— Отец? — услышал со стороны свой голос Дхару.
— Нет-нет, — замотала головой Критару. — Он ввязался в эту историю позже. Хвост Дракона готовился к отбытию, Дхару нашёл повитуху. Та обрадовалась, и пошла следом. Когда он предложил помочь нести корзину, та не позволила. Одеяльце задралось, и Дхару увидел спящего младенца. Старуха начала ломать руки и причитать, что дитя осиротило, отец от него отрёкся, и теперь ей надлежит вернуться обратно в Страж. Но Дхару не верил не единому ее слову: ведь в корзине не было шаати.
Критару опустилась на скамью, даже не заметив как упал и разбился один из горюшком, раскидав влажную землю по каменному полу.
— Когда Драконий Хвост ушёл, в гварне было найдено тело старухи. От неё разило вином, тут же валялась бутылка. Списали на несчастный случай: гвар проломил ей череп, когда та перебрав забрела в стойло. Подменыш стал сыном Орму, скрыл связь между Белым Псом и Светлейшей.
Ты, конечно, не знаешь, но Илламиль тоже была под Южной звездой. Она жаждала падения белых стен. Но материнство изменило ее. Примирило с собой. Вычеркнула из ее жизнь и Звезду и Пса. Дхару доставил скорбную весть в Страж, вместе с пустой окровавленной корзиной. Если кто-то и не был доволен исходом, все держали это при себе. Южная Звезда хотела получить себе такой ценный козырь, белые псы вынюхивали то там, то тут, но ребенок исчез, как и не было.
Я уговаривала Дхару разделить ношу, сберечь малыша силами нашего братства, но он решил иначе и не открыл нам, кто это. Мы искали мальчишку, но не смогли найти...
— Потому что это была девочка, — задумчиво произнёс Карш. — Дочь Ину и Парме. И если твоя клятва разделить ношу ещё в силе, то я обращаюсь к тебе за помощью. Мне нужно выиграть время, а через две кварты дней, когда я вернусь с Лантру, я отвезу девочку в место, что приготовил Дхару. Там она будет в безопасности и там о ней позаботятся, как о родной.
Глава 8. Лабиринт теней
Даже белый туман отбрасывает тень.
Молочная пелена струилась потоками. Она была осязаема и невесома, призрачна и реальна. Как белые прозрачные занавеси бьющиеся на ветру растворяются в бледном зимним небе. Как снег стирающий очертания мира накрывает землю. Как забвение поглощающее разум лишает боли. И только ветер рвущий ткань, уносящий снег, развеивающий морок, противостоит туману. Заставляет его трещать, расползаться на ленты и обнажать скрытое...
И тогда, отступая, туман оставляет тень. Отпечаток завесы, что не была тьмой, но стала ею.
Проступившая тень собралась в единое целое, обернувшись каменным сводом.
Взгляд, утопающий в белом небытии, ухватился за неровности. Прильнул к ним, впитал... ухватился как за последнюю твердь весящий над обрывом путник.
И вот камень ожил, обнажил перед алчущим взором свою историю.
Вытесанные в скале арки, покрыты искусанной временем глазурью. Знакомые узоры, текут по стенам и растворяются во мраке. Лимонные блики пляшут на камне как солнечные зайчики на озере. Но это не разбитые копья Орта. Пахнет дымом. Огонь. Костёр шипит, желая вырваться, но круглый очаг крепко держит. Пламя злится и обрушивает свой гнев на тонкую палочку. Огонь кусает ее, впивается, роняет искры, отпрыгивает и вновь нападает, пытаясь дотянуться до руки, которая крепко держит почерневший прут. Лица путника играющего с пламенем не видно из-за дыма. Но очертания его так знакомы, что сердце сжимается.
Незнакомец нанизывает на прутик белый шарик. И вот уже огонь как котёнок тянет лапы к угощению, подрумянивая кусочек. Но незнакомец о чем-то задумался и костёр тут же превращает лакомство в уголь. Но и это не волнует путника. Лишь на миг он отрывает взгляд от пламени в котором читал прошлое. Призрачный ветерок прогоняет сизый дым. Огонь отражается в оранжевых глазах, подсвечивает шрамы: старые и новые, блестит на клыках...
— Клыкарь!
Ашри слышит, как ее голос эхом разносится под сводами пещеры. Но бист только вздрогнул и выронил прут. Он смотрит прямо в ее сторону. Щурится, стараясь разглядеть.
Грав жив! Он рядом! Ашри устремляется к другу. Все обиды и размолвки смыты страхом и слезами. Прошлое не имеет значение.
— Как ты тут оказался? — элвинг шмыгает, утирает глаза. — Как ты нашёл меня?
Но бист молчит. Лишь продолжает смотреть на неё и ... не видит. А она будто уперлась в стену. И сколько бы Ашри не кричала и как бы не билась, она не в силах преодолеть невидимый барьер.
Может это лишь сон? Воспоминания прошлого?
«Разве не этого ты искала?». Все тот же голос шепотом отравляет сознание.
«Лишиться своего проклятого дара и обрести покой».
«Какого это потерять его? Стать обычной? Слабой».
