– Нашла что-то? – спросила Север.
– Нет.
– Как тебе это?
Она держала бирюзовое платье, при виде которого Тезер Виккери срочно понадобился бы рвотный пакет.
– Оно ужасное.
– Почему?
– Цвет тебе не подходит, и эти рюши… Зачем они вообще?
– Хорошо, тогда помоги мне что-нибудь найти. Я в этом не разбираюсь. Быть девочкой – не мое.
– Оно и видно, – съязвила Миди.
– Кто бы говорил.
– Я, может, выгляжу не очень, но внутри я принцесса.
– О да.
– Вот, – сказала я, протягивая Север найденное платье.
– Черное? У меня и так все вещи черные.
– А ты представь, как оно будет красиво облегать твое тело. И это декальте всех сведет с ума.
– Хм… Ладно, пойду примерю.
– Эй, я тоже хочу всех свести с ума, – сказала Миди.
– Тебе даже стараться не нужно! – выкрикнула Север из примерочной.
– Помолчи! Так, сестренка, найди мне ослепительное платье.
– Какой твой любимый цвет?
– Розовый.
Я схватила первое попавшееся розовое платье.
– Нравится?
– Классное.
– Оно увеличит то, что нужно увеличить и скроет то, что необходимо скрыть.
– Вау… Ты, наверное, в прошлом была одной из тех, кто падает в обморок, узнав о новой коллекции «Шанель».
Мы с Тезер обожали шопинг… Я теряла голову при виде чего-нибудь ультрамодного и со скидкой. Откладывала карманные деньги, и, как только набиралась приличная сумма, я бежала к Тезер, и затем вместе мы отправлялись за новыми шмотками. А уж вечером я выслушивала от матери: «Зачем тебе это тряпье?!», «Перестань транжирить!». Я даже плакала из-за этого. Господи, было бы из-за чего… Потом жаловалась Тез, а та меня успокаивала и обязательно что-нибудь дарила: «Знаешь, купила эти очки «Миу Миу», в магазине вроде понравились, а пришла домой, вновь надела и поняла, что они суживают мое и без того узкое лицо. Поэтому забирай. Тебе, кстати, не помешало бы его сузить, без обид».
– Так и есть, – сказала я, отмахнувшись от воспоминаний, как от назойливой мухи.
– Да уж. Прекрасная жизнь выплюнула тебя на берег, как мертвого дельфина… или вонючие водоросли.
Мы шли грациозно, шуршали новыми платьями, сверкали украшениями на шеях, цокали каблучками. Все заштукатуренные, причесанные, аккуратные. Север была похожа на кинозвезду. Плавно шевелила бедрами, соблазняла грудью встречных людей, декольте ее было глубже ее души. Миди словно сбежала со школьного выпускного. В тот вечер она была… милой. Да, милой. Прелестные завитушки на голове, розовое платьице, бледная кожа, которая впервые казалась не болезненной, а аристократичной. А я почему-то решила купить белое платье с длинными рукавами и короткой юбкой. Мои волосы были забраны в небрежный пучок, только две легкие пряди свисали у лба и заканчивались у острых скул.
Как только мы зашли, такие красивые, опасные, помеченные буквой А, все сразу обратили на нас свое внимание. Людей было много, знакомых лиц практически не было, за исключением «Абиссали». Мы прошли холл, поднялись по лестнице, и, как по сценарию самого глупого, наивного фильма, всего в нескольких метрах от нас стоял Доминик, рядом с ним Брайс и еще какие-то люди. Доминик врезался в меня своим восхищенным взглядом, мне даже стало неловко, но потом почему-то мне захотелось ему улыбнуться, и он улыбнулся мне в ответ. Такой очаровательный, в черном костюме. Я почувствовала себя красивой, желанной. Свободной.
«Грандеза» собрал в тот вечер все высшее общество. Сюда съехались владельцы крупных корпораций, их жены, дети, которые тоже, в свою очередь, владели крупным бизнесом.
Нулевой этаж – ресепшен, охрана, гардеробная. Первый этаж включал три крыла. Первое вело к ресторану, второе – к залу с казино и третье – холл, размером с половину футбольного поля, с диванчиками, фонтанами и роскошным видом на сад, куда можно пройти через специальный выход и прогуляться по тенистым тропинкам, наслаждаясь ароматом неспящих цветов. Остальные тридцать этажей – номера, на крыше находилась вертолетная площадка.
Я в одиночку исследовала «Грандезу», пряталась от настойчивых журналистов, операторов, вспышек. Отель был похож на замок, на владение жестокого короля. Не знаю, почему жестокого. Наверное, я уже помешалась. В общем, я бродила по замку жестокого короля, я была служанкой, и нам, служанкам, ни в коем случае нельзя шататься без дела, если застукают, то выпорят. Или как там наказывали раньше? Неважно. Я осторожно, с детским любопытством заглядывала в номера, в тот вечер они все были открыты. Натыкалась на кладовки, служебные помещения. Красная ковровая дорожка тянулась вдоль коридоров, указывала мне путь. Такая мягкая, что каблуки проваливались в нее, словно в зыбучий песок. Всюду золотые стены с глянцевой поверхностью, приглушенный свет и волшебное мерцание.
Я спустилась на первый этаж, где происходило пиршество. Десятки столов с фруктами, напитками, дорогой рыбой, блюдами с неизвестными названиями. Толпы разодетых дам, мужчин, корреспонденты. Элиот давал интервью, вызывающе жестикулировал, самоуверенно улыбался. Лестер был вовлечен в разговор, могу предположить, с какими-то высокопоставленными людьми.
Я решила прогуляться по саду, там как раз выступал оркестр. Я присела на лавочку, стала наблюдать за милыми вальсирующими парочками. Вдруг заметила, что кто-то решил составить мне компанию: Доминик.
– Я все еще надеюсь, что когда-нибудь ты позволишь мне потанцевать с тобой.
Я застенчиво улыбнулась, старалась быстро придумать хоть один весомый аргумент, почему я не хочу с ним танцевать, но… Я ведь хочу с ним танцевать. Под этими звездами, под звуки потрясающего оркестра. Почему нет?
– Пойдем. Только у меня привычка наступать на ноги партнеру.
– Ничего, потерплю.
Доминик встал, подал мне руку. Жар коснулся моих щек. Он обнял меня за талию, и мы стали медленно вальсировать.
– Ты очень красивая.
– Доминик, давай будем молча танцевать, – сказала я, не поднимая на него глаз.
– Я думал, девушкам нравится, когда им делают комплименты.
– Нравится… Вот только дело в том, кто их делает.
– Почему ты не смотришь мне в глаза? Чего ты боишься?
– Вот, смотрю. Доволен?
– Я знаю, чего ты боишься. Ты боишься влюбиться в меня.
– Доминик…
– Тебе до сих пор больно, но я помогу тебе избавиться от этой боли.
– Ты станешь моей таблеткой?
– Да. Я верну тебя к жизни.
– Тебе не кажется, что это унизительно?
– Может быть. Но помни: к любой таблетке возникает зависимость. Я сделаю так, что ты не сможешь без меня жить.
А потом он меня поцеловал.
На губах еще остывал след от поцелуя. Я залпом выпила бокал шампанского. Я нашла уединение в красном зале, ведущем в курилку и в туалеты. Здесь люди, так же как и я, отдыхали от шума, вдыхали табачный дым, цветочный освежитель воздуха, слушали смешки из уставших от болтовни уст и далекую музыку.
Я не остановила его, не оттолкнула. Мне снова понравилось, хоть теперь я и испытывала жуткое чувство. Словно похмелье. Тошнит, все противно, но этому предшествовало нечто хорошее. Это неправильно, так не должно быть…
В дальнем углу зала я узнала паренька. Это был Джеки, в тот вечер он всех избегал, ходил понурый и топил свою обиду в шампанском.
– Ты чего тут один?
– Меня никто не хочет видеть.
– Да? А почему тогда тебя все ищут сейчас?
Он не поверил мне, равнодушно отвернулся.
– Джеки, я хотела тебе кое-что сказать. Во-первых, твой галстук живет отдельной жизнью.
Узел ослаб, спустился к третьей пуговице рубашки.
– Ненавижу галстуки. Я рассматриваю их только как подручный способ самоубийства.
Я засмеялась, поправила галстук.
– А во-вторых… Я восхищена тобой. Ты пошел против всех, защитил девушку. Твой поступок достоин уважения.
– Но так только ты считаешь.
– Лестер погорячился.
– Он постоянно на мне срывается… Он перестал доверять мне. Я чувствую себя ненужным.
– Знаешь, я тоже чувствовала себя ненужной. Думала, что мой отец меня ненавидит. Но только теперь я поняла, что он любил меня, по-своему, не так, как мне хотелось бы, но любил. И Лестер тоже тебя очень любит. Он вложил в тебя золотые человеческие качества. Ты вырос умным, смелым, ответственным. Это и есть результат большой родительской любви.
– Спасибо, Глория.
– Так что не раскисай, Джеки Боуэн. В такой шикарный вечер нельзя грустить.
Я и себе приказала не грустить и забыть о том легкомыслии, что я допустила. Стив, ты смотришь на меня сверху и презираешь. Мое объятие с кем-то для тебя как удар ножом. Или там ничего не чувствуют? Я буду надеяться, что там ничего не чувствуют, ведь жизнь и так награждает нас переизбытком чувств, там они должны отсутствовать. Смерть бесчувственна.
– Есть вести от Логана? – спросила я.
– Он сказал, что все в порядке. Ведется круглосуточный контроль, – ответил Брайс.
– Почему-то мне кажется, что это послание всего-навсего чья-то злая шутка. Просто кто-то хочет, чтобы Лестер понервничал, – сказала Север.
– Хорошо бы, если так.
– Оу, Доминик, ты под прицелом, – пропела Миди, указывая на кого-то, кто был позади нашего диванчика.
Мы синхронно обернулись. В нескольких метрах от нас стояли две девушки. Одна из них, брюнетка в дьявольски прекрасном красном платье, пожирала глазами Доминика.
– Кто это? – спросил он.
– Ты что, это же Мила Гольдони, – ответила Север.
– Да ладно? Серьезно? Боже… Я… Я ведь даже понятия не имею, кто это.
– Болван. Мила – дочь Вендена Гольдони, владельца Манчестерского оружейного завода. Стыдно таких людей не знать.
– Братишка, она идет сюда! – воскликнул Брайс.
Мила робко подошла к нам, широко улыбнулась.
– Добрый вечер, – сказала она.
– Вечер добрый, – отозвался Джеки.
– Мне немного неловко… В общем, мы с моей подругой поспорили, что я не смогу подойти к вам и заговорить с вами.