Описано всё в Хрониках как есть,
Онтена лишь пленение добавлю
И неудавшуюся мою месть…
Онтен – великий в прошлом предводитель,
Наш командир – тогда сошёл с ума.
Он стал другим, как тёмный повелитель,
Великая же сила в нём текла.
Не может быть, чтоб Лоз ушёл бесследно
И без контроля бы оставил нас,
Быть может, мои домыслы неверны…
А может быть, не всё об этом знал…
В итоге командир желал лишь власти,
Хотел очистить мир от всех людей,
Тогда бы для него настало счастье.
Он заразил безумьем тех идей.
Я и Вилат с Онтеном были рядом,
Приказы отдавали остальным.
И в той последней битве с Аденаром
Мы побеждали, мы меняли мир.
И амулеты, Короля творенье,
Слепили нас, но дальше без труда
Мы также шли вперёд без промедленья,
Покуда не явилась к нам беда.
И снова за людей Вилат вступился,
За тех, с кем бились мы на той войне,
Онтена ранил, чтобы он не бился,
И отступил… Итог: Онтен в тюрьме.
Остались тени, хоть уже немного,
И скрылись среди тёмных скал, пещер.
Искал Вилата я годами… долго…
Но он исчез… так и остался цел.
Я кликнул клич среди теней, но мало
Кто смог тогда Вилата вспомнить лик.
И сам я забывал его… Так странно…
Как утром сон стирается за миг…
Потом опять укрылись мы в пещере,
И снова Лоз явился к нам… ко мне.
Он обучал меня, что знал, без меры.
Я новым стал героем в той войне…
Лоз создал нить, которая связала
Меня с Онтеном в башне. Я тогда
Пил мощь его. Затем его не стало,
А я могучим был как никогда.
А дальше всё пошло по слову Хроник…
Король Натиль. К нему пришёл Вилат.
Я схвачен был. А позже стал свободен…
Всё это ты узнать, наверно, рад?
Валерий Василевский
Начало автобиографии простучало строчками Маяковского: «Когда я итожу то, что прожил…».
Я родился в Смоленске в 1937 году. Туда же после эвакуации вернулась наша семья из Казахстана.
Жили в бараке, в комнатке помещались кровать для родителей и сундук для нас с братом, а в том сундуке хранились с довоенных времён избранные произведения Пушкина и Лермонтова!..
Зато через год судьба подготовила подарок: Смоленское отделение Союза писателей выделило для трёх своих членов (В. Ф. Шурыгин, Н. Г. Антонов, И. И. Василевский, мой папа) маленький домик и даже по маленькому садику. А рядом с нашим участком находился огородик Марии Митрофановны, мамы А. Т. Твардовского. Так что мне доводилось видеть Александра Трифоновича и даже слышать его разговоры с моим отцом, известным на Смоленщине поэтом.
Выиграть свой первый бой
Далеко уехавшим смоленским друзьям
Не раз я видел, как аллея,
Пленив уютной красотой,
Потом скитальца не жалеет —
И вдруг окажется не той.
Внезапно множество колдобин
Под ноги путнику кладёт.
И путь становится подобен
Тому, что к пропасти ведёт.
Так и мальчишка недозрелый
В плену томительных страстей
Тотчас мечтами подогрел их
И от судьбы ждал новостей.
Она ж сурово улыбнулась:
– Богатство, счастье? Не спеши!..
И вот уже он ходит снулый:
Кто правосудие вершит?
Какими славными путями
Он – добрый, честный – ни бродил,
Судьба за ниточку потянет…
И он пустышку вдруг родил.
Какому богу поклониться,
Чтоб показал мне верный путь?
Куда податься? За границу?
В мечтой сияющую Ниццу?
Ну подскажите кто-нибудь!..
Уютный путь – не та дорога,
Что к самобытности ведёт.
Лишь одолев ущелий много,
Трудяга свой ответ найдёт.
