Стойбище на плоской вершине тоже искать не пришлось. Время в Кейптауне запаздывало на три часа по сравнению с верхнетагильским, потому солнце только-только коснулось вод Атлантического океана, сумерки не успели погасить краски, растворить мир в своей серости.
Купол стойбища был раза в три меньше московского. Сине-алые разводы орнамента казались черно-багровыми в лучах заходящего солнца. Краска зловеще блестела, не успев выцвести, поблекнуть от времени, – стойбище возвели недавно. Четыре года назад, – услужливо подсказала память, – спустя месяц после Тестурианского инцидента. «Наши медеанские друзья решили перенести «столицу»?» – тотчас нашлось объяснение. Дурацкое, скорее всего.
Медеанка выпрыгнула из автограва первой, едва Коршунов посадил машину и поднял полуколпаки кабины. Быстро, почти бегом, направилась ко входу. Тимур тоже выбрался. Огляделся.
Осенний ветер холодил лицо, пригибал к земле стебли травы. Поодаль на каменной россыпи замерла полудюжина забавных круглоухих зверьков в бурых шубках. Черные глазки-бусинки внимательно следили за пришельцами. Тимур взмахом руки поприветствовал аборигенов горы и направился к стойбищу.
Под куполом стоял привычный туман. Сумерки здесь уже наступили, но гнилушки-светильники еще не зажглись. В отличие от восьмимиллионного Кейптауна, раскинувшегося на пять тысяч квадратных километров, заблудиться в стойбище было легко и просто. Коршунов и заблудился бы, если б Роса не взяла его за руку и не потянула уверенно за собой. Они прошли мимо ряда деревянных столбов с черепами львов, павианов и степных рысей, прошли мимо каменной стены с ведущей наверх лестницей.
– А почему здесь пусто? – не удержавшись, спросил Тимур. – Мы ни одного человека не встретили.
– На свой день рождения Утренняя Роса не приглашала ни одного человека, кроме тебя.
Медеанка вела его к маленькому белому вигваму, чистому, без всяких орнаментов. «Белый, как ее купальник!» – пришла в голову неожиданная ассоциация. Девушка откинула полог, пропустила гостя внутрь. Вошла следом. Тщательно зашнуровала вход. Легкий озноб пробежал по спине Тимура от этих приготовлений. Кажется, он догадывался, зачем они. И боялся поверить в правильность догадки.
Озноб прошел, и сразу стало жарко – в очаге посреди вигвама горел огонь. Потрескивали дрова, к отверстию в своде тянулся ароматный дымок, отсветы пламени перекрашивали белое полотно в кроваво-красное. Земля вокруг очага была устлана звериными шкурами. Больше в вигваме ничего не было.
– И что мы будем делать? – глупо спросил Коршунов.
Девушка подошла к нему вплотную. Взяла за нижний край толстовки, потянула вверх. Чувствуя, как по телу вновь побежали мурашки, Тимур покорно поднял руки. А когда толстовка упала на пол, и сам потянулся к шнуровке на груди девушки. Однако Утренняя Роса остановила его, заставила опустить руки. Расстегнула ремень, присела, чтобы стащить брюки, разуть. Белье она тоже с него сняла. Затем выпрямилась, отступила. Тимур стоял перед девушкой голый, было немного неловко и в то же время приятно ощущать на себе ее взгляд.
Она не притрагивалась к шнуровке, Коршунов мог поклясться в этом. Просто повела плечами, бедрами – и одежда будто стекла к ее ногам. В этот раз под курткой и штанами на ней не было ничего. Только сине-черные ленты татуировки обнимали бока, заплетались тугими жгутами на животе, обхватывали, словно две когтистые лапы неведомого чудовища, маленький круглый пупок.
Утренняя Роса перешагнула ком одежды, вновь подступила к Тимуру вплотную. Он ощутил жар ее тела, руки, обвивающие шею, поцелуй ее губ на губах. А в следующий миг – что он опрокидывается, валится на спину.
Упасть Роса не позволила. Удержала, бережно, словно младенца, уложила на шкуры, придавила тяжестью своего тела. Тимур попытался обнять ее, но она вновь не позволила. Распластала его руки, накрыла ладонью глаза, заставляя опустить веки.
– Это обряд? – срывающимся голосом спросил Коршунов.
– Да. Твой второй шаг.
– А где шаман?
– Сегодня я твой шаман.
Она все хотела сделать сама. Она словно изучала его тело своим. Уровень обучаемости медеанцев в два с половиной раза выше, чем у землян? Ложь! В тысячу раз.
Это было медленно и молниеносно одновременно. Это было нежно и яростно, страшно и сладко, это было… Коршунов понимал, что не сможет воспроизвести свои ощущения даже под глубоким гипнозом. Но это было. Он был частью ее, а она – частью его. А вместе они были одним целым.
