– А за что наказан?
В кружке Райны плескался чай – еще хуже того, который обычно заваривали ребята, – не просто горький, совершенно невозможный на вкус. Она не столько пила его, сколько грела пальцы о погнутую кружку.
– Да практически ни за что. Давно это было. Миссия была; нам приказали не возвращаться за ранеными, а двое наших вернулись. Раненым был Бойд. Наказали всех троих: Бойда сослали сюда, двум другим повезло не особенно больше, просто по-другому.
– И они до сих пор отбывают свои наказания?
– Нет, для тех двух уже все закончилось. Остался лишь старина Бойди – он торчит в этом лесу уже не первый год.
Райна ужаснулась. Много лет в одном и том же лесу. Просыпаться в палатке, жевать эту жуткую кашу, бесконечно драться, а враги никогда не убывают… Да как он вообще не рехнулся от подобной жизни? Не мудрено, что так сильно радовался «подаркам», ведь отсюда ему ни дорог наружу, ни даже надежды на то, что они когда-нибудь появятся.
Да, жесткий; да, коммандос, но друг им. И, похоже, хороший друг.
– Аарон, а кто его сюда сослал.
– Наш Начальник.
– У него что – вообще сердца нет?
– Раньше точно не было.
– А… – ей на ум вдруг пришла абсурдная, но по-своему хорошая идея, – а выкупить его можно.
– Выкупить?
Аарон вдруг посмотрел на нее странным взглядом – удивленным и глубоким.
– Да, выкупить. У меня ведь есть деньги – я отдам любую сумму, лишь бы его выпустили. Ведь из тюрьмы под залог выпускают?
И горькая усмешка в ответ:
– Хотел бы я, чтобы это сработало. Если бы Начальник брал деньгами, мы уже давно нашли бы любую сумму.
– А вы ему это предлагали? Пробовали?
– Нет, не пробовали.
– Так давайте попробуем. Я добавлю своих.
И на нее снова посмотрели странно – на этот раз грустно и тепло.
(NF – Can You Hold Me (Feat. Britt Nicole))
Райна ушла в палатку.
Перед этим робко спросила, будет ли сегодня спать одна, и не сумела скрыть мелькнувшего в глазах счастья, когда он покачал головой.
Нет, не будет. Уже не будет.
Прогнал рекрутов с поляны Бойд и теперь негромко рассказывал Рену о житие-бытие, своих нелегких буднях и тревожных ночах – Канн его почти не слушал. Он думал о другом – о том, что Мила никогда бы не предложила выкупить Уоррена. Никогда. Со странной уверенностью он не предполагал – знал об этом. Будь у той хоть десять тысяч, хоть миллион, хоть двадцать три, она никогда не озвучила бы столь «нелепого» для ее логики предложения. Скорее пожелала бы сменить дом, район или город, полностью обновила бы гардероб и интерьер, купалась бы в размеренной, четко просчитанной роскоши – «сегодня я потрачу тысячу, а завтра, может быть, тысячу двести. Чтобы послезавтра восемьсот…»
А Райна ни на секунду не усомнилась в правильности своего решения: есть деньги – надо помочь. И не важно, что мужик незнакомый и что вовсе не ее друг. И даже не важно, что назвал ее сегодня и «бабой», и «обузой» – как только ни назвал.
Райна. Рейка. Добрая душа.
А он сомневался…
Бойд продолжал говорить: о том, что оружия не хватает, что люди гибнут почем зря, что, наверное, он и сам бы уже должен – только не пойми почему и зачем до сих пор живет.
Вились над костром искры; вились в ночи мысли.
Аарон вдруг подумал о том, что, может, он не прав и Мила просто не прошла через все то, через что прошла Райна. Слава Создателю, что так, но изменило ли бы это ту, с кем он жил на данный момент, в лучшую сторону? Или же в худшую? Не узнать. И не надо. С тех пор как услышал ту страшную историю на Магии, Канн, не переставая, думал о ней – найти бы мудака, даже если мертв. Убедиться бы, что мертв. А затем попросить Баала отыскать тот мир, куда отлетела из сожженного тела душа, – отыскать Джокера там и убить по-новой, чтобы уже наверняка, чтобы ни одна женщина больше не пострадала. И вообще, открыть бы агентство по отлову таких вот «Джокеров» и резать им яйца, не дожидаясь, пока те впрыснут в голову их обладателям порцию отравленного тестостерона.
Каждый раз, думая об этом, Канн злился, негодовал, испытывал внутри странный леденящий душу холод. И вину – Райна пострадала из-за него. Да, пусть он не знал, но, если бы не он, с ней ничего подобного бы не случилось…
Райна. Избитая душа, израненное тело.
Она стала ему родной.
Когда? Он не знал. Не тогда ли, когда на поляне вдруг посмотрела ему в глаза и сказала: «Люблю. Всегда любила» – он не просто растерялся тогда, он умер и возродился вновь. Она вручила ему настолько бесценный подарок, что всякий раз, думая о нем, ощущая его, Канн боялся даже дышать. Пьянел от ощущения одного лишь его наличия – смотрел будто на сверкающий алмаз издали, робел, чувствовал себя насколько счастливым, настолько же и неуверенным. Она не знала его – не успела узнать. Не тогда, когда они жили в Девенпорте под одной крышей всего лишь пару недель?
Или успела? Не разочаруется ли, если узнает ближе?
Помнила его шесть переходов подряд.
Заполучила огромное состояние и все равно не забыла. Пострадала от Джокера и все равно помнила…
Они шагали бок о бок все эти дни, и он слишком часто стал ловить себя на мысли, что они неразделимы. Слишком хорошо ощущались вместе, слишком слитно, комфортно. Они были правильными друг для друга…
Вывод этот тащил за собой другие выводы – менее приятные: значит, вскоре кому-то с кем-то предстоит разговор. Тяжелый, серьезный разговор. Ведь не переставить на шахматной доске все фигуры, чтобы ни одна не пострадала, – в итоге должны остаться всего лишь две – король и королева. Та, что по душе королю, а не та, что по какой-то причине уже прижилась в его доме.
Перед тем как Канн направился в палатку, он снял с пальца кольцо Милы. Заметил направленный на себя понимающий взгляд Баала и кивнул – «Да. Определился».
Райну он вновь прижал к себе крепко-крепко.
Какое-то время просто лежал, гладил ее по волосам, чувствовал ее запах, слушал дыхание. Думал о ней, о них, о том, что предстоит дальше… Шрамы. Те, что снаружи, смоет вода в озере. Те, что внутри, он залечит сам – каждый из них. Он вернет в ее глаза счастье и вновь увидит на ее лице улыбку – последняя так редко появлялась и так быстро исчезала на ее губах, что он всерьез опасался, что Райна разучилась улыбаться.
Нет, ведь смеялась, когда ей на нос села бабочка…
– Ты пришел?
– Пришел.
Он гладил ее по лбу, по вискам, терся колючим подбородком. Сам не зная почему, спросил:
– Долго болело?
Имел в виду раны после падения – долго ли заживали? Райна поняла.
– Долго, – отозвалась тихо.
– Больно?
– Очень.
Добавила после паузы:
– Сама дура.
– Нет, не дура. И никогда ей не была.
Кажется, она дрожала. Она всегда нуждалась в нем, всегда. Каждую минуту своего прошлого, каждую секунду своего будущего. А Канн мечтал о том, чтобы в нем нуждались, мечтал быть нужным. Мила могла без него – Райна нет. И все сильнее пьянил помещенный в сердце подарок-алмаз – любовь лежащей рядом женщины.
Конечно, Райна, возможно, тоже смогла бы и дальше жить без него. Но смог бы он сам? После того, что увидел, услышал, почувствовал?
– Райна?
– М-м-м?
Он едва ли ни впервые назвал ее нормальным именем – без насмешки, без искажений его в «Рейку».
– Скажи, а целоваться ведь тебе можно?
И она моментально задрожала сильнее. Аарон не позволил ей ни сбежать, ни успеть отыскать причину или оправдания для слова «нет» – просто накрыл ее губы своими. Целовал долго, жадно – балдел от каждого прикосновения и все никак не мог насытиться – Райна, Райна, Райна… правильная для него. Такая родная, нужная, любимая… Последняя мысль свободно и легко легла на душу – как всегда там и была. К тому моменту, когда Канн сообразил, что вот-вот возбудится так, что едва ли сможет тормознуть и начатое придется заканчивать руками в кустах, он сам уже полыхал. Полыхало одеяло, палатка, полыхала в руках женщина.
– Прости, я не хотел так сразу… Дурак.
– Не дурак.
Его лицо гладили в ответ, к нему прижимались, ему верили полностью и безоговорочно.
– Спи. Спи, моя хорошая… Я зря так…
– Не зря.
– Нет, не зря. Я знаю, не зря.
И он прижал дрожащую Райну к себе.
– Спи. Я успокою…
– Просто будь рядом.
– Буду.
Ей хотелось спросить: «Всегда?»
Ему хотелось ответить: «Всегда».
Снаружи стоял неподвижный и мрачный Черный лес.
Все поднялись не на рассвете – до него.
Когда Райна выбралась из палатки, собранный, напряженный и злой Бойд уже инструктировал всех, кто выстроился в ряд у потухшего костра.
– Идем клином. Я – первый. За мной Улаф и Чен, дальше Глен и Пьянь, за ними Тортен и Гунн…
Пьянь? Кого-то здесь действительно называли этим именем?
Рассмотреть того, кто носил столь странное прозвище, она не успела – проходящий мимо Баал сунул ей в руку сухой паек. Бросил коротко:
– Ешь.
И она ела. Почему-то тряслась – не то давал о себе знать ночной недосып, не то пробрался под куртку утренний холод. А, может, и страх. Злыми выглядели все: командующий, бойцы, ассасин и даже Канн.
Не злыми – напряженными.
Легче от этого не становилось – все готовились к сложному марш-броску через лес. Готовились к плохому. Готовились морально, готовились физически – делали зарядку, разминали мышцы, вновь взмахивали оружием.
Плохо, если все не дойдут. Плохо, если не дойдет даже кто-то один – она впервые в жизни по-настоящему испугалась. Впереди что-то страшное, а назад не отступить. Может статься, она подставила всех – своих, чужих, знакомых и незнакомых. Нехороший день, чумной, лучше бы она всего этого не затевала…
– Райна, собирайся.
Услышав приказ ассасина, она заозиралась – что делать, что? Она уже одета, поела и стоит в стороне, чтобы никому не мешать. Через секунду отыскала взглядом Аарона – тот собирал палатку, – бросилась ему помогать.