Какой Париж? Какая Ницца?
Ты ж на Смоленщине рождён.
И здесь твоя судьба гнездится.
Ищи свою тропу. Пойдём!
И спотыкайся, но не падай!
Уменье не даётся вдруг.
Путь к совершенству – не услада,
А труд твоих ума и рук.
И ту далёкую аллею,
Что к пропасти тебя вела,
Судьба подбросила, жалея,
Экзаменом твоим была.
Всего-то надо: не вернуться,
А смело путь продолжить свой,
Стоптать не раз лихие бутсы
И выиграть свой первый бой!
Куда пропало бабье лето?
Сентябрь, как выпивший художник,
Споткнувшись, обронил листву.
А подмастерье – мелкий дождик —
Семь дней учился волшебству.
Перемешал все краски лета,
Устроил пышный карнавал,
Присвоил клёну эполеты,
Мундир ему пририсовал.
Толпе танцующих берёзок
Накинул пышную парчу…
И наяву, как в детских грёзах,
Всё удаётся ловкачу.
Рисует на стекле узоры,
По лужам выбивает марш,
Был как бродяга беспризорный,
А стал – как королевский паж.
Вступает, ритмами играя,
Моей гармонии назло,
То затихая, то сгорая,
То вкривь, то вкось – как повезло.
И вдруг – аккорд громоподобный:
Пришла хозяйка торжества!
Ах, ОСЕНЬ! Право, неудобно
Не чтить каноны естества.
Куда пропало бабье лето?
Где зорь малиновый закат?
Где в парках наших игры света?
Где наш Сентябрь-аристократ?
Неужто стал уже банкротом?
Продрог, промок, лишился сил?
На листьев золотых банкноты
Семь дней усердно моросил.
В старанье этом, с ветром споря,
Завесой туч от солнца скрыв,
Он, грибникам (и мне!) на горе,
В лесу устроил перерыв.
Скучают березняк и боры,
И всё ж, хозяйка торжества,
Давай устроим вместе сборы —
Ну вот хотя б из озорства!
Наденем старые бахилы,
Накинем поседевший плащ,
Возьмём мой посох – правда, хилый —
И в лес… Хоть смейся, хоть ты плачь!
Привет, поникшие берёзки!
Поклон тебе, усталый дуб!
Поправьте взмокшие причёски,
Взметни поникший жёлтый чуб!
Смотрите: ветер изменился,
Сквозь щёлку туч пробился луч.
Он перед вами извинился,
Что недостаточно могуч…
Вдруг слышу клёкот журавлиный:
На юг собрался птичий люд.
Напев старинный, клич былинный
Они полям знакомым шлют.
А мне прислали вдохновенье:
Курлы, курлы – звучит мотив.
Теперь ловлю, храню мгновенье —
Осенней сказки детектив…
Путь в Шамбалу[22]
Нырнём-ка в прошлое, дружище!
Поговорим о старине.
Когда ты счастлив был, поищем.
И наяву, а не во сне.
Ты перестал ведь улыбаться,
Всё критикуешь, дочку злишь,
В стихах судьбу свою коришь.
Давай одумаемся. Баста!
И о счастливом пишем лишь.
Ах, те великие мгновенья —
Юн, весел, краше, чем пион.
И по Каиссы[23] мановенью
В Смоленске стал ты чемпион.
О, шахматы! Любовь и мука.
И с наслажденьем – тяжкий труд.
Одним – полезная наука,
Другим – как друг фальшивый Брут.
К вершине путь вот-вот осилю.
Уж с Нежметдиновым[24] ничья.
Он первым был тогда в России.
Ничья. Но выиграть мог я.
Да, не хватило тренировки,
Сильнее тренера играл
(В домпионеровской тусовке)
И сам себя тренировал.
Ну как тут с Карповым сравниться?
Наставником Ботвинник был!
Как сравнивать деревню с Ниццей?
Так что умерь свой праздный пыл.
