Мисс Грилл:
— Звезда блуждающая.
Скорей комета. Мисс Тополь:
— Нет. Ибо те качества, какие любил он всякий раз в своем предмете, существовали более в его воображенье. Очередной предмет бывал лишь рамкой для портрета, созданного его фантазией. Он был верен своей мечте, а вовсе не внешнему ее подобию, к какому всякий раз прилагал ее с готовностью и непостоянством. На мою беду, я понимала его лучше, чем он меня.
Мисс Грилл:
— Вряд ли брак его оказался счастливым. Видели вы его с тех пор?
Мисс Тополь:
— В последние годы — нет, а то видела изредка в большом обществе, которого обыкновенно он избегает; мы разговаривали дружески; но он так и не узнал, ему и невдомек, как сильно я люблю его; быть может, он вообще не думал, что я его люблю. Я слишком хорошо хранила свою тайну. Он не утратил своей страсти к блужданьям, исчезая время от времени, но всегда возвращаясь домой. Думаю, на жену у него нет причины жаловаться. И все-таки мне все время сдается, что, будь я на ее месте, я приручила бы его к дому. Во многом ваш случай схож с моим; правда, моей соперницей была ветреная фантазия; вам же надо перебороть прочные домашние узы. Но вам, в точности как и мне, грозила опасность стать жертвой одной идеи и щепетильности; вы избрали единственно верный путь, чтобы от этого избавиться. Я жалею, что уступила щепетильности; расстаться же с идеей мне было б жаль. Мне сладки воспоминанья, я не променяла бы их на безмятежный покой, смертный сон, сковавший умы тех, кто никогда не любил или не любил всей душою.
ГЛАВА XXVIIIАРИСТОФАН В ЛОНДОНЕ
Non duco contentionis funem, dum constet inter nos,
quod fere lotus mundus exerceat histrioniam.
Я не тяну веревку раздора, ибо решено, что почти
все актерствуют на свете.
«Весь мир — театр»[476].
Tous le comediens ne sont pas au theatre[479].
Пошли дожди, а за ними оттепель и теплые ветры. Дороги подсохли для съезда гостей, участников Аристофановой комедии. Представление назначили на пятый день рождества. Театр озарялся множеством свечей в хрустальных канделябрах, а сцену освещали лампы. Кроме компании, гостившей у мистера Грилла, сюда съехался весь цвет окрестных мест, и, таким образом, были заняты все полукруглые ряды, правда, не голых каменных скамей, но достаточно уютно устроенных с помощью спинок, подушек и подлокотников удобных сидений. Лорд Сом был непревзойден в роли театрального распорядителя.
Занавес, которому не надобно было падать[480][481], поднялся и открыл сцену. Действие происходило в Лондоне, на берегу Темзы, на террасе дома, занятого обществом спиритов. В центре была арка, и сквозь нее видна улица. Грилл спал. Цирцея, стоя над ним, открывала диалог.
Цирцея: Грилл! Пробудись и человеком стань!
Грилл: Я крепко спал и видел чудо-сны.
Цирцея: И я спала. А долго ль, угадай?
Грилл: Часов четырнадцать — садится солнце.
Цирцея: Три тысячелетья.
Грилл: Вот это дрема!
Но где, скажи, твой сад и твой дворец?
Где мы?
Цирцея: Поверишь ли, когда-то
Здесь лес стоял, прозрачная река
Стремилась к океану через дебри.
Теперь же здесь, благодаря трудам,
Среди жилищ отравленный поток,
Повсюду сея смерть, дыша зловоньем,
Грохочет, пенясь.
Грилл: Что там, вдалеке?
Какие-то нелепые громады?
Цирцея: Дома, печные трубы и суда —
Все изрыгает черный, смрадный дым.
Двуногие и лошади снуют
С утра до вечера — весь день в погоне
За прибылью, а то за наслажденьем.
Грилл: О Вакх, Юпитер! Ну, столпотворенье!
Бездумно, словно тени, все порхают:
Наверно, то же зрел Улисс в Эребе.
Но нечему мы здесь?
Цирцея: Восстали вдруг
Властители невидимого мира
И нас призвали.
Грилл: Но с какою целью?
Цирцея: Сейчас расскажут. Вот они идут.
А с ними стол мистический. О, ужас!
Вот заклинанья произносят. Ну, смотри!
Входят спириты. Вносят дубовый стол.
I. Осторожней со столом —
Чтоб кружился он волчком.
Брат с особенным чутьем
II. Пусть круг магический найдет.
Коснется центра в свой черед,
Чтоб месмерическая сила
Стол дубовый закружила.
III. Вот послышалось шипенье —
Началось столовращенье.
Посвященные поймут —
Духи дерева поют.
Все: Вызываем мы Цирцею!
Цирцея: Вот я, братья-чудодеи!
Но к чему дубовый стол
И гаданья произвол?
Я пред вами во плоти —
Всякий может подойти.
Трое: Это что за благодать:
Глаз не в силах оторвать!
Волосы — златой поток,
Ниспадающий до ног.
Лик — сиянье красоты,
Дочерь солнца — вот кто ты!
С ужасом тебя мы зрим.
Цирцея: Грилл, теперь ты нужен им.
Трое: Волею твоею он
В образ хряка заключен.
Жил безбедно средь свиней,
Позабывши жизнь людей.
А теперь как человек
Пусть оценит этот век:
Пар наука уловив
Двинула локомотив.
Бороздятся океаны,
И неведомые страны
Обживаются нежданно.
Собеседуем чрез море —
Мысль резвится на просторе,
Век неслыханных свершений:
Отовсюду восхваленья!
Оглядев все эти сферы,
Держится ль он прежней веры,
Драгоценный лик людской
Променявши на свиной?
Цирцея: Грилл! Отвечай!
Грилл: Судить, конечно, рано,
Но все, сейчас увиденное мной.
Из рук вон плохо.
Трое: Если бы смогли
Мы показать ему чреду триумфов,
Он вмиг бы изменил свое сужденье.
Цирцея, помоги!
Цирцея: Одно мгновенье!
Сократу уподобясь, призову
Я облака — пускай изобразят
Ярчайшей чередой, все что увидят
На суше и на море. Взмах жезлом —
И вот летят! как и тогда, в Афинах,
Светясь, подобно девам неземным.
Спускается хор облаков и ослепительный хоровод красавиц постепенно вырисовывается из туманной дымки. Поют первую песнь.
Плывущие в лазури облака,
Мы рождены ревущим океаном[484],
С высот глядим, как ринулась река
К долинам и лугам, лесным полянам,
А выйдет солнце — сей небесный глаз, —
Развеет нас ярчайшими лучами,
Возникнем из тумана в тот же час —
И вдаль глядим бессмертными очами.
Мы, Девы, проливающие дождь,
Плывем не к Музам, Вакху и Палладе,
А в город, где один над всеми вождь —
Царит Маммона в пурпурном наряде.
Там достиженья мысли, чувства зрим,
Купаемся в лучах благоволенья.
Хотя и неверны они, как грим, —
Славны сейчас, мертвы через мгновенье.
Реформаторы — науки, морали, политики, — прошли чредой, отвечая на вопрос Грилла. Грилл заключил, что, коль скоро все отнюдь не сделалось лучше прежнего, все скверно и нуждается в исправлении. Хор спел вторую песнь.
Семеро конкурсных экзаменаторов внесли еще один стол и сели в другом углу сцены, напротив спиритов. Они натаскали Гермогена[485] для спора с Гриллом. Грилл победил в споре; но экзаменаторы приписали победу Гермогену. Хор спел третью песнь.
Цирцея, по просьбе спиритов, которые могли вызывать лишь голоса усопших, вызвала на сцену многих духов, славных в свои времена; но все они явились в облике юных дней, какими были до того еще, как их осияла слава. Всех до единого подвергли конкурсным испытаниям и одного за другим объявили негодными для того дела, на которое они притязают. Наконец явился некто, кого Цирцея представила экзаменаторам как юношу, подающего особые надежды. Он готовил себя к военному поприщу. На все вопросы, касаемые до войны, отвечал он впопад. В ответ же на все прочее твердил лишь одно, что чего не знает, того не знает, и тем навлек на себя недовольство экзаменаторов. Его объявили негодным и отправили к остальным отвергнутым, выстроившимся в глубине сцены. Прикосновением волшебного жезла Цирцея всем им придала тот облик, каким обладали они в пору зрелости. Здесь оказались Ганнибал и Оливер Кромвель; а на переднем плане стоял последний претендент — Ричард Львиное Сердце. Ричард стал размахивать мечом над головами экзаменаторов, те в ужасе повскакали с мест, перевернули стол, повалились друг на дружку и пустились в бегство. Герои исчезли. Хор спел четвертую песнь.
Хор:
Глянет щучья голова —
Вмиг стремглав летит плотва,
Как гонимый ветром лист,
Как, цепа заслышав свист,
Разлетается мякина,
Как от волка мчит скотина,