Дальше Степан не углублялся – это уже был знакомый ему мир. Только одно событие привлекло внимание – в 2073 году открыли крупные залежи редкоземельных элементов и добились крупных ассигнований на их освоение. С этого момента рейсы на Землю стали практически ежедневными, а подвоз оттуда людей и техники снова оживился.
Степан перевел дух. Так что же он узнал об аборигенах? Только то, что у людей старшего поколения, тех, кому сейчас около пятидесяти, жизнь была насыщена бурными событиями и опасностями. Естественно, что детей своих и внуков они воспитывали так, чтобы те ни в воде не тонули, ни в огне не горели. Чтобы рассчитывали только на себя, но не каждый по отдельности, а опираясь на поддержку других, таких же, как они. И еще отчетливо понимая, что этим самым другим потребуется их помощь. Ведь поодиночке в те нелегкие годы тут вряд ли бы кто-то уцелел.
С другой стороны, он так и не понял, каким образом оптимальное с точки зрения выживания коллективное поведение смогло распространиться на общность, объединяющую десятки тысяч человек, разбросанных по миллионам квадратных километров. Не поступали люди так нигде. Всегда найдется жадина или завистник, властолюбец или трус, который испоганит остальным любое доброе начинание. Нет, сам Степка никогда так не поступит, но, вот, скажем, Валерка Долгушин из их класса уже отметился на этой ниве, подсидел его перед начальством. А на Шурочкиного Саньку он бы в любом деле положился.
Ох уж эти люди с их богатым внутренним миром и неповторимостью! Надо на выходные захватить с собой Делку и смотаться к ее деду, да порасспрашивать. Хотя, стоп, чего это он так тупит? Можно ведь к Яге забежать, она – кроме того, что старые времена должна помнить, еще и о современном положении дел представление имеет – мотается ведь повсюду по своим торговым делам.
Поджидая Ольгу Петровну на веранде, где недавно пил пиво с одноклассниками, Степан поймал на себе неприязненный взгляд странного молодого мужчины. Почему странного? Потому что по поведению в нем уверенно опознавался местный житель. «Десятка» последней модификации, висевшая на плечевом ремне под правой рукой, никаких сомнений в этом не оставляла. Да и с барменом он общался, как со старым знакомым. А вот одежда выдавала в человеке горожанина. Разумеется, Степан отдавал себе отчет, что сам выглядит точно так же.
Подумал, покопался в себе, мысленно примерил на себя Делкину шкуру для такой ситуации – она бы ни за что не оставила без внимания необоснованную неприязнь, – и решил поступить так, как подсказывал ему его новый, не опробованный пока опыт.
– Здравствуй. Меня зовут Степан. Я тебя чем-то огорчил? – вот так, прямо в лоб. Даже нотку дружелюбия в голос впустил.
– Василий, – рукопожатие. – Огорчил определенно. Не успел я, понимаешь, к девушке присмотреться, а ты уже ее очаровал.
После этих слов стоявший рядом, за стойкой, румяный, как Добрыня Никитич, Федот ухмыльнулся.
– Может, спутал с кем? – удивился Степа. – Есть у меня зазноба, но одна и давняя. Я уже с год ни за кем другим не приударял.
– Так он только сейчас сообразил, на какую девку внимания не обратил, – вступил бармен. – Ты же про внуковку Коноплемянникову речь ведешь? Так и он про нее.
– Уймитесь, балаболки. – Яга появилась из подсобки. – А ты, Василий, ступай, куда шел. Нам потолковать нужно. Давай, Федот, мороженого, как ты обычно накладываешь.
Василий послушно ушел, мороженое, как по мановению волшебной палочки, появилось на столе. То, что собеседница контролирует определенный сектор окружающего пространства, Степан отметил про себя почти рефлекторно, как и то, что в кобуре у нее на бедре уютно устроился пистолет чудовищного калибра, не иначе – ракетница. Только в патроне наверняка жакан. Хм. Василий-то на нее похож.
– Ты на сына моего внимания не обращай, а что Делка с ним не связалась – это только к лучшему, – женщина обозначила легкое смущение. – Родственники они. Твоя про это знает, а он нет. Так что ты узнать хотел?
Степан поведал собеседнице о своих изысканиях, о том, что не понимает, почему аборигены такие «ненормальные». И замолчал в ожидании ответа.