Ашри застыла и всмотрелась в выточенные в камне рисунки. Она узнала барельефы, ведь раз за разом она возвращалась к ним, тщетно пытаясь открыть врата легендарной библиотеки Мэйтару и найти зал Семи Лун. Развалины архива Тирха. Место, где мог сохраниться след Арпанлии. Она и Грав были там. Очень давно. Словно в прошлой жизни. Там она нашла чертёж для Тордена. Оттуда она вернулась в Аббарр и купила кайрина. Там в Тирха... Нет, она была там одна. Они расстались с Клыкарем до этого. Поругались. И ещё что-то было не так. Плечо Грава перевязано — след атаки куфа, на лице рваный шрам, одежда на боку потемнела, пропиталась кровью. Алая струйка течёт по камню, на котором он сидит. Уже целая лужа вязкой жидкости. Почему она раньше не заметила? Почему он не замечает ран? Он ведь истечёт кровью!
«Бейся, бейся сильнее, птичка! Отчаянье и бессилие — вот и все что теперь у тебя есть», — шепчет голос.
Ашри бросилась вперёд, но барьер лишь дрогнул и по нему как по глади озёра пошла мелкая рябь. Элвинг уперлась ладонями в стену и вызвала пламя, но пламя не откликнулось на ее зов. Не единой искры не сорвалось с кончиков пальцев.
— Да, что происходит? — обессилев, прошептала элвинг.— Что за дурацкий сон?!
Слёзы радости приобрели вкус отчаяния. Так близко и так далеко!
«Скучаешь без своего проклятия? О, птичка, слабость не ходит одна, вокруг неё кружат сонмы сожалений».
Элвинг сползла на камень, прислонилась спиной к невидимой стене и закрыла глаза. Но выкинуть образ умирающего друга она не могла.
«Нравится быть немощной? Готова ли ты теперь навсегда проститься со своим даром и проклятием? Что ты готова сделать, птичка, чтобы вернуть его?»
— Живи, — шептала она, закрыв глаза, желая не слышать голос Пожирателя в своей голове. Живи. Я не хочу чтобы и о тебе кричали чёрные плакальщики.
«Какую цену готова ты заплатить за это?»
— Любую, — беззвучно прошептала Ашри.
Смех разнесся под каменными сводами, отражаясь и множась, пока не превратился в гул.
— Похоже, мы тут вместе застряли.
Ашри вздрогнула, моргнула и увидела перед собой Маан.
— Гаруна?
— Ага, — улыбнулась аллати, — неожиданно, правда?
Ашри вскинулась, оглянулась. Но огонь прогорел и клыкарь исчез. Там, где ещё мгновение назад истекал кровью Грав, лишь вился дымок отгоревшего пламени.
— Ты тоже не реальна? — прошептала Ашри, вглядываясь в лицо Гаруны.
Маан пожала плечами и устроилась рядом с Ашри:
— Что есть реальность? Лишь игра света, тени и разума.
— Какой-то у меня забористый бред, — попыталась улыбнуться Ашри. — Но ты хотя бы меня слышишь. И я больше не слышу его.
Голос Пожирателя затих. Отступил перед взглядом огромных темных глаз Гаруны, в которых блестела бесконечная доброта и сочувствие.
— Твой разум рассыпается на фрагменты, делов-то, — Маан прикоснулась к дымчатой ракушки ожерелья.
— Звучит не очень, — вздохнула Ашри.
— И выглядит тоже, — кивнула аллати.
Уна подняла руку и Эша увидела как сначала пальцы, затем ладонь и вот уже вся руку до локтя обратились в черный пепел и улетели прочь.
Но стоило элвинг сосредоточиться, как крупинки обратили свой бег и вернулись обратно. Но стоило расслабиться и распад, хоть и медленнее, вновь возобновился.
— Мое время вышло? — устало спросила Ашри.
— А вместе с ним и моё, — грустная улыбка осветила лицо Уны.
— Я так и не успела спросить, кто дал тебе те шкатулки. Как Пожиратель нашёл тебя и зачем?
— За большим злом всегда стоят обычные маленькие тхару, а у монстра лицо соседа, — нахмурилась Маан. — Гаар, а Пожиратель одно из многих его воплощений, лишь откликается на зов и находит брешь.
Гаруна прикоснулась к элвинг:
— Брешь в сердцах, в умах, в ткани бытия.
— Но ради чего?
Маан пожала плечами:
— Власть, месть или спасение. Наш род не так сложен и изобретателен, чтобы придумать что-то новое. Подумай, что видишь ты на доске и представь, кто стоит за этим.
— Сиола, ормы, зелёное пламя, — задумчиво произнесла Ашри. — Угроза власти, причина мести, убеждения.
— Вот видишь, у всего есть минимум две стороны, а в твоей задачке целый клубок причин и возможностей.
— Да, но...
Маан накрыла руки Ашри своими:
— Если все же ты сможешь выбраться из этой передряги, найди одного биста, — она замолчала, рассеянно взглянула на тлеющую плоть и продолжила: — Жаль, что я тебя с ним не познакомила. Вариол Карш.
Ашри вздернула брови.
— Оу, так вы знакомы, — казалось, Маан была этому рада. — Как тесна пустыня, раз две песчинки из разных ее уголков столкнулись.
— Кажется я снова все испортила, — усмехнулась Ашри. — У меня дар обращать в пепел все к чему прикоснусь.
— Тогда передай Каршу, чтобы он отпустил. Меня, отца, злобу...
Силуэт Маан задрожал, и вот от нее в воздухе осталась лишь черная пыль:
— И ты отпусти, Пепельная птичка... Живи, — прошелестели слова и осели на камень пещеры.
Ашри вслушивалась в тишину.
— Ну же, — процедила она сквозь зубы. — Твоя очередь появиться.
Она всматривалась в темноту, складывая морок в знакомый силуэт. Но как не старалась, тот чья оборванная жизнь первым холодным камнем упало в ее душу не желал приходить.