– День. Я с Дальних полян вспышку видела в роще – пока дверь чёрную держала. Белая-белая вспышка. Как дно реки, прежде чем по нему первая вода пойдёт. А тени после неё покой потеряли, заметались, забыли будто, куда лететь… И… будто сердце защемило.
Замер День, и даже конь пошёл ровней, тише.
– Что это за вспышка, ты знаешь?
День откинулся назад, и впервые Ярина почувствовала, что вместо тепла идёт от него прохлада.
– Не тот я, кто тебе рассказать должен.
– День! А ну говори сей же час!
– Не могу я тебе этого рассказать, Яра.
Ярина помолчала. Погладила осторожно коня по крупу.
– Беспокойный твой бурдо-вал, правда? Жеребёнок у него хворает, ягоды на Земляничной поляне поел и слёг. Маленький совсем жеребёнок. Жалко… Хочешь, помогу?
День, поражённый, глянул на неё, будто в первый раз видел. Промолчал.
– А зеркальце, хочешь, подарю? – ласково спросила Ярина. – В котором самая заветная память отражается? Посмотришь – увидишь свою Туливить.
– Ярина! Что ты говоришь такое? Купить меня хочешь, что ли? А ну перестань!
– Расскажи, День мой Красный. – Мягко прозвучал голос, будто нож обмакнули в масло. – Знаешь ведь: ты не расскажешь – у других спрошу. Уж, может, лучше ты всё-таки?
Почувствовала: засомневался День. Подбавила для верности колдовства и замерла, приготовившись слушать. Яр-горд отпустил поводья, закачался; глухо, мерно заговорил, без выражения, как по писаному:
– В Яблоневой роще яблоня особая растёт. Раз в сотни лет созревает на ней яблоко – особое. Съесть его может только яга или ученица её. И если съесть – даст прожить ещё одну жизнь. И огромную силу дарует.
– Сказки мне рассказывать вздумал? – нахмурилась Ярина.
День промолчал. Ярина вспомнила, как сверкнуло в роще, когда вихрь с той стороны, из Хтони, чуть дух не вышиб. Потёрла грудь, задумчиво спросила:
– То белое… Оно, значит?
– Оно. Завязывается.
– И сколько же нынче на него охотников?..
Оживала под ногами тёплая земля, ползали туда-сюда жучки, копошились мушки. Пробивались ранние летние цветы. Долго, долго не отвечал День.
– А разделить яблоко это никак нельзя? – спросила наконец Ярина.
– Нельзя. Яблоко ведь – только оболочка одна. А суть в нём неделимая, цепкая: либо целиком всё, либо ничего. Поделишь его, разрубишь, в порошок истолчёшь – оно обратно соберётся. – День посмотрел на солнце, не щурясь, а потом перевёл на Ярину алый взгляд: – Ты должна съесть.
– Подожди… Зачем съесть? Может, пусть созреет да упадёт? А как упадёт – умоется осенним дождём, скроется под снегом, уйдёт в землю, и как не было его, – быстро проговорила Ярина. – А может, просто закопать его, в Калмыш выкинуть? Или кому другому скормить?
– Из земли яблоко огнём выйдет, из реки ураганом. Больших бед наделает, да не исчезнет. Никто другой его съесть не сможет, если насильно велишь. А кто сам, по своей воле съест – умрёт тотчас, – ответил День. Повторил сурово: – Ты должна съесть.
– А если не съем?..
– Не съешь – Обыда заберёт. Проживёт ещё одну жизнь. Наберётся силы. А тебя убьёт.
Ярина едва с коня не скатилась.
– Это ещё почему?
– Потому что ты и без того, гляди, какой стала. Лиловое Пламя, Белое… Разве не заметила, как в Лесу времена года мятутся, как дожди зачастили, как расплодились хищники на полянах? Твоя сила уже Равновесие качает. А если Обыда яблоко съест, ещё силы получит – на двоих у вас куда больше окажется, чем положено. Но место-то только для одной есть. И если она обретёт силу, тебе против неё не выстоять.
– А если я съем?
Зазвенело в ушах. Что ещё за чудеса такие? Что за лагырданы́[93]?.. Как сквозь пух, пробился голос Дня.
– Съешь, только если её одолеешь. Обыда тебе просто так яблоко не отдаст. Кому хочется умирать, когда можно ещё раз жизнь прожить, да по-новому?
Ярина, оглушённая, молчала. Пальцы стали холодные-холодные. Вот бы сейчас к печи…
Бегали по земле муравьи, тащили ветку.
– Нет, нет… Не может такого быть. Точно по-другому можно, – пробормотала она. – Надо только понять… Наверно, можно всё-таки разделить? Вот пусть бы муравьишки по крошечке растащили по всему Лесу…
День посмотрел на неё с жалостью. Ярина замотала головой, заговорила ещё быстрей:
– Выбросить куда-то? В самую дальнюю пещеру спрятать?.. Да почему нет, День ты мой Красный?! А если Кощея заставить съесть? Он ведь Бессмертный! Съест – что ему будет?
– Ничего ему не будет от яблока. И яблоку ничего не станет от того, что Кощей его съест. Вернётся яблоко к яблоне, как ни в чём не бывало.
– Откуда ты знаешь? – жалобно спросила Ярина.
– Думаешь, в первый раз такое, что яблоко зреет, когда ученица яги в силу входит?..
Ярина опустила голову, прижала руки к лицу. Принялась раскачиваться, приговаривая:
– Нет, нет… Не с нами… Не со мной, не с Обыдой!..
И вдруг вскинулась, схватилась за последнюю соломинку, засмеялась, чувствуя, что нашла страшной загадке простой ответ:
– А не врёшь ты мне, День, чтобы с ягой поссорить?
День обернулся, глянул нечеловечьими глазами.
Смех сошёл с Яриных губ.
Вумурт отплыл от дымящегося столба, развёл руками. Приголубил крохотную, высунувшуюся на поверхность русалку.
– Не бойся, мава, не бойся. Погрохочет и перестанет.
– Что-то долго грохочет…
Водяной поднял голову к небу. В тучах колобродило, вызревала новая молния.
– Что поделаешь. Плыви-ка поглубже, пересиди на дне. И другим вели, чтобы не всплывали пока.
Русалка, глянув печальными опаловыми глазами, нырнула под завесь ряски. Вумурт погрузился в воду по самый нос, из-под белых бровей глядя на тучи. Зажмурился, когда грохнуло снова. Открыл глаза и заметил, что ударило в то же место.
Ещё дым не успел рассеяться, как третья молния угодила ровно в Сердце Озера. Подняла брызги выше прежней, выше молодого прибрежного ивняка и смолкла.
Сгущались тучи. Ярина издалека прислушалась: дома Обыда? Нет. Пошла, видать, озарень-траву укрывать перед дождём, чтоб не побило… Ярина влетела в избу сама не своя, велела домовому:
– Корка, иди-ка к баннику… Принеси…
Что принести – никак не могла придумать. Всё из головы вылетело.
– Чего принести? – услужливо спросил домовой.
– Да веник, что ли, принеси…
– На что тебе в избе веник? – удивился Коркамурт.
– Надо! Сказала «принеси», так неси! – крикнула Ярина.
Испуганный Корка пошёл к двери. Шаркая лаптями, роняя рябину с волос, обиженно засопел:
– И что нашло на вас? Как мирно жили, как ладно… А тут будто белены объелись обе разом!
Едва дождавшись, пока хлопнет дверь, Ярина открыла сундук. Вытащила Обыдину книгу, раскрыла… Книга, как и ступа, до сих пор упрямилась, никогда не открывалась на нужном месте: что хотела показать, то и показывала. Но, может, сегодня… Может, тут про это яблоко написано, сказано, что с ним сделать?..
Стоя перед сундуком на коленях, Ярина листала страницы, прыгала глазами по строчкам. Перья Сирин… Поминальные дни… Бросилось в глаза то, о чём Обыда ещё в первую осень ей рассказывала: про силу в Лесу, про то, как она во всех Лесных существах разлита – в ком-то капля, в ком-то озеро… Мелькнули строки об улон дунне́[94]. Да что ж за лагырданы?! Всё не то!..
Сквозь шелест страниц Ярина расслышала, как свистит ветер – приближается Обыда. Закрыла книгу, шепнула скорый заговор на удачу и открыла ещё раз. И отпрянула, обомлела, а затем дрожащими руками поднесла книгу к лицу. На ветхой бумаге нарисован был тот самый шарик не шарик, яйцо не яйцо, что так и лежал в подпечье, забытый, с Ярининого детства…
Глаза заскользили по строкам.
«Иглу со смертью своей, полученную от Инмара, Кощей в самом начале времён схоронил в ветвях Луда, не ведая, что вскоре наступит там Хтонь и поселится Керемет. После не было туда Кощею хода, а Керемет нашёл яйцо со схороненною в нём иглою, но ничего не мог с ним сделать, ибо не умертвить ему из Хтони существа Лесного. А если бы сломал он иглу, то и вовсе бы стало невозможно со смертью свести Кощея. А кроме того, игла Кощея не убивает, а делает лишь возможным его со смертью свести. Далее, после иглы, следует Кощея победить, прежде чем…»
Голова закружилась; путались витые фразы, цеплялись одна за другую, будто вьюн. Яйцо со смертью… схоронил в ветвях Луда… Так вот почему ни Обыда, ни Коркамурт ничего не почуяли! Нет в этом яйце ничего от Хтони, здешнее оно, Кощеево, хоть и со страшной начинкой. А Бессмертный ведь то и дело в избу заглядывает, вся изба его духом пропиталась, попробуй тут расслышь яйцо это… Обыда в подпечье ничего не держит, Коркамурт туда не суётся, Ярина спрятала яйцо – да и сама забыла…
Нет, нет, не вспоминать сейчас надо! О другом думать!
«А если бы сломал он иглу…» Выходит, вот она, Кощеева смерть, – в игле? А игла – в яйце, а яйцо – в Ярининых руках…
Ярина метнулась к подпечью, нашарила Кереметов подарок. Слова из книги мелькали перед глазами вперемешку со словами Обыды. «Если бы сломал он иглу…» «Сила во всех Лесных существах разлита…» «Но во всём Лесу её сколько есть, столько есть! А если станет вдруг больше – тут и конец Равновесию»…
Ярина обмерла от жуткой мысли, тёмного озарения. В самом, самом крайнем случае, если уж совсем ничего иного не останется…
Заскрипела околица – вошла во двор Обыда. Ярина захлопнула книгу, сунула яйцо за пазуху и выскочила через окно прочь из избы.
У Крайней поляны взбрыкнул конь Красного Дня. День положил ладонь на гриву. Тяжёлую ладонь, крепкую, жёсткую, ту, что конь всегда чуял, слушал беспрекословно. Не в этот раз. Вместо того чтобы идти прямо, конь свернул налево и пошёл пугливой иноходью, мотая головой, фыркая, будто оглядываясь, отнекиваясь.
У любого случаются дни, когда не под силу идти обычной дорогой.