И пыл угас довольно скоро,
Призвали в армию, а там
Совсем не шахматные споры
Отдал казённым трём годам.
Потом отца взыграли гены.
Блокноты старые открыв,
В литературную геенну
Прорвался зреющий нарыв.
И в МГУ на журналиста
Учиться вскоре поступил.
Стараясь с искренностью чистой,
Я знаний много накопил.
Они, конечно, пригодились,
И вязью слов я овладел,
Но очерки с трудом родились:
Был малым опыта предел.
Меня ковали долго годы,
Исподтишка стихом кормя,
Подкинув жизненные оды
И славы символом гремя.
И получилось что-то, как-то
Стихами разродился вдруг.
И виртуозное токкато
Уж для меня – ближайший друг.
Но неожиданно и больно
Пришёл удар исподтишка:
Слабо от этих партий сольных
Уйти к тому, чья жизнь тяжка?
Кто ищет к истине дорогу,
Проходит длинный путь Судьбы
И, верный отчему порогу,
Мечтает: повстречать суть бы
В родном краю, чтоб там была
Веков загадка – Шамбала!
И, этот тяжкий груз взвалив,
Писать я начал детектив.
«Сарынь на кичку!»
Забытых дней окатывает пламя —
Черноголовой юности мечта.
Трамвай желанья снова рядом с нами
Промчался до днепровского моста.
И я помчался, рифму догоняя,
Легко пружиня смелые шаги.
Не замечал ни ночи и ни дня я,
Судьбе позволив встать не с той ноги.
Ушла в сторонку мудрая Каисса,
И отупело дерзкое перо.
А два прирученных и дорогих мне Лиса
Любя считают: я для них – Нерон.
Сжигать судьбу – унылая привычка,
Заплатки дней меняя на рубли…
Ну крикни снова мне: «Сарынь на кичку!» —
Пока талант совсем не загубил.
Раэлле, 1967 год
Два письма в Смоленск
Рыжий сад оплакивает лето,
Листья-капли медленно текут.
В шорохе прощающихся веток
Слышится печальное «ку-ку».
Издалёка отклик колокольный
Заплутал в берёзовых сетях.
И стучится в душу больно-больно
Одиночества унылый стяг.
Видно, я устал от оптимизма.
Односпальная вредна кровать.
Сколько же в трагедии комизма:
Жён подолгу в письмах целовать.
Раэлле и Элле
Заклинанья, песнопенья
Да вина заветный рог,
Да весеннее волненье
Мне подарят пару строк.
И сказанья, и признанья
Переполнили блокнот.
Словно гимны петь я нанят,
Только жаль – не знаю нот.
Позабытый рифмы голос
Всё ж тревожит чувств покой.
И волос осенний колос
Вспыхнет под твоей рукой.
Медитирую, словами
Наполняя белый лист.
Вечно ваш и вечно с вами
В., Валерий-журналист.
Восторг души
Наш Красный бор – зелёная прохлада.
Сорочий треск – в сиянье тишины.
Далёкие лягушечьи рулады
Лишь украшают этой сказки сны.
Я прихожу сюда как в избавленье
От повседневных городских забот,
Здесь забываю о своём давленье,
Таблетках, нудных поисках работ.
Меня манит загадочная осень,
Припрятав, как сокровища, грибы,
Туманный шлейф к подножьям сосен бросив,
Украсить листьями не позабыв.
Восторг души излив фонтаном звуков,
Я здесь пою и нравлюсь сам себе…
Со сценой этой не грозит разлука,
За что и благодарен я судьбе.
Моё душевное лекарство
Помани меня песней негромкою,
Тихий вечер в подарок пошли,
И, как встарь, соберу я котомку
И уйду, чтоб меня не нашли…
Поброжу по лесной глухомани,
Посмакую берёзовый сок.
Лесовик меня в сказку заманит,
Чтоб от скуки совсем не засох.