Потом они лежали рядом, вытянувшись на мягких шкурах. Утренняя Роса смотрела на успевшее почернеть отверстие в потолке вигвама, а Тимур – на нее. Гладил пальцами упругую грудь с маленьким твердым соском, плоский живот, бедра. И думал о совершенно невероятном совпадении: существо, чье ДНК отличается от человеческого сильнее, чем у арахноидов Тестурии, внешне, оказывается, неотличимо от человека. И к черту теорию морфологического подобия, – мол, в сходных условиях эволюция приводит к сходным результатам. Планет, не менее сходных с Землей, чем Медея, люди нашли сотни. Но нигде они не встречали своих двойников. Официальная наука утверждает, что коэффициент морфологического подобия для их рас – 99,9 %. А что там, в этой одной десятой процента, если разобраться? Кожа у медеанцев идеально гладкая и прочная, им не так-то просто поцарапаться или уколоться. У них не бывает пигментных родинок, волосы растут исключительно на голове. Они не умеют плакать, хоть слезные железы функционируют, как у людей. Более устойчивы к изменениям температуры. Также имеется ряд отличий, признанных спорными. И чертова уйма на первый взгляд незаметных, о которых Контакт-Центр не знает ничего. Палец Тимура обвел идеально круглый пупок девушки. Слишком идеальный, чтобы поверить, что это всего лишь рубец после удаления пуповины.
– Значит, у вас это происходит так… – прошептала Утренняя Роса.
– А у вас? – удивился Тимур. – Разве не так?
Девушка не ответила.
– Твое тело не отличается от тел земных девушек, – настаивал Коршунов. – Наши мужчины устроены так же, как ваши. Значит, и в… эээ… процессе соития не может быть существенных различий. Логично?
Девушка вновь не ответила. Вместо этого повернулась к Тимуру, попросила:
– Можно, я буду называть тебя Тим, как Римма?
– Можно. А я тебя буду называть Росинка.
– Лучше Росянка.
Коршунов закашлялся от неожиданности.
– Эээ… Вообще-то это не одно и то же. Росянка – это…
– Я знаю смысл слова и видела существо, которое так называют. Но мне нравится звучание. Оно мягкое, нежное. Пусть этим именем меня будешь называть только ты.
– Ну… хорошо. – Тимур пожал плечами. – Если тебе нравится, буду называть. Моя Росянка.
Он осторожно коснулся губами ее груди.
– Да. Я твоя Росянка.
Она притянула его к себе, и они снова стали одним целым. Теперь она позволила себя обнимать.
Потом они вновь лежали рядом в сгустившихся сумерках вигвама – дрова в очаге прогорели, и только малиново-алые угли подсвечивали темноту.
– А что означает твоя татуировка? – спросил Тимур. – Страшноватая она, честно говоря.
– Это тотем, – помедлив, ответила девушка. – Чем взрослее человек, тем больше его тотем. И страшнее, ты прав.
– Угу, значит, ты взрослая… У тебя сегодня в самом деле день рождения?
– Да. Сегодня день рождения Утренней Росы.
– И сколько ей лет, если не секрет?
– Если я скажу, что Утренней Росе тридцать земных лет, тебя это устроит?
– То есть ты моя ровесница? Да, вполне… устроило бы. Но не забывай, я работал в Кей-Кей. И после инцидента в интернате, естественно, навел о тебе справки. Ты прилетела на Землю в сорок седьмом году, с первой группой медеанцев. Двадцать пять лет прожила на нашей планете, большей частью работала смысловицей в детских учреждениях. За все это время ты навестила родину всего дважды – в пятьдесят шестом, накануне принятия Закона об охоте, и в шестьдесят восьмом – сразу после Тестурианского инцидента. Я смотрел голографии, ты ничуть не изменилась за последние двадцать пять лет. А еще, согласно отчетам Ставриди, первое упоминание об охотнице по имени Утренняя Роса относится к апрелю сорок второго года, – ты прилетала в поселок с Лючией Хилес. Ровно тридцать лет назад. Твоих голографий того периода нет, но я очень сомневаюсь, что Хилес похитила в стойбище новорожденного младенца.
В вигваме повисла тишина. Минута прошла, прежде чем медеанка произнесла:
– Ты так много обо мне знаешь. И все еще хочешь, чтобы я была твоей девушкой?
– Хочу, чтобы ты была моей женщиной, всегда. Моей женой. Для этого нужно пройти еще один обряд?
– Да. Обряд на крови.
– Эээ? – Коршунов даже приподнялся, уставившись на медеанку.
– Мы должны охотиться вместе. И вместе убить зверя.
– Всего лишь! – Тимур успокоенно опустился на шкуры. – Я готов. Только у нас, землян, тоже имеется обряд на этот случай. Жених должен познакомить невесту с родителями и получить согласие. Как ты к этому относишься?
Утренняя Роса медлила с ответом, размышляя. Наконец согласилась:
– Да. Это правильный обряд. Я постараюсь пройти его.
Вишневый сад утопал в белой пене, наполнял воздух густым ароматом, тысячеголосо гудел пчелиными ордами. Сад спешил жить, праздновал очередную победу над зимними стужами, сад радовался яркому майскому солнцу, синему небу, теплу. И пчелы радовались богатой сладкой добыче, и радовались вернувшиеся в свои гнезда скворцы, и ветерок, залетающий из оставшейся за калиткой степи, радовался. Даже гравий хрустел под ногами радостно. И Тимур радовался – что рядом с ним идет, крепко взяв за руку, неземная девушка со странным именем Росянка. Таинственная и любимая.
Слева басовито гавкнули. Здоровенный черно-рыжий пес, потомок медаленосных немецких овчарок и не знающих родства двортерьеров, выскочил на дорожку. Узнал молодого хозяина, завилял хвостом.
– Джек! Псина ты моя хорошая! – Тимур присел, протянул руки.