и только ребята со свойственной всем мужчинам боязнью мрачных предопределений верили, что их маленькие и мудрые подружки-женщины говорят сейчас правду.
– Ты завтра пойдешь в школу, – сказала Искра, когда прощались.
– Хорошо, – послушно кивнула Вика.
– Хочешь, я зайду за тобой? – предложила Лена. – Мне по пути.
– Спасибо.
– Дверь никому не открывай. – Искре захотелось поцеловать Вику, но она отмела эту слабость и крепко, по-мужски пожала руку.
Возле дома Искру ждал Сашка Стамескин. Он был в легкой куртке, продрог и сердился.
– Где ты была?
– У Вики Люберецкой.
– Ну, знаешь… – Сашка покачал головой. – Знал, что ты ненормальная, но чтоб до самой маковки…
– Что ты бормочешь?
– А то, что Люберецкий этот – ворюга! Он миллион растратил. Миллион, представляешь?
– Сашка, ты врешь, да? Ну, скажи, ну…
– Я точно знаю, поняла? А он меня на работу устраивал, на секретный завод. Личным звонком. Личным! И жду я, чтоб специально предупредить.
– О чем? – строго спросила Искра, подняв посерьезневшие, почти скорбные глаза. – О чем ты хотел предупредить меня?
– Вот об этом. – Сашка растерялся, он никогда не видел у Искры таких взрослых глаз.
– Об этом? Спасибо. А Вика что растратила? Какой миллион?
– Вика? При чем тут Вика?
– Вот именно, ни при чем. А Вика моя подруга. Ты хочешь, чтобы я предала ее? Даже если то, что ты сказал, правда, даже если это ужасная правда, Вика ни в чем не виновата. Понимаешь, ни в чем! А ты…
– А что я?
– Ничего. Может быть, мне показалось. Иди домой, Саша.
– Искра…
– Я сказала, иди домой. Я хочу побыть одна. До свидания.
Разумом Искра понимала, что все правильно, но только разумом. А на душе было смутно, тягостно и беспокойно, и, когда разум отключался, откуда-то с самого дна всплывал беспомощный вопрос: как же так? Она вспоминала уютный дом, чай, который разливал хозяин, его самого, его разговоры, непривычные суждения, седину на висках и ордена. Ордена, которых в ту пору было так мало, что награжденных знали в лицо. И, все понимая дисциплинированным умом, Искра ничего не понимала.
Утром Вика пришла в школу с Леной, и класс встретил ее как всегда. Может быть, с чуть большим вниманием, чуть большим оживлением, но это казалось естественным, и она была благодарна классу. А должна была быть благодарной Искре, потому что Искра прибежала первой, успела собрать класс до ее прихода и сказать:
– Как обычно. Всем все ясно? Вовик, ты уразумел? Сейчас придет Вика, чтоб было все как всегда. Как всегда!
Но «как всегда» получалось три дня. А на четвертый, к концу уроков, Вику вызвали к директору. Отсутствовала она полчаса, вошла спокойная, но очень бледная.
– Семен Исакович, Николай Григорьевич срочно просит Искру Полякову и Артема Шефера.
– Пожалуйста, пожалуйста! – торопливо согласился математик.
Вика села на место, а Артем и Искра молча вышли из класса. В коридоре их встретил Серега из 10-го «А», чему они очень удивились, так как шли уроки и вообще этот этаж был их, а не десятиклассников.
– Вас жду, – пояснил он. – Валендра задала сочинение, а сама у директора. Теперь вас начнут тягать, так хочу объяснить.
– Мы знаем, – сказала Искра.
– Чего вы знаете? Ничего вы не знаете. В тот день после стычки нас Валендра встретила, когда я Юрку домой вел. А у него рожа – картина ужасов, твой приятель постарался. Ну, она вцепилась: кто да за что? Я и сказал: обычная драка. Подчеркиваю, я сказал. Юрке было не до разговоров, ты ему челюсть своротил.
– Ну, спасибо, – усмехнулся Артем. – У вас все трепачи в десятом или хоть через одного?
– А что я мог? Она как пиявка, сам знаешь. Гнала Юрку в поликлинику, чтобы он справку об избиении взял, но Юрка не пошел. Так что вали на обычную драку. Мол, из принципа.
– Сами разберемся, – перебила Искра. – Катись к своему Юрику.
В кабинете сидела Валентина Андроновна. Сидела сбоку стола, но устроилась удобно и уходить не собиралась.
– Вызывали? – спросила Искра.
– Обожди в коридоре, Полякова, – сказала Валентина Андроновна.
Искра молча смотрела на директора. Николай Григорьевич кивнул, она тотчас же вышла, а Валентина Андроновна улыбнулась. Улыбка была злой, и Артем это отметил.
– За что ты избил Юрия Дегтярева из десятого «А»?
– За дело, – буркнул Артем.
– Какое дело?
– Наше дело.
Спрашивала только она: директор молчал, глядя в стол. Поэтому Артем злился и грубил.
– Ну так я тебе скажу, почему ты его избил. Ты избил его потому, что отец Юры служит в милиции.
Новость была неожиданной: в школе никто особо не интересовался, где работают чужие отцы. И Артем с искренним недоумением воззрился на учительницу.
– Да, да, нечего на меня таращиться!
Николай Григорьевич неодобрительно покачал головой.
– Ну, это уж слишком, Валентина Андроновна.