Налюбуюсь сосновым убором,
Надышусь грибным духом я впрок,
Покорённый, пленён Красным бором,
Принесу свой духовный оброк —
Эти строки, рождённые сердцем
В тишине приднепровской глуши,
Где мне верится, верится, верится:
Здесь лекарство для стылой души.
Уж выросли дело и тело[25]
Когда был я молод – ходить не умел,
А бегал, спешил постоянно.
И песни весёлые всюду я пел,
Смеясь над судьбой окаянной.
Стал старше – сменился мой жизненный ритм.
Мечтаю я, бросив машину:
Сходить бы пешком в этот сказочный Рим
Или на Эльбруса вершину.
С годами мой выбор совсем оскудел,
Командует леди Степенность.
И бег, и мечтанья – совсем не у дел.
Другая царит во мне ценность.
Разборчиво книги читаю теперь,
Могу умиляться цветами.
Старательно я избегаю потерь.
Ни-ни. Ни ногой на татами.
Когда пролетело полвека ещё
И грозно вползает одышка,
Избранные помыслы – нет уж, не в счёт!
Забыть про диван – это слишком!
А впрочем, не всё растерял я теперь,
Пою-то по-прежнему лихо.
Но, помня о грузе ушедших потерь,
Судьбе промурлыкаю тихо:
Спасибо за память, за то, что хожу,
Что петь ещё как-то способен.
И, знаете, чем я сейчас дорожу?
Что хлеб на столе моём сдобен,
Что рядом жена, как обычно, добра
И дочки сверх меры забота.
А значит, позвольте мне крикнуть: «Ура!» —
Сейчас побегу на работу.
Из комнаты в кухню, конечно. За стол.
Урок свой исполню обычный.
Сегодня здесь будет мой личный престол:
Я борщ приготовлю отличный!
А ночью приснится мне праздничный сон:
Бегу, обгоняя трамваи.
Пою на ходу – мне молчать не резон,
В дорогу судьба призывает.
Ведь это в Смоленске вся юность прошла.
Далёкие, славные годы!
Здесь Муза тихонько ко мне подошла,
Явились поэзии всходы.
Здесь шахматы думать учили меня.
Стал области я чемпионом.
Твардовский, Рыленков дразнили, маня
Своим поэтически троном.
Мой папа был признанный тоже поэт,
И мне было очень неловко
Приравнивать маленький свой силуэт
К поэзии, к их зарисовкам.
Лишь через полвека друзьям показал
Рифмованных строчек попытки.
Хвалили. Видать, не напрасно дерзал:
Поднять за героя напитки!
Вот так и осталось – шутить и жалеть:
Ах, сколько ещё недоделал!
Не ной-ка: ведь некуда больше взрослеть.
Уж выросли – дело и тело.
Письмо папе в Смоленск
Мысль заметалась оголтелая,
Сорвав покровы бытия.
Скользит, как сказка неумелая,
В которой только Я и я.
Где все страницы перепутаны
Моей судьбы и ворожбы.
Где, словно стая птиц напуганных,
Мерцают вестники судьбы.
Где посещает первознание
Сквозь даль космических глубин.
Или вещает мне изгнание?
Иль о несбывшемся трубит?
И вдруг, сойдя походкой лёгкою,
Звенит настойчивый мотив:
Звезда далёкая-далёкая
Мне путь в поэзию мостит.
Переполняет вдохновение.
Не ты ль послал его, отец?
Сойди, заоблачное пение,
В мой недостроенный дворец.
Я столько лет тебя вынашивал,
Давно во мне зачатый стих,
А ты – ни нашему, ни вашему…
Вдруг побарахтался – и стих.
Так заскорузлое мечтание,
Найдя в душе запретный плод,
Подарит давнее предание.
Как утопающему – плот.
И, унося далёко разум,
Вдруг спотыкнётся на ходу…
Не смог я всё-таки ни разу
Найти заветную звезду!..
