что за таинственные превращения отныне будут происходить со мной. Более того, мне хотелось, чтобы они произошли.
– Как… плохо… что у нас…нет… детей… – донеслось со стороны Веры.
– Что возвращаться к этой теме?.. – напрягся я. – Ты же хорошо знаешь, что даже врачи так ничего и не поняли в этой проблеме за сорок лет нашей совместной жизни! И вообще тебе нельзя сейчас разговаривать… И думать о грустном.
– Пришли бы детки сейчас мамку проведать, поплакали возле меня… – как прорезался у Веры её обычный голос.
– Давай я поплачу… – вздохнул я и только сейчас ощутил, что от меня пахнет озоном. Это был сильный и неповторимый аромат. С земляничным оттенком. Вот такой он из себя, этот незабываемый небесный парфюм. Молниеносного действия.
Я только собрался вдохновенно рассказать Вере о стремительной молнии, с которой подружился накоротке прямо на пешеходной зебре, как именно в это время моё нахождение в реанимационной всё-таки обнаружил дежурный врач. Однако он ничего не успел мне сказать, так как, похоже, потерял дар речи: или от моей беспардонности, или во мне далёким сполохом, как последнее прощай, мелькнула та самая моя прекрасная оглушительная искра из вызревшего грузного грозового облака.
Квантовая теория показывает, что вещество постоянно движется, не оставаясь ни на миг в состоянии покоя. Скажем, взяв в руки кусок металла, дерева и так далее мы этого не слышим и не чувствуем. Но стоит рассмотреть его при очень сильном увеличении, откроется яростный хаотичный вихрь частиц, похожий на стремительный рой насекомых.
В вестибюле стационара я с трудом судорожно вылез из одноразового, легко рвущегося в клочья хирургического халата-накидки ядовито-зелёного цвета, как бабочка из ставшего ей тесным кокона. Сожаление, что я не рассказал Вере о своём молниеносном крещении, не оставляло меня. Хоть возвращайся. Вера обязательно должна знать, что я только что видел на расстоянии вытянутой руки пляску изящно-тонюсенькой, пламенеющей сине-зелёной струи. Мы окончательно породнились с ней. Ведь она тоже видела свою молнию. Правда, в детстве. Они тогда жили в сельской школе, где её папа работал директором. Вера несколько раз, всегда с особым волнением, рассказывала мне, как это произошло: «Знаешь, такой длинный широкий коридор… Уроки давно закончились. Я стала во что-то играть с куклой и бегать с ней туда-сюда, словно наперегонки сама с собой. Как что-то вдруг ослепило меня! Я решила, что увидела солнышко в окне… И вдруг от испуга уронила куклу… Это яркий шарик, похожий на большой апельсин, попискивая как наш первый советский спутник, аккуратно облетел меня с таким видом, словно что-то сосредоточенно рассматривал во мне. Я как вмёрзла в пол от страха. Молния словно улыбнулась и медленно вышла из школы прямо сквозь её обмазанную глиной стену. Тут вышел из кабинета мой папа Константин Яковлевич. Как всегда на ходу протирая очки. Он очень испугался, увидев в тёмном пустом коридоре свою бледную, беззвучно плачущую дочку. Я тогда заговорила не сразу… Как дар речи до утра потеряла. Но и позже я так и не смогла сразу объяснить, что приключилось со мной. Сколько папка потом не объяснял мне про шаровую молнию, которая всего-навсего есть закрученный поток электронов и протонов, я до сих пор верю, что она была живая. И она хотела мне что-то важное рассказать. А я, дурёха, своими слезами спугнула её…»
В том, что теперь мы оба с Верой видели рядом молнию, пусть и в разное время, было что-то по-особенному нас объединяющее и таинственно знаковое. Ведь молнии, как известно, зажигают космические лучи, пришедшие из глубин Вселенной…
Пары элементарных частиц в прямом смысле ведут себя как одно целое. Каким-то образом каждая из них всегда знает, что делает другая. Они способны мгновенно сообщаться друг с другом независимо от расстояния. Не имеет значения, 10 миллиметров между ними или 10 миллиардов световых лет.
Когда я уходил, в вестибюле навстречу мне со стаканом уныло бледного чая со сморщенным «утопленником» вышла из-под лестницы здешняя дежурная. Я толком не знаю их обязанностей, но в основном они, кажется, отслеживают, чтобы на посетителях были накидки и бахилы. Правда, иногда их по самой что ни на есть загадочной причине охватывает работун, и тогда они вдохновенно приступают к тотальной проверке сумок посетителей на предмет поиска неразрешённых продуктов. При этом «шмонают» безобидные апельсины, виноград, сыр, колбасу и так далее с таким пристрастием, каким наделены далеко не все сотрудники службы исправления наказаний, принимающие «передачки» для заключённых.
Увидев меня, эта женщина вдруг споткнулась на самом что ни на есть ровном месте и упала. Я едва успел её подхватить. Стакан и чай спасти не удалось. Они прекратили своё земное существование на здешнем кафельном полу. Неужели это так сногсшибательно сказалась моя дружба с молнией? А что будет дальше?..
– Ви-тя-я-я!.. – густо простонала дежурная на грани безудержного плача.
В этой полной седой женщине с нежными чёрными усиками я напряжённо узнал Лену, свою первую школьную любовь. Вернее, вообще первую. Мне стало немного стыдно, что во мне от прежних охов и ахов ничего не осталось. Как я ни пытался найти в себе давние сполохи моих более чем романтических чувств.
Минут десять у нас ушло на торопливые сбивчивые воспоминания. Оказывается, в этом году исполнилось ровно сорок пять лет, как мы окончили школу.
Если вы знаете, как быстро движется квантовая частица, вы не можете знать, где она находится. И наоборот: если вы знаете, где она находится, вы не можете знать, с какой скоростью она движется.
– Я все эти годы искала твою фамилию среди космонавтов! И советских, и российских! Даже американских!– с восторженным умилением хрипловато воскликнула Лена, чем печально напомнила мне о моих юношеских порывах по поводу полётов в Космос. – Но ни разу тебя так и не нашла… Коленька, мой покойный муж, говорил, что тебе, наверное, приходилось выполнять исключительно секретные задания. Он так успокаивал меня или это правда?..
– Правда… – почти уверенно сказал, мысленно попросив извинение у Коленьки, моего давнего соседа по парте, с которым мы так вдохновенно разрисовывали её чернильными ракетами, луноходами и инопланетянами.
– Я так счастлива за тебя! – мощно просияло многоступенчатое большое лицо Лены. – Мы все знали, что ты необыкновенный человек! Прости, что я тогда изменила тебе с Коленькой… И прямо накануне свадьбы!
– Мы собирались пожениться?
– Уже сняли зал в столовой педуниверситета!
Я отвратительно ничего не помнил. И Фрейд с его теорией вымещения тут явно ни при чём. Молния – тоже.
Мне стало стыдно. Как мальчишке.
– Бывает… – ляпнул я.
– А у тебя кто тут?
– Жена.
– Пока я дежурю, я тебе во всём помогу. Обращайся с любым вопросом! – деловито проговорила Лена. – Жду тебя завтра! Я тебе оладушек своих фирменных напеку! Румяненьких! С изюмом! Помнишь, как ты их любил?!
– Спасибо… – смутился я, потому что насчёт кулинарных способностей Лены в моей памяти почему-то тоже не осталось никак следов.
– И жену ими угостишь! – восторженно вскрикнула она.
– Обязательно… Конечно, конечно… – покивал я, медленно отступая.
Если мы имеем две одновременно возникшие частицы, то это означает, что они взаимосвязаны. Отправим их в разные концы Вселенной. Затем изменим состояние одной из частиц. С другой мгновенно произойдёт то же самое. На другом краю мироздания…
На улице возле здешней часовенки стояли Катя и Дмитрий. Рядом с ними, сутулясь, примастилось их Горе, пряча лицо в капюшоне наподобие куколи монаха высшей схимы, – шлема спасительного упования и беззлобия.
– Как Вера, старик?.. – тихо проговорил Дмитрий, взяв меня за руку выше локтя. – Мы, понимаешь, собрались её проведать. Спаси Господи…
– Спасибо, ребята… Она ещё толком не отошла от наркоза… – шумно, едва ли не до головокружения, вздохнул я. – А как вы узнали, что Вера здесь?..
– Наша Аннушка рассказала… – странно, будто бы накосо, покивала Катя, как человек, который не совсем в ладу со своим телом.
– Понятно… – машинально отозвался я. Имя «Аннушка» показалось мне почему-то знакомым, но что было с ним конкретно связано, в памяти никак не всплывало.
– Она обещала провести нас к Вере. Но что-то опаздывает… – Дмитрий хотел оглядеться по сторонам и неловко пошатнулся. Он заметно сдал за эти дни. Я старался не смотреть ему прямо в глаза, словно окружённые траурными чёрно-зелёными кругами.
– Эта ваша Аннушка работает в онкологии?… – тупо пробормотал я.
– Не знаю… Но мне кажется, она здесь все входы и выходы знает… – строго вздохнул Дмитрий. – А познакомились мы с ней на днях возле Всецарицинского храма. Когда пришли сорокоуст по Лёне заказать. Вернее, познакомились это не совсем точно будет сказано. Мне показалось, что она сама к нам подошла и заговорила. Но утверждать не берусь. В нашем с Катей состоянии мы словно живём в каком-то странном квантовом мире. И там совсем другие понятия объективности, времени, расстояний… Только знаешь, чем наш необязательный случайный разговор закончился? Аннушка попросилась жить с нами. Запросто так. Без обиняков. Точно это некое обычное будничное дело. Помогать обещала по хозяйству. Вроде сирота она, жила на квартире, а теперь хозяйка надумала ту продавать. И моя Катя сразу согласилась! Разрыдалась… Еле уняли мы её с Аннушкой…