– Я разобралась в этом вопросе досконально, Николай Григорьевич. Досконально!
– Убейте меня, – вдруг громко сказал Артем. – Ну, это… Убейте!
И без разрешения вышел из кабинета.
– Шефер! – Валентина Андроновна вскочила. – Шефер, вернись!
– Не надо, – тихо попросил директор. – Валентина Андроновна, вы неправильно вели себя. Нельзя швыряться такими обвинениями.
– Я знаю, что делаю! – отрезала учительница. – Вам, кажется, разъяснили, до чего может довести ваш гнилой либерализм, так не заставляйте меня еще раз сигнализировать! А этот Шефер – главный заводила, думаете, я забыла ту вечеринку с днем рождения? Я ничего не забываю. И если Шефер не желает учиться в нашей советской школе, то пойдет работать. И я это ему устрою!
Директор скривился, как от зубной боли, но промолчал.
– Полякова! – крикнула учительница.
Никто не входил и не отзывался. Валентина Андроновна еще раз позвала, потом вышла – Искры возле кабинета не было.
– Полякова! Ты где, Полякова?
Искра появилась с лестничной площадки. Молча пошла на нее, в упор глядя странными глазами.
– Что вы сказали Артему, Валентина Андроновна? Что вы сказали ему?
– Это тебя не касается. Марш в кабинет.
– Он же чернее земли, – с упреком проговорила Искра. – Я спросила, а он выругался. Он так страшно выругался…
– Он еще и ругается! – с торжеством объявила учительница, входя в кабинет. – Вот плоды вашей надклассовой демократии!
Она имела в виду директорские беседы, спевки в спортзале, зеркала в девичьих уборных и вообще весь этот слюнтяйский либерализм, который следовало выжигать каленым железом. Директор так и понял ее и опять промолчал, понурив голову.
– Где вы были вчера?
– У Вики Люберецкой.
– Ты подговорила ребят пойти туда? Или Шефер?
– Предложила я, но ребята пошли сами.
– Зачем? Зачем ты это предложила?
– Чтобы не оставлять человека в беде.
– Она называет это бедой! – всплеснула руками Валентина Андроновна. – Вы слышите, Николай Григорьевич?
Потом Искра определила взгляд Николая Григорьевича, но потом, дома. Тогда она только почувствовала, но не нашла определения. А взгляд был устало-покорным, и сам директор походил на смятую бумагу.
– Значит, организовала субботник? Как благородно! А может быть, ты считаешь, что Люберецкий не преступник, а невинная жертва? Почему ты молчишь?
– Я все знаю, – тихо сказала Искра.
А сама думала, что совсем недавно Валентина Андроновна называла Люберецкого гордостью их города. Думала, уже не задавая себе вопроса: как же так? Думала, просто отмечая жизненные несообразности. Просто набирая факты.
– Мы не будем делать выводы, учитывая твое безупречное поведение в прошлом. Но учти, Полякова. Завтра проведешь экстренное комсомольское собрание.
– А повестка? – уже холодея, спросила Искра.
Она все время ловила взгляд Николая Григорьевича. Но он прятал глаза.
– Необходимо решить комсомольскую судьбу Люберецкой. И вообще, я считаю, что дочери врага народа не место в Ленинском комсомоле.
– Но за что? – еле слышно выговорила Искра. Ей вдруг стало плохо, как никогда еще не было, но она удержалась на ногах. – За что же? Вика же не виновата, что ее отец…
– Да, конечно, – зашевелился директор. – Конечно.
– Я не буду проводить это собрание, – мертвея от ужаса, произнесла Искра.
Тупая, тянущая боль возникла где-то в самом низу живота. От этой боли леденели руки, хотелось скорчиться, прижать коленки к груди и не шевелиться. Лоб покрылся холодным потом, Искра закусила губу, чтобы не выбежать или не упасть.
– Что ты сказала?
– Я не буду проводить собрание…
– Что-о-о?…
Кажется, Валентина Андроновна начала подниматься, расти. Кажется, потому что у Искры все поплыло перед глазами, она уже ничего не видела – была только эта боль. Боль, рвущая тело изнутри.
– Да ей же плохо! – крикнул Николай Григорьевич, вскакивая.
Он успел подхватить Искру, а то бы она грохнулась. Она цеплялась за него, улыбаясь из последних сил.
– Ничего. Извините. Ничего.
– Сестру! – рявкнул директор. – Что вы сидите, как клуша?
Очнулась Искра в медпункте на жесткой кушетке. Повела глазами, испуганно глянула вниз: платье взбито, воротник расстегнут. Сразу села, суетливо приводя себя в порядок.
– Да одна я тут, одна, не бойся, – добродушно сказала толстая пожилая сестра. – Ну, очнулась, красавица? И хорошо. Выпей-ка.
– Что со мной было? – Искра послушно выпила капли.
– Ничего страшного, у девочек это бывает. Ну, чего краснеешь? Дело естественное, растешь, а тут еще, видать, понервничала. Ты берегись, большая уже, понимать должна.
– Да, да, спасибо. А как я… Я сама к вам пришла?
– Директор принес, Николай Григорьевич. Прямо как доченьку, только что не целовал.
– Ужасно, – прошептала Искра.
– Ну, ты в порядочке? Тогда Николая Григорьевича кликну, он в коридорчике дожидается.
Она выглянула за дверь, и тотчас же вошел директор. Искра хотела встать, но он сам сел рядом на скользкую клеенчатую кушетку.