Усталый путник иль ленивый
Не воспарит вослед мечте.
Вдали мерцающие нивы
Не те, не те, не те, не те…
Нашей памяти луч
Заскучал я по родине, где давно уже не был.
Вспоминаю былые молодые года:
Днепр весенний широкий, cмоленское небо.
Той счастливой поры не вернуть никогда.
И влюблённость наивную, и успехи спортивные,
Покорённые шахматы и мечты на бегу.
Помню строки Твардовского, поразительно дивные,
Символ целой эпохи, – я забыть не могу.
В центре города парк, мной любимое Блонье,
Где встречаю друзей: два Валерки, Эмиль.
Кругоходами мечт о Париже, Болонье
Намотали мы здесь, верно, с тысячу миль.
А рыбалка в Дубровенке, домик Тольки Дроздова
И ночёвка осенняя в стылом тихом стогу!
Да особенно звонкий закат тот багровый
И тебя, замерзавшую, в сердце я берегу.
Промелькнул я недавно по памятным улицам.
Нет совсем Старо-Рославльской – ни домов, ни садов.
Срыты старые дворики: здесь громады сутулятся,
И от яблонь и слив теперь не осталось следов.
Нет тропинки, которая по оврагу зелёному
Каждый день всё вела меня на свиданье в твой дом.
Где сирень подоконная, где глазами влюблёнными
Я, бывало, высматривал тень в окошке с трудом.
Иль насвистывал арии, притулившись к сараю.
Ты едва ли их слышала. Ну да что за беда!
Ты сегодня со мной. Каждый сам выбирает:
На три дня, на полвека, повезёт – навсегда!
Мы с тобою состарились. И скандалим, и спорим.
Из-за мелочи вечно: что на холод надеть,
Позабыл мусор выкинуть, не отдал книжку Боре.
И куда и откуда на ошибку глядеть.
Оба честно и искренне мы хотим в доме мира,
Но, увы, темперамент у двух горячих кровей
Не умеет делить никак даже общих кумиров.
Если вдруг спичкой вспыхнули – понеслось вдруг, ой-вей!
Всё, конечно, проходит. Ты, как прежде, заботлива,
Я стараюсь кухарить. Стал готовить борщи.
Но моё настроение – то приливы, то отступы —
Сочинять мне мешает. Будь добра, не взыщи.
Даже этот сюжет я писал всю неделю.
Знаешь, что подтолкнуло вдруг? Фото, где мы вдвоём
На днепровском мосту на собор наш глядели,
Молодые, весёлые. Ну вот-вот запоём.
Их, конечно же, много, тех счастливых мгновений.
Вспоминай их почаще – это к радости ключ.
Нам её не хватает золотых дуновений.
Пусть почаще нас греет нашей памяти луч.
Что-то я разбежался, а ведь просто подарок
Мне хотелось придумать в этот праздник весны.
Но ведь мы же богаты – тем божественным даром,
Что зовётся любовью, не имеет цены.
Плата
Неспетых песен ритм тревожит душу.
Стреножена газетных знаний рысь.
На цыпочках, молчанья не нарушив,
За словом сокровенным прокрадись.
Прислушайся: со скрипом заржавелым
Открылась в память в паутинах дверь.
Доверь тропинку ту мечтаниям несмелым
И в чудо невозможное поверь.
Забытых звуков клёкот журавлиный,
Волшебных рифм дурманящий стозвон…
Счастливый, молодой, почти былинный
Смоленской молодости дряхлый стон.
Дихотомия практики и воли —
И в юность рвись, и помни о былом.
Я не хочу, я молодостью болен,
Я нищ, я волен, крепок на излом.
Со мной сразишься? Кто? Пустое дело.
Я в шахматных сраженьях закалён…
Вот так опять: уже и мысль созрела,
Бестрепетная, как на саван лён…
Неспетых песен ритм тревожит душу,
Стреножена газетных знаний рысь,
Но в пересохшем горле песню душит
«Уменье жить». Ему не покорись!
Тоска по Смоленску
Снятся мне города моей юности
И ушедших друзей голоса.
Сердцу трудно сейчас это вынести.
Нелегко мне об этом писать…
Мой Смоленск с вековыми сединами,
Стен кремлёвских в заплатках броня —
Остаёмся с тобою едины мы,
В сердце дружбу и верность храня.
И в каких ни живали бы странах мы,
Дорога нам твоя седина.
Твой собор, как маяк в дальних странствиях,
Сквозь туман над Днепром светит нам.
А наш парк – дорогое мне Блонье,
Бывший пригород, выпас скота —
Я не спутаю даже спросонья
С красотою курорта Болоньи.
Красота. Да не та ведь, не та.
Дорог мне нестареющий Глинка,
Здесь стоящий на вечном посту,
И знакома любая дождинка
На деревьях, что рядом растут.
В середине ушедшего века
Рядом с парком царил людоход,
Здесь искали друзей человеки,
Отправляясь в вечерний поход.
Телевизоров мы не знавали,
И не ведали мы дискотек,
Еле слышали о криминале,
Не вылазили из библиотек.
Вместе слушали все репортажи:
Репродуктор вещал на углу.
Что сегодня Синявский расскажет
И заслужит ли Хомич хвалу?
А меня увлекли шахматисты
В дерзкий и удивительный мир,
И не стал я, как папа, артистом,
Хоть и был для меня он кумир.
Но я в области стал чемпионом,
И всего-то семнадцати лет.
Впрочем, в мире нас миллионы,
Что такой не оставили след,
Но известен во всём народе
Автор «Тёркина» наш дорогой,
С кем встречался я в огороде
И беседовал раз-другой.
Ах, Твардовский, Пржевальский, Конёнков…
Знаменитые земляки,
Перед вами я словно котёнок,
Увидавший вдали маяки…
Свидание с юностью
Здравствуй, вольная воля —
Приднепровье моё!
Счастлив я своей долей —
Нынче вместе споём!
С юных лет я здесь не был.
Постарел Красный бор.
Сосны – лесенка в небо,
Травы – словно забор.
Я лечил здесь отчаяние
И мечтал стать Дерсу,
И учился молчанию
В предгрозовом лесу…
Приходил сюда часто,
Как послушник в собор,
Красный бор – ты мой пастор,
Мой душевный убор.
И сегодня, как прежде,
Разреши здесь пожить,
Чтоб воскреснуть надежде
И хандру отложить.
Чтобы сердце и душу
Освятил птичий грай,
Чтоб кукушку послушать,
С белкой в прятки сыграть.
Поклониться осинке
За грибной урожай.
И берёзке-блондинке:
Ты сестре подражай!
Заплутавши в трёх соснах,
Встретить берег Днепра.
С грустью вспомнить о блёснах:
Сто лет в руки не брал.
Здесь рыбачили с папой,
Я учился удить,
Когда дождик закапал —
Не хотел уходить.
А в вечернюю зорю
У костра в первый раз
О таинственном море
Слушал папин рассказ.
К языку – уваженье
И природе поклон!
Будешь вечно в движеньи —
Не пойдёшь под уклон!
Помню эти заветы.
Трудно их сохранить.
Разбрелись мы по свету,
И потеряна нить,
Что сшивала навеки
Поколений судьбу.
Привязав к каждой ветке
Предков наших мольбу,
Их обычаи, нравы,
Их словарный запас,
Их лечебные травы
Жизни крепкий каркас.
Я прожил на Кавказе,
Папа – в Минске, а брат,
Как в нелепом рассказе,
В Нарве ищет добра.
Но прошло четверть века,
Папы с братом уж нет,
Лишь в шкафу фототека.
Внукам будет нужней.
Мне же – папины книги,
Их лиричный настрой.
В них так памятны миги
У рыбацких костров.
Сквозь витрину сравнений
Проступает портрет:
Каждый вздох – вдохновенье,
В каждом слове – секрет,
Простота и уменье
Словом так ворожить,
Что любое мгновенье
Можно вместе прожить…
Замечтался я что-то.
Жизнь сегодня не та.
Ценят только банкноты
Девяносто из ста.
Красотой любоваться?
Не в лесу. Во дворце!
Шерлок Холмс либо Ватсон,
Разберись в подлеце,
Что повырубил сосны,
Проредив Красный бор.
Где был луг сенокосный —
Вырос наглый забор.
Землю – четверть гектара! —
Хапнуть в соснах смогли.
Обошлось чуть не даром.
Здесь куются рубли.
Продаются коттеджи:
Миллионы в карман.
И накопят их те же,
Чей хронометр – обман.
Если это продлится —
Позабудется бор
И в сосновой столице
Будет царствовать вор.
Ведь дворцы и поместья
По плечу только им.
А живущим в предместьях —
Сказки про Аркаим,
Про величье и славу
Той и этой Руси,
Про победы державы,
Что должны воскресить!
И молчок про зарплаты,
Нищету работяг,
И на платьях заплаты
У невест-симпатяг…
Замолкаю устало.
Ты прости, старый лес!
Я слабей капиталов,
Не туда я полез.
Но лелею надежду,
Что настанет пора:
Воры сменят одежду
На тюремный парад.
Мечты, видения
Лучшему другу Володе Ганиковскому,2017 год
Давно соловьёв я не слушал,
Давно я рассвет не встречал,
Давно оскудевшую душу
Поставил на скучный причал.
Сорвусь. Позвоню я Володьке:
Давай соберём рюкзаки!
Шпаклюй твою старую лодку,
Походную куртку накинь…
Грущу по Смоленску родному,
Давай по Днепру проплывём!
Я буду готов к выходному…
Надеюсь, ещё доживём!
А он усмехнётся лукаво:
Не вредно, дружище, мечтать.
Допей свою чашку какао,
Потом отправляйся в кровать.
Померяй скорее давленье,
Таблетки принять не забудь,
Жене напиши заявленье,
Засни – и отправимся в путь.
Приснится тебе твой Бештау[29],
А мне – может быть, Алибек.
И в дымке туманной растает
Наш в юность унылый побег.
Кисловодску, лидеру поэтичных городов России
«Город солнца и нарзана»!
Очень верно. Но – шаблон!
Есть такие в разных странах,
Но один на свете он!
Для меня он город счастья,
Подаривший море встреч
И друзей козырной масти!
Память просит их сберечь.
Здесь обитель муз святая,
Вдохновения приют.
Рифмы – облаком летают.
Даже скалы здесь поют!
И дарует вдохновенье
Страж небес – седой Эльбрус.
А заоблачное пенье
Как подарок льётся с уст.
У него в гостях Эвтерпа,
Муза лирики и рифм.
И возносят к ней не шерпы,
А сердец любящих ритм.
Помним: Лермонтов и Пушкин
Полюбили наш Кавказ.
И в стихах с шампанским кружки
Славили его не раз.
Прилетает Терпсихора —
Эсамбаев вдохновлён.
А Турецкий вместе с хором
Чудным танцем восхищён.
Их, конечно, любят, помнят.
Театральный ждёт музей.
Мы надеемся: исполнят
Свои песни для друзей.
Здесь бывали Резник, Танич —
Той обители певцы.
И примером многим стали
Гимнов песенных отцы.
Возле белого рояля
Замер гид-экскурсовод.
Помолчал. «На нём играли
Гости – честь для Кавминвод».
Сам Рахманинов, Оборин
И Сафонов, наш земляк.
В мире гений их бесспорен,
Как негаснущий маяк…
Расплескался я, как море,
Волн которого не счесть…
На российском на просторе
Всем талантам – СЛАВА, ЧЕСТЬ!