у дверей церкви. Он вошел, но меньше чем через три четверти часа его с гневом прогнали. Начиная с первого свидания в ноябре он продолжал являться раз в неделю. На его лице можно было прочесть выражение самодовольства и глупости, которое не ускользало ни от кого и до крайности оскорбляло высокомерную аббатису. В пасхальный понедельник она отнеслась к нему с особенным презрением и наговорила ему много оскорбительных вещей, которых не стерпел бы даже последний монастырский поденщик. Все же через несколько дней она снова кивнула ему, и красавец-епископ не преминул в полночь явиться к церковным дверям. Она позвала его для того, чтобы сообщить о своей беременности. При этом известии, сказано в процессе, молодой человек побледнел и от страха лишился всякого соображения. У аббатисы сделалась лихорадка; она позвала врача, от которого не скрыла своего состояния. Человек этот, зная щедрость аббатисы, обещал спасти ее. Он послал к ней женщину из народа, молодую и красивую, которая, не имея звания повитухи, была все же достаточно сведуща в этом деле. Муж ее был булочником. Елена успокоилась после разговора с этой женщиной, заявившей ей, что для выполнения задуманного плана, при помощи которого она рассчитывала спасти ее, необходимо найти в монастыре двух женщин, кому можно было бы доверить эту тайну.
— Если это будут женщины вашего сословия, я согласна, но равным мне я никогда не доверюсь! Оставьте меня.
Повитуха ушла. Но несколько часов спустя Елена, решив, что женщина эта может погубить ее своей болтовней, позвала врача, который вторично прислал повитуху в монастырь, где ее щедро вознаградили. Она поклялась, что, если бы ее даже и не позвали во второй раз, она не разгласила бы доверенной ей тайны, но снова подтвердила, что, если в монастыре не будет двух женщин, преданных аббатисе, она за это дело не возьмется (без сомнения, она боялась обвинения в детоубийстве). После долгих колебаний аббатиса решила доверить свою ужасную тайну синьоре Виттории, настоятельнице монастыря, принадлежавшей к благородной фамилии герцогов де К., и синьоре Бернарде, дочери маркизы П. Она заставила их поклясться на евангелии, что они ни слова не скажут даже на церковном суде о том, что она сейчас сообщит им. Монахини похолодели от ужаса. На допросе они показали, что, зная надменный характер аббатисы, они ожидали признания в убийстве. Аббатиса сказала им холодно и просто:
— Я нарушила мой обет, я беременна.
Синьора Виттория, настоятельница, глубоко взволнованная и движимая не простым любопытством, а чувством дружбы, много лет связывавшей ее с Еленой, воскликнула со слезами на глазах:
— Но кто же этот безумец, который совершил такое преступление?
— Я не открыла этого даже моему духовнику; судите сами, могу ли я сказать это вам!..
Монахини стали совещаться о том, как скрыть эту тайну от прочих обитательниц монастыря. Они решили, что прежде всего надо перенести кровать аббатисы из кельи, находившейся в центре монастыря, в аптеку, которая помещалась на четвертом этаже, в самой отдаленной части огромного здания, выстроенного на средства Елены. Там Елена и произвела на свет младенца мужского пола. В течение трех недель жена булочника скрывалась в покоях настоятельницы. Когда она быстро шла по двору, вынося ребенка из монастыря, он закричал, и женщина, перепугавшись, спряталась в погребе. Час спустя синьоре Бернарде удалось с помощью лекаря открыть садовую калитку, и булочница поспешила удалиться из монастыря, а вскоре затем покинула и город. Очутившись в пустынной местности и охваченная паническим страхом, она приютилась в пещере, найденной ею среди скал. Аббатиса написала Чезаре дель Бене, наперснику и домоправителю епископа, который поспешил к указанному ему месту. Он был на коне; взяв ребенка, он поскакал галопом в Монтефьясконе. Ребенка окрестили в церкви св. Маргариты и назвали Александро. Хозяйка дома, где они остановились, подыскала кормилицу, которой Чезаре дал восемь скудо. Женщины, собравшиеся в церкви во время крещения, громко кричали и требовали, чтобы Чезаре назвал им отца ребенка.
— Это один римский вельможа, соблазнивший бедную крестьянку вроде вас, — ответил он и скрылся.
VII
Пока все шло благополучно. В огромном монастыре, где жило триста любопытных женщин, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Но аббатиса дала лекарю несколько пригоршней новых цехинов римской чеканки. Лекарь дал несколько монет жене булочника. Женщина эта была молода и красива, а муж ее был ревнив; однажды, роясь в ее сундуке, он нашел эти сверкающие монеты и, вообразив, что, может быть, это плата за супружескую измену, потребовал объяснения, приставив жене нож к горлу. После некоторых колебаний женщина поведала ему всю правду, и мир между ними восстановился. Супруги стали вдвоем обсуждать, на что лучше употребить эти деньги. Булочница хотела уплатить долги, булочник же находил, что лучше купить мула, что и было сделано. Мул этот вызвал много толков у обитателей квартала, знавших, в какой бедности жила эта чета. Все кумушки города, друзья и недруги, приходили к булочнице и допытывались, кто же тот щедрый любовник, который подарил ей мула. Потеряв терпение, женщина в своих ответах говорила иной раз словечко правды. Однажды, когда Чезаре дель Бене, проведав ребенка, явился затем, чтобы дать отчет о нем, к аббатисе, последняя, несмотря на недомогание, доплелась до решетки и начала осыпать епископского домоправителя упреками за болтливость его людей. Епископ заболел от страха, он написал в Милан своим братьям о предъявленном ему несправедливом обвинении и просил их о помощи. Несмотря на свою болезнь, он все же решил уехать из Кастро, но перед отъездом написал аббатисе следующее письмо:
«Вы уже знаете, что все раскрылось. Итак, если вы хотите спасти не только мою репутацию, но, быть может, и самую жизнь, вы должны, во избежание еще худшего скандала, обвинить во всем Джованни-Баттиста Долери, умершего два дня тому назад; если таким способом вы и не восстановите своей чести, то моей по крайней мере не будет угрожать никакая опасность».
Епископ призвал дона Луиджи, исповедника монастыря Кастро.
— Передайте это синьоре аббатисе в собственные руки.
Последняя, прочитав это бесчестное письмо, громко воскликнула при всех, находившихся в ее комнате:
— Вот чего заслуживают неразумные девы, предпочитающие телесную красоту духовной!
Слух о происшедшем в Кастро быстро достиг ушей грозного кардинала Фарнезе (он уже несколько лет делал все, чтобы заслужить это прозвище, потому что надеялся на предстоящем конклаве получить поддержку кардиналов Zelanti[9]).
Он тотчас же отдал подеста в Кастро приказ арестовать епископа Читтадини. Слуги последнего, боясь допроса, разбежались. Один Чезаре дель Бене остался верен своему господину и поклялся, что скорее умрет под пыткой, нежели выдаст его хотя бы одним словом. Читтадини, окруженный стражей в своем собственном дворце, снова написал своим братьям, которые поспешили приехать из Милана. Но они застали его уже заключенным в тюрьму Рончильоне.
Я прочел в протоколах процесса, что на первом допросе аббатиса, признав себя виноватой, отрицала свою связь с епископом; ее любовником, показала она, был Джованни-Баттиста Долери, монастырский адвокат.
Девятого сентября 1573 года Григорий ХIII приказал, чтобы с процессом поспешили и чтобы его вели со всей строгостью. Уголовный судья, фискал и комиссар отправились в Кастро и в Рончильоне. Чезаре дель Бене, домоправитель епископа, признался только в том, что отнес какого-то ребенка к кормилице. Его допрашивали в присутствии монахинь Виттории и Бернарды. Два дня его жестоко пытали. Несмотря на ужасные муки, он сдержал свое слово и признался лишь в том, что невозможно было отрицать. Ничего больше фискал не мог от него добиться.
Когда дошла очередь до монахинь Виттории и Бернарды, которые были свидетельницами пытки Чезаре, они сразу признались во всем. Все монахини были допрошены относительно имени преступника. Большинство их ответило, что, по слухам, это был епископ. Одна из сторожих привела те оскорбительные слова, которые аббатиса сказала епископу, выпроваживая его из церкви. Она добавила: «Когда мужчина и женщина разговаривают в таком тоне, это значит, что между ними давно уже завелась любовь». И вправду, монсиньор епископ, всегда такой самоуверенный, имел, выходя из церкви, крайне смущенный вид.
Одна монахиня, когда ей пригрозили пыткой, заявила, что виновником преступления является кот, которого аббатиса всегда держала на руках и ласкала. Другая говорила, что виновником может быть ветер, так как в ветреные дни аббатиса всегда бывала в хорошем настроении и выходила на балкон, который был специально построен для этой цели: если в этом месте, бывало, обратишься к ней за какой-нибудь милостью, она никогда не отказывала. Булочница, кормилица, кумушки Монтефьясконе, напуганные пытками, которым подвергли Чезаре, рассказали правду.
Молодой епископ, содержавшийся в Рончильоне, был болен или притворился больным, что дало повод его братьям при помощи могущественной поддержки синьоры де Кампиреали несколько раз припадать к стопам папы и просить его отложить суд до выздоровления епископа. В ответ на это грозный кардинал Фарнезе усилил охрану тюрьмы, где находился епископ. Так как его нельзя было допросить, то комиссары каждое заседание суда начинали с нового допроса аббатисы. В один прекрасный день, когда мать передала ей просьбу мужаться и продолжать отрицать свое преступление, она во всем созналась.
— Зачем вы сначала обвинили Джованни-Баттиста Долери?
— Из жалости к малодушному епископу; к тому же, если ему удастся спасти свою драгоценную жизнь, он сможет позаботиться о моем сыне.
После этого аббатису заперли в тюремной камере монастыря, стены и своды которой были толщиной в восемь футов. Монахини говорили с ужасом об этой темнице, известной под названием «камеры монахов». Там аббатису день и ночь стерегли три женщины.