– Да уж, знала я, что Делка твоя – баба не промах. – Ну, вот опять про его любимую «некорректно» высказались: то «девка», то «баба». – Не сразу сообразила, почему это вдруг заинтересовал ее городской домашний мальчик, а эвон какие у тебя взрослые вопросы образовались. Ладно. Отвечу по-взрослому. Понимаешь, считается, что человеческая масса ведет себя как неразумное существо – толпа. Наверное, так оно и есть. Только после предательства правительства мы тут оказались в условиях, когда пришлось вспомнить другое слово – популяция. То есть как биологический вид были обречены на вымирание. А не хотелось. Некоторое количество людей сумело сплотиться, борясь с окружающей средой за каждую особь из своей стаи. А остальным, кто ставил свои личные интересы выше общественных, не то что пришлось погибнуть, но в конечном итоге они здорово откатились в сторону примитивных технологий. Отстали, иными словами.
Потом, когда стало легче, в группах, держащихся только своего семейного круга, народа оставалось меньше половины. У них много проблем, и посейчас конца-краю не видно нерешенным затруднениям, типа почему у соседки кофемолка электрическая, а у меня ручная. Мне с ними всегда тяжело – торгуются, норовят обвесить или гниль подсунуть. Не все подряд, конечно, – люди ведь разные. А только провести четкую границу между теми, кого ты считаешь аборигенами, и остальными родившимися здесь людьми не получается.
Фома, хозяин заведения, принес булочки и чай в толстостенных кружках, присел рядом:
– Ты напрасно парню мозги пудришь, объясни по-простому.
– Вот сам и объясняй, если знаешь как.
– Тут, Кузьмич, такое дело. Наши никогда не шутят. То есть даже ради веселья никого обманывать нельзя. Это, кажется, называется розыгрышем. Или молчать, если что-то неясно.
Степка вдруг с удивлением понял, что его впервые в жизни назвали по отчеству. А трактирщик продолжил:
– Не принято у нас считаться должником, если кто-то кому-то жизнь спас. Такое нередко случается, и поминать об этом – плохая примета. А помогать, если можешь, принято. Вот.
Фома горделиво глянул на Ольгу Петровну. Та чуть улыбнулась.
– Завидовать еще не принято или хвастаться, но это упражнение обычно осиливают уже те, у кого детишки подрастают, – продолжила она мысль кабатчика. – А вот так прямо, как ты с Василием, разбирать непонятки – принято. И не обижаться, если что-то неприятное о себе услышал.
– То есть эмоциональную компоненту вы в себе давите, – заключил Степан.
– Насколько можем, – согласился Фома. – Только все равно мы ведь не железные.
Яга довольно улыбнулась, а Степану вновь припомнились слова суженой: «Боюсь солгать, боюсь кого-нибудь обидеть, боюсь пожелать того, в чем не нуждаюсь», – это ведь что-то похожее на жизненное кредо – кредо прямолинейного, безэмоционального аскета. Опять он, кажется, пытается найти упрощенное объяснение сложному явлению.
Глава 20Все кувырком
Сегодня была напряженная смена. Интенсивность полетов растет, а к вечеру, когда многие воздушные суда добираются до мест назначения, к окрестностям аэродрома их подтягиваются иногда десятки. Так что Степану пришлось задержаться на часок, чтобы помочь дораспутать тот клубок, что накрутил, прикидывая подлетное время и корректируя скорость винтокрылых машин.
Поэтому возвращался домой, когда солнечный диск уже ощутимо приблизился к зубчатой кромке гор, смутно видневшихся далеко на западе. Привычно всмотревшись в их размытые очертания, подумал о том, что завтра утренняя смена начнет оттягивать вылеты из-за тумана на перевалах – видно было, как облака собираются в той стороне.
А потом уже, на тихой улице, приметил полосатого амфициона, кравшегося прямо по дороге у самого бордюра. Звери эти формой тела напоминали варана, но были теплокровными. Эти хищники водились на узкой полосе равнины, протянувшейся между океаном и восточными склонами Большого хребта, то есть были характерны именно для этих мест. Трехметровый экземпляр был, конечно, не самым крупным из встреченных натуралистами, но тварь эта безумно опасная, к тому же она явно шла на шум вечеринки, что проходила на лужайке у только что оставшегося позади дома.
Остановил машину и выстрелил в основание шеи – тут самое удобное место для того, чтобы не промахнуться. Поведение животного его крепко озадачило – оно не погибло мгновенно, как ему следовало от такой раны, а принялось агонизировать, хаотично дергая конечностями, а из кустов выбрались трое парней и побежали к нему, вопя:
– Ты, гад, нам всю шутку испортил! И макет уничтожил!
Машинально вызвал полицию, вышел из авто и, