– Давай в магазин, – наконец согласилась она. – Купим тебе молока.
Он повеселел и скоро подрулил к скособоченному сельскому магазинчику с громкой вывеской «Товары повседневного спроса». Вышел с двумя бутылками молока и бумажным свертком. Остановились на обочине и вошли в сухой и прозрачный молодой ельник. Шофер постелил на траву брезент, Нина достала ватрушки. Молоко было таким вкусным, таким настоящим, как только пила она в детстве, в деревне у папиной родни. Шофер развернул бумагу, там лежала нарезанная крупными ломтями вареная колбаса и кирпич серого, еще теплого, деревенского хлеба. Нина ела хлеб с колбасой, запивала молоком и смотрела на лес. Тоненько подвывали комары, жужжала повисшая в воздухе зеленоватая стрекоза, и пахло травой и еще чем-то лесным и свежим, почти совсем забытым, тоже из самого детства. Она закрыла глаза и подумала, что так хорошо ей не было давно. Просто сто лет назад, не меньше.
– Зовут-то тебя как? – насмешливо спросил шофер.
– Ниной.
– А меня Сергеем, – представился он.
– Как папу моего, – тихо сказала она.
– Поспишь? – спросил он. – Здесь, на траве? Я одеялко принесу из машины.
Нина испугалась и подхватилась, отряхивая юбку.
– Какое! Спешить надо, а то совсем…
Они сели в машину и двинулись дальше.
Она искоса посмотрела на нового знакомого – немолодой, весь лоб в морщинах. Веселый вроде, а нет, не веселый – усмешливый. Простой вроде, деревенский, а в душу не лезет. Не трепливый. И нос симпатичный – курносый слегка. И глаза хорошие – голубые, совсем светлые. И тоже грустные. И складка резкая у подбородка и губ.
Наконец подъехали к месту. Нина выскочила из машины и стала благодарить. Сергей отмахнулся.
– Сегодня назад?
– Сегодня. Вот сына повидаю, и назад. Дорога не близкая. Пока доберусь!
Он внимательно посмотрел на нее и бросил:
– Ну, бывай, попутчица! Веселого тебе свидания и крепкого здоровья. И не грусти! Все образуется.
Машина рванула с места и, подняв облако густой и сухой пыли, скрылась за поворотом.
Нина махнула рукой и пошла к деревянному забору, выкрашенному яркой голубой краской вырви-глаз, с надписью: «Детский сад «Ромашка»». К своему сыну! К любимому Котику! Скорее бы, скорее! Обнять, прижать к себе и уткнуться в белый, мягкий и пушистый затылок…
И нет больше на свете счастья!
Это ей было хорошо известно. Хорошо и наверняка.
Она дернула ручку калитки – та не поддавалась. Закрыто! Ну разумеется, закрыто. Она пошла вдоль забора и наконец увидела чуть отодвинутую доску. Оглядываясь, осторожно пролезла в узкую щель. Корпус детсада стоял в отдалении – большой, деревянный, с огромной открытой террасой. Она подошла к корпусу – тишина. Такая, что слышно жужжание мух. На раскладушке под деревом, накрывшись белым халатом, спала, раскинув руки, молодая женщина. Нина растерянно осмотрелась – никого. Детки, наверное, спят. И сморило воспитателей и нянечек. Она устало опустилась на пенек – надо ждать.
Тут воспитательница открыла глаза и резко села, сразу почуяв что-то незнакомое и чужое. Она посмотрела на Нину и нахмурилась.
– Вы кто? – резко спросила она. – Почему чужие на территории?
Нина смутилась.
– Господи, да какие чужие! Я – мама Котика Соловьева. В смысле – Костика.
– Понятно, – еще больше нахмурилась воспитательница. – Проникли, так сказать, незаконно! Для посещения существуют родительские дни. Вам это известно?
Нина, боясь расплакаться, быстро кивнула.
– Если все, знаете ли… – воспитательница встала с раскладушки и, смущаясь, надела халат. – Если все, знаете ли, будут являться, когда им заблагорассудится… Порядок есть порядок! Впущу вас – завтра приедут другие.
– Да как же так? – Нина наконец разревелась. – Как же так? Я так долго добиралась, везла вот… – Она растерянно кивнула на сумку. – Соскучилась так… что нету сил больше! Понимаете? Нету сил терпеть! – И она громко всхлипнула.
– Распущенность все это, – ответила воспитательница. – О себе думаете, а не о ребенке! И еще притащили тут! – Она кивнула на Нинин баул. – Не знаете, что нельзя? Их тут, между прочим, кормят. А вы как накормите! Нам потом от поноса лечить. И еще – от диатеза. Сладкого небось притащили?
Нина жалобно кивнула.
– И ватрушки вот…
– Вот именно! Ватрушки! – с жаром подхватила воспитательница. – Вот я и говорю – головой не думаете! Какой творог при такой жаре?
– Господи! – заверещала Нина. – А я-то и не подумала!
– Вот именно – не подумала, – еще больше нахмурилась воспитательница. – А думать-то, мамаша, надо! Вот потискаете сейчас, зацелуете. Ребенок расстроится – неделю будет в себя приходить. Ночами не спать, писаться начнет. А вам-то что? Вам ничего! Потешите душеньку – и домой! Дела свои устраивать. А нам – нам разбираться со всем этим! Со всеми этими соплями!
– Да какие дела устраивать? – Нина задохнулась от обиды и возмущения. – Нет у меня никаких дел, кроме Костика моего. Я ведь одна его ращу – без мужа и без родителей. Соскучилась просто – совсем нету сил. Вот неделю выдержала, и все… Первый раз мы с ним порознь, понимаете?
Воспитательница тяжело вздохнула и примирительно сказала:
– Ладно, хватит слезы лить. Пройди вон в спальню, там на третьей кроватке справа. Только обувь сними! – крикнула она вслед.
Нина, не чуя под собой ног от счастья, бросилась в дом. Скинула босоножки и прошла в спальню. Котик безмятежно, раскинув руки и приоткрыв рот, крепко спал. Нина присела на корточки и стала разглядывать сына. Погладить побоялась – вдруг разбужу! Котик был спокоен – никакой тревоги на мордочке. Заметила – чуть загорел, подрумянился. Волосики, и без того светлые, почти льняные, выгорели и стали еще светлей.
«Господи! Хорошенький-то какой! – умиленно подумала Нина. – Просто ангелочек, ей-богу!»
Мальчик, словно почувствовав ее взгляд, дернулся и открыл глаза.
– Мама? – удивился он. – А ты здесь?
Она осторожно взяла его на руки и вынесла из спальни. Погулять разрешили и покормить тоже – предупредили только: осторожно, без всяких там! Пошли на опушку в лес. Котик ел яблоко, закусывал печеньем и требовал конфет.
– Как тебе тут, сынок? – осторожно спросила Нина.
– Хорошо, мам. Вера Ивановна хорошая. Тамара Петровна тоже. Ну, не такая добрая… – Котик вздохнул. – Ну, тоже ничего. – Потом подумал и опять вздохнул. – А вот Лидия Васильевна… Не добрая, мам. Кричит на нас, ругается. Если обсикается кто – вообще орет.
Нина испугалась:
– Не бьет, сынок?
Котик посмотрел на нее удивленно:
– Бьет? Нет, мам, ты что! Кто ж ей разрешит!
Нина успокоилась и засмеялась. Потом прошлись по опушке, еще посидели, обнявшись, а потом Котик спросил:
– Мам! А ты когда домой поедешь?
Нина удивилась:
– Надоела тебе?
Он мотнул головой.
– Не-а, не надоела. Просто… Зарядка у нас вечером… Потом ноги мыть. Ну, и… С ребятами надо поиграть, понимаешь?
Нина кивнула.
– Соскучился? Ну, пойдем! Отведу тебя в группу.
Он вложил свою ладошку в ее руку и поспешил обратно. Было видно, что он уже там.
Немного обидно, да, но… Сердце успокоилось – домой не просится, выглядит на пятерку, никто не обижает. А главное – торопится назад!
На полянке перед корпусом играли детишки. Котик вырвал из Нининой ладони руку и рванул вперед.
– Сынок! – крикнула Нина. – Как же ты так? Не попрощавшись?
Котик обернулся и помахал рукой.
– Пока, мам! Ну, я побежал?
Нина кивнула. Вот так, – подумала она, – вот так. Однажды он уйдет от нее, не обернувшись. Уйдет навсегда. В свою взрослую жизнь. Проживать свою судьбу. И останется она одна. На всем белом свете. Даже Клавки не будет.
Нина вышла за ворота и поплелась устало, еле перебирая ногами. Услышала за спиной автомобильный гудок и отступила на траву – с дороги.
Раздался скрежет тормозов – она обернулась и увидела его, Сергея. Он высунулся из окна и смотрел на нее.
– Ну, как прошла встреча в верхах? – схохмил он.
А ей было не до шуток. Такая тоска вдруг заполнила сердце, только бы не разреветься. Только бы сдержаться. А то стыдоба какая! Ведь все у мальчика слава богу, а она… Готова завыть белугой. Обиделась, дура. На кого обиделась? И на что? Что сыночку ее хорошо? На это обиделась?
– Да нормально все, спасибо. На шоссе сейчас выйду, попутку поймаю до станции. И – домой!
– Садись уж! Попутку она поймает, видите ли… – Он снова усмехнулся.
Нина залезла в знакомый грузовичок и, усевшись поудобнее, подумала: «А как повезло-то, что Сергей этот опять попался! А то… тащилась бы до шоссе… Часа полтора бы тащилась. А устала так, словно вагоны грузила». Она прислонила голову к окну и прикрыла глаза. Он посмотрел на нее, но ничего не сказал. Она не заметила, как уснула, а когда открыла глаза, увидела, что за окном уже сумерки, солнце зашло, и машина быстро и уверенно мчится по широкому шоссе.
– Не доехали еще? – удивилась она.
Он кивнул – не доехали.
– До станции? – снова удивилась она.
– До столицы, – скупо обронил он и включил маленький радиоприемник, висевший на переднем зеркале.
Нина посмотрела на него, но вопросов задавать не стала. Почему-то поняла, что вопрос ее прозвучит глупо, очень глупо. И еще раз подивилась тому, что с ней происходит в данный момент. Да и вообще в ее жизни.
По радио своим нежным, глубоким и волнующим голосом запела Майя Кристалинская. Запела так, что сердце подпрыгнуло, зависло где-то в районе горла и тревожно, сладко-тревожно, забилось. И запело вместе с певицей. Сама Нина прикрыла глаза и стала невольно тихонько подпевать знакомые слова. Сергей посмотрел на нее, усмехнулся и прибавил звука. Она открыла глаза и смутилась. Еще мама говорила, что слух у нее… В общем, медведь на ухо наступил. Она замолчала и отвернулась к окну. Песня кончилась, оба молчали. Так молча и въехали в город. Нина объяснила, как проехать в Черемушки. По опустевшему городу доехали совсем быстро и наконец остановились перед ее домом. Было ужасно неловко. Предложить денег? Откажется. Наверняка откажется. Да еще и обидится. Или нет? Может, все-таки предложить? Пригласить на чай? Ну уж вот этого совсем не хотелось. Во-первых, устала. Очень устала. Во-вторых – страшновато как-то. Нет, ничего плохого она про него не думает. Но все-таки… Как-то неправильно это. А потом, ночь на дворе. Выгнать из дома на улицу? А где ему ночевать? Не в кабине же! Но не в ее доме – уж точно. Дурацкая, в общем, ситуация! Молчание затянулось – вместе с неловкостью. Наконец он сказал: