Тот лишь плотнее сжал лепестки. Эша пыталась разорвать кокон, скребла ногтями, но все было напрасно – панцирь, удерживающий подругу, лишь плотнее закручивался. До элвинг доносились ужасные звуки: вначале нечеловеческий стон, затем хруст… и после словно грязь хлюпала под ногами.
А потом она поняла, что больше не чувствует нить сердца Маан.
Слезы обожгли лицо. Земля под ногами задрожала. Элвинг попятилась. Издав громкий хлопок, бутон раскрыл свои лепестки. Шесть черных как ночь длинных треугольников упали на снег. Эшу окатило липкой жижей. Снег засиял алым. В небо взметнулась дюжина тычинок, а меж ними парила розовым туманом сердцевина-чаша с вязкой багровой жидкостью.
– Уна? – позвала Эша, стараясь разглядеть подругу.
– Ее больше нет, – раздался детский голос.
Эша обернулась. Рядом стояла Сиола.
– Нас всех больше нет, – грустно произнесла девочка. – Мне тут так холодно. Я не могу найти свое одеяльце.
Эша смотрела на выступившие из-под тонкой кожи кости и не решалась сказать, что одеяло намертво вросло в девочку, слившись с ее плотью.
Оставляя черные следы на снегу, малышка пошлепала босыми ногами к раскрывшемуся цветку, ловко забралась на лепесток. Черные жгутики тычинок расступились, открывая путь к чаше-сердцевине. Подойдя к ней, Сиола – или то, что раньше было ею, – зачерпнула полные ладошки вязкой жидкости и жадно припала к ней ртом.
Эша попятилась, поднесла руку к лицу, сдерживая рвотные позывы и крик ужаса. Сзади послышались хлопки. Элвинг обернулась – маленькие черные капсулы раскрывались, разбрызгивая черную слизь на белый снег, и из них выбирались маленькие существа.
«Дети», – пронеслась в голове чудовищная догадка.
Словно крамкины из детских сказок, они брели к раскрывшемуся цветку, чтобы жадно припасть к чаше и, втягивая в себя вязкое бурое содержимое, утолить голод.
– Он пожирает наши души, – прозвучало в голове. – И заполняет наши тела тьмой.
Элвинг увидела прозрачный, еле различимый силуэт Гаруны.
Когда очередной ребенок припал к чаше, аллати зажмурилась, а в уголке ее рта выступила кровь – такая же прозрачная, как и весь бесплотный облик Маан.
– Кто он? Где он, Уна? Как мне помочь тебе? – в отчаянии зашептала Эша, не сдерживая слез.
Гаруна грустно улыбнулась и зашевелила губами, но слов не было слышно. Эша смотрела сквозь призрак на уродливый огромный цветок, на ужасающих существ, которые словно насекомые пили его кровавый нектар.
Она старалась прочесть по губам, услышать, понять, что хочет сказать Уна. И когда ей удалось, глаза элвинг изумленно распахнулись. Мгновение, и в них начал разгораться гнев. Лиловое пламя вырвалось из ладоней, и, ударив огненным шаром в черный бутон, окутало лепестки и всех маленьких чудовищ, взметнув в воздух пепел. Пронзительный визг заставил прижать руки к ушам, из носа потекла струйка крови. Эша видела, как алые, словно рубины, капли упали на снег… некогда белый чистый снег.
Свет вспыхнул и поглотил весь мир, избавив от всех чувств. И в этой ласковой первозданной пустоте Эша наконец-то обрела покой. Сладкое мгновение вечности, прежде чем со всех сторон к ней потянулись руки и начали рвать на части, возвращая по кусочкам обратно – в беспроглядную тьму жизни…
– Очнись! Да давай же, Вэлла Ашри! Сколько мне, старому бисту, тебя приводить в чувство?! Что другие-то подумают?!
Превозмогая боль, Эша с трудом раскрыла глаза.
– Вэл Сту? – чуть слышно прохрипела элвинг.
– Сладость моих очей! Ожила, куркума ты моя!
Старый бист затряс элвинг и под конец крепко обнял.
– Гаруна, дети… Надо детей вывести, – прохрипела Эша, вспомнив обрывки видений.
– Сиротки в моем саду. Там они в безопасности.
Эша приподнялась. Торговец подоткнул ей под спину подушки.
– Со мной теперь все в порядке, Вэл Сту. Огромное вам спасибо. Мне надо идти.
– Ох, не ври мне, Ашри! Выглядишь, как мятая чавуки, а упрямишься, как гвар! А за спасение благодари этого шалопая.
Торговец выудил из-за плетеных корзин бистеныша, пурпурного от смущения, и подтолкнул его к кровати, на которой полулежа сидела элвинг.
– Азуррит Тирруза? Сколько леденцов я тебе должна?
Зурри еще сильнее засмущался и затараторил:
– Я спал. Мне снилось чудесное место – деревья как камни, а скалы словно живые. Но тут я увидел черный дым. Он клубился и вил кокон. А потом я услышал, как Вэлла Ашри зовет меня. Когда я проснулся, то словно знал, куда идти… И я тихонько спустился в подвал. А там…
Зурри вошел во вкус, в лицах рассказывая и показывая увиденное.
– Там жуть что творилось! Черные ветки скрутили Ашри, и все ее тело мерцало сиреневым светом!
– А потом он прибежал ко мне, – закончил рассказ Стурион.
– Я бежал изо всех сил. – Зурри замешкался. – Я думал, что уже слишком поздно, но немножко надеялся, что нет.
Эша удивленно взглянула на торговца:
– Я ведь не могу проникать в мысли трех рас, только к…
Бистеныш еще больше засмущался, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал.
– Иди поиграй во дворе. Вэлле Ашри нужно отдохнуть.
Стурион ласково выставил Зурри за порог, подождал минуту, приставив палец к губам, а затем рывком распахнул дверь. Синий комок, не удержав равновесия, вкатился в комнату.
– Поиграй во дворе, – серьезно произнес Стурион, дождался, пока бистеныш, сгорбившись и грустно повесив уши, дойдет до внутреннего дворика, и крикнул: – Присмотри за малышами, я на тебя рассчитываю!
Чудесным образом Зурри преобразился: расправил плечи и побежал к остальным детям, теперь уже не как один из них, а как старший защитник.
Торговец закрыл дверь и вернулся к своему креслу, на котором много часов, молясь Интару и отгоняя мрачные мысли, ждал пробуждение элвинг.
Ашри заметила глубокие тени, что пролегли под глазами биста. Даже паутинки морщин, лучиками разбегавшиеся при улыбке, сейчас не светились радостью, а опутывали лицо сетью времени. Он в миг постарел на кварту века.
– Думаю, он из них, – многозначительно произнес Стурион, облокотившись на спинку.
Эша подумала, что она впервые видит биста таким печальным. И что причина этого не только в ней.
– Обратная эволюция? – неуверенно спросила Эша.
Торговец кивнул, пододвинул кресло и сел. Бист посмотрел на свои когтистые руки, покрытые сетью линий ладони.
– Когда разной крови так много, что уже не найти корней, происходит редукция, и бист становится зверем. Это проявляется не сразу. Обычно малыши в детстве, наоборот, более смышленые, но чем старше они становятся, тем больше звереют, пока совсем не одичают. Может, Зурри повезет и он станет зверем лишь к старости. Но то, что он услышал тебя…
Стурион вздохнул.
– Элвинги теряют разум от чистоты крови, а бисты от того, что совсем о ней не заботятся, – грустно покачала головой Эша.
– Но будь он обычным, то не пришел бы к тебе на помощь.
– Слабость и сила.
– Да, в каждом из нас.
– Есть варианты как-то это отсрочить или избежать?
Стурион покачал головой. Эша закусила губу. В молчании они думали об одном и старались разглядеть хотя бы тень надежды в глазах друг друга. Головная боль вернулась, заставив элвинг зажмуриться.
– Долго я так провалялась?
– Зурри прибежал поздно ночью, я сразу пошел за ним. Он тайком провел меня, пока весь приют спал. Но как ни старался, я не мог освободить тебя от пут. И тогда я увидел шкатулку. Словно вернулся на сто лет назад, когда голопопым бистенышем бегал по оазису Азура, стараясь урвать сочных слив. Из родни у меня тогда была лишь приемная бабка. Мы звали ее БабаЗу. У нее таких, как я, было полдюжины – всех не прокормить, и каждый зарабатывал на жизнь, как мог. Но вечерами мы собирались вместе у костра, делили поровну ужин, и БабаЗу рассказывала нам истории. Страшные и захватывающие, какими могут быть сказки лишь в пору, когда ты столь мал, что говорить толком не можешь и не пригибаясь проходишь под столом.
Стурион кашлянул, потянулся к кувшину и налил пряного отвара себе и Ашри. Он специально тянул время, чтобы не дать этой отчаянной ушастой голове сорваться и кинуться в очередную авантюру, из которой он уже может и не дождаться ее живой. А еще воспоминания уносили в прошлое – далекое, безопасное, нереальное. Именно этого он хотел сейчас всей душой.
– И одна из историй, – сделав глоток, продолжил бист, – была о Пожирателе душ. Сотканном из мрака незнакомце, что приходит лишь во снах и только когда звучит Песня Черного Цветка. Эта песня, мелодия – по сути своей заклинание. Но магия эта особого толка. Кровавая, запретная, беспощадная. По легенде, никто из живых не может прочесть это заклинание. Никто из смертных не в силах повторить Песнь Черного Цветка, что растет на границе нашего мира и Бездны, по ту сторону Врат. Но если поймать мелодию в ящик на той стороне и с помощью ключа выпустить на этой, то заклинание сработает. Оно пробудится голодное и жаждущее плоти. Найдет того, кто ближе всего, и поглотит его душу. Пожрет изнутри. БабаЗу всегда говорила, что Бездна отпирается с двух сторон. С нашей – ключи у Хранителей Пламени, а с той – у Пожирателя.
Эша поежилась.
– Я думал, что это всего лишь бабкины сказки, – продолжил Стурион, – но как только увидел шкатулку, в мыслях как живая возникла БабаЗу. И я грохнул что было сил по чумной коробке, не заботясь больше о тишине. Да так лихо грохнул, что ключ и шестеренки разлетелись во все стороны! И тогда ветки осыпались прахом, точно морок. Я потащил тебя к выходу. На улице ты на миг открыла глаза, светившиеся, как два фонаря, и потом опять потеряла сознание. Ну а после ты весь день пролежала как мертвая, а затем жар усилился, твои ладони засветились и тебя начало трясти.
Стурион вздохнул и развел руками.
– Я не понимаю, что произошло? Зурри привел несколько ребятишек и попросил приютить. Он просто сказал, что Маан – не та и пугает его. Мне сердце подсказало, что он говорит правду. Но ее я не видел, хотя грохоту от нас было немало. Вэлла Гаруна не появилась.