– Ты только послушай, что она пишет! – обратился к нему Октавиан. Клавдий кивнул, не спуская с индейцев глаз. Его что-то в них настораживало. – «Тема… – Это надо полагать, Артемий Балашов. – …предложил провести глубокое сканирование системы карстовых пустот в юго-западной части медеанского континента, так называемых Холодных пещер. Предложение поддержали. Сканирование проводили с помощью орбитального интроскопа. Выяснилось, что Холодные пещеры – лишь верхний уровень более обширной системы пустот, расположенных на глубине до трехсот метров. Лючия обратилась к Старейшинам, чтобы те дали лучших охотников, которые могли бы стать нашими проводниками в исследовании этих пустот. Старейшины отказали, сославшись на табу. Но самое странное, что и Лючия, после общения с ними, стала горячей противницей изучения этих пустот. Она даже настояла на прекращении интроскопирования. Не понимаю ее, если честно…»
– А может, она испугалась? – предположил Клавдий.
– Кто?
– Лючия Хилес…
– Не смеши… Вспомни ее личное дело! «Развитое чувство долга. Предельная ответственность. Склонность к волевым решениям. Бескомпромиссность»… Не каждому, знаешь ли, дается такая характеристика.
– Не знаю… – пробормотал Клавдий. – Ведь она ходила к этим Старейшинам совершенно одна. Без оружия. Через сырой, холодный лес…
– Вижу, ты сегодня склонен к поэтическим преувеличениям…
– Отнюдь… Пропали!
– Кто пропал? – удивился Октавиан.
– Парочка индейцев… Они только что сидели на траве у ТЛПэшки и куда-то сгинули… Не нравится мне это…
– Перестань… Просто у тебя сегодня плохое настроение.
– Скорее – дурное предчувствие… Знаешь, Октавиан, давай двигать отсюда… Наверное, этот горе-механик уже починил нашу птичку… Только вот что… я бы не стал эту тетрадку с собой возить. Мало ли…
– Что ты предлагаешь?
– Сдать на хранение в местное отделение, с пометкой: «Тема «Конкиста». Передать лично шефу, в случае…»…
– В случае чего?
– Все, пошли!
– А обед?
– В столовке Кей-Кей поедим.
– Ладно, если ты настаиваешь… Ох, не нравится мне твое настроение, Клавдий…
Лифт поднял их на верхнюю смотровую площадку. Вид на море их не интересовал, они повернулись к нему спиной, перелезли через старый бетонный забор и очутились на склоне Медведь-горы, густо заросшем диким кизилом, шиповником и орешником. Едва заметная тропа вела в заросли, и они стали быстро по ней подниматься. И вскоре оказались возле развалин древней христианской церкви, воздвигнутой еще в начале Второго тысячелетия.
– Это место силы! – торжественно сообщил старший индеец.
Младший немедленно опустился на колени, положил перед собой колчан и лук, наклонился, простирая руки, ладонями вверх, над головой. Старший бесстрастно за ним наблюдал.
– Достаточно! – наконец сказал он. – Теперь твоим рукам хватит мощи, глазу меткости, а духу крепости, чтобы поразить дичь.
– А кто будет моей дичью, Учитель?
– Птица, которую нельзя съесть…
– Ты говоришь об автограве? Глифе?
– Да. О летающей машине.
– Но нельзя стрелять по автогравам, – возразил младший. – За такую охоту по головке не погладят.
– Не волнуйся, в машине не будет человека.
– Понял, она будет идти на субэл-управлении.
– Хватит высеивать слова по ветру! – отрезал старший. – Поднимемся выше. Там будет открытое место, откуда удобно стрелять.
Он быстро пошел вперед, и младший едва поспевал за ним. Ему все еще казалось, что не придется стрелять в автограв, что это какое-то иносказание, аллегория, за которой кроется глубокий смысл, который до него пока не доходит… Ведь бессмысленно палить из лука по автограву, тем более по глифу! Теоретически попасть можно, но что сделает стрела с костяным наконечником керамопластовому корпусу, способному выдерживать удар в несколько тонн на квадратный сантиметр? Иное дело – стрелять по живой птице! Младший даже зажмурился от удовольствия, вспоминая недавнюю охоту в лесах Новой Гвинеи. Свист индейских стрел. Яркое оперение райских птиц, среди темно-зеленой листвы. Трепещущие в агонии тушки в густом подлеске. Волнение. Азарт. Упоение пролитой кровью.
Поляна открылась внезапно. Покатая, выжженная солнцем поверхность скатывалась к многометровому обрыву, под которым бесновались волны.
– Вот он! – выкрикнул старший индеец, указывая на патрульный глиф, появившийся над поляной. – Стреляй!
Младший хотел возразить, что это наверняка кто-то из чрезвычайщиков летит по вызову, что стрелять по патрульной машине – даже не шалость, а гораздо хуже, но незримая рука стиснула ему горло, а чужая воля заставила поднять лук с натянутой до предела тетивой и прицелиться в единственное в «неживой птице» уязвимое место. Освобожденная тетива отозвалась басовой струной, взвизгнула выпущенная стрела, хрупкий костяной наконечник впился в сверхчуткий датчик гравитационного горизонта, вынесенный на консоли сразу за блистером пилотской кабины. Глиф перестал «понимать», где земная, а где небесная твердь, и, к несчастью, могучие двигатели погнали его – к земной.
Старший индеец полюбовался фонтаном воды, взбитым к небесам, рухнувшим у подножия Аю-Дага глифом, и с удовлетворением произнес:
– Хорошая охота, мой мальчик!
Глава 13Тимур Коршунов. Вишневое вино
Март пролетел незаметно, начался апрель. В отличие от Коршунова, «вольного стрелка» и полновластного хозяина своего времени, Утренняя Роса обязанностями в интернате не манкировала, скорее наоборот, работала за двоих. А интернат – это тебе не гимназия, половина детей-землян и две трети неземлян оставались в его стенах и на субботу, и на воскресенье. И если воспитатели работали посменно, то смысловица была единственной и незаменимой. Медеанку такой расклад устраивал полностью, кажется, она воспринимала свою работу одной нескончаемой игрой, «она такая, как мы» – теперь Тимур понимал, какой смысл сестра вкладывала в эту фразу. В итоге их свидания случались куда реже, чем ему хотелось. И всегда были внезапными. Первое время Тимур пытался связаться с Утренней Росой через Римму, но смысловица каждый раз оказывалась слишком занятой, чтобы взять коммуникатор. А когда Коршунов, набравшись наглости, являлся в интернат самолично, лишь улыбалась, и на вопрос, когда она освободится, отвечала коротко: «Я не знаю».
В конце концов Тимур смирился и стал терпеливо ждать, пока девушка сама ему позвонит. Дождавшись, тут же мчался за ней, и они отправлялись «в земные места силы» – в концертные залы Москвы, Нью-Йорка, Милана, Берлина. От начала и до конца представления девушка сидела, не шелохнувшись, почти не дыша. Казалось, она не только смотрит и слушает, но и впитывает ауру места. Коршунову дозволялось держать ее за руку. И рука эта в процессе театрального действа становилась то холодной, как лед, то горячей, как пламя, то мягкой и податливой, то твердой, словно хитиновый панцирь. Было странно и жутковато ощущать это.
После представления они шли туда, где тепло, – ближе к экватору. Выбирали ночной, вечерний или утренний парк, находили укромное место и – целовались. Да, целоваться Утренняя Роса не умела, – у Тимура был достаточный опыт в таких делах, чтобы сравнивать. Но ученицей она была прилежной. Пожалуй, специалисты Контакт-Центра не преувеличивали: в обучаемости медеанцы действительно превосходили землян. В поцелуях появилось все, чего Тимур ждал в первый раз, – и пряный аромат, и таинственный трепет, и вкус звездных морей, – и многое сверх того. Такое, что голова начинала кружиться, а время останавливало свой бег.
Потом Утренняя Роса отстранялась, пристально смотрела в глаза. Объявляла: «Нам пора возвращаться». – «Нет, не пора!» – каждый раз хотелось возразить Коршунову. – «У нас еще много всего впереди!» Он бы так и поступил – удержал, настоял, – будь Роса обычной, земной девушкой. Но она не была земной девушкой, и Тимур лишь вздыхал, соглашаясь. У медеанцев свои табу, свои обычаи и правила отношений, о которых он пока ничего не знает. Черт возьми, никто не знает, ни один напыщенный индюк из Контакт-Центра!
В последнюю субботу апреля Коршунов хотел повести смысловицу в парижскую Опера Гранье. Но вышло иначе.
Утренняя Роса не дожидалась его, как обычно, в гостевой интерната, а встретила прямо на выходе из кабинки. Взяла за руки, сжала крепко. И неожиданно объявила:
– Сегодня будет праздник.
– Какой праздник? – опешил Тимур.
– День рождения Утренней Росы. И я тебя приглашаю в гости. Это ведь правильно? У землян есть такой обычай – приглашать друзей в гости, чтобы праздновать день рождения.
– Да, все верно, – согласился Коршунов. – Спасибо за приглашение. Что ж, веди.
Он уже собирался идти к жилым коттеджам интерната, но девушка его удержала.
– Нет, я плохо передала смысл. «В гости» – означает в медеанский дом, в стойбище.
– Ага, понял. – Тимур лихорадочно старался разобраться в ситуации. – Ты приглашаешь меня в стойбище. В Москву, как в прошлый раз?
– Нет, мы идем в дом на Горе Богов. Вы называете ее «Столовая гора».
Воистину, сегодня был вечер сюрпризов!
– Почему именно туда?
– Там центр силы.
Бывать в Кейптауне Коршунову прежде не доводилось. Но заблудиться он не боялся – рядом со станцией проката автогравов для туристов обязательно ставят ТЛП-кабинку. Столица Южно-Африканского федерального округа исключением не была, даже спрашивать дорогу у местных не пришлось, – заведение с надписями кириллицей, латиницей, арабской вязью и китайскими иероглифами Тимур увидел уже сквозь стеклянную дверь кабины. А когда вышел наружу, убедился, что не ошибся. Рядом с конторой имелась и аэронавигационная вышка, и летное поле с доброй сотней «ласточек», «стрижей» и многоместных «кондоров». Ну а дальше было совсем легко – маршрут на главную достопримечательность округа субэл-пилот знал прекрасно.
Впрочем, чтобы найти Столовую гору, субэл не требовался. Она видна была с любой точки города, неожиданно огромная, подпирающая небеса. Гора Богов, центр силы. Чьей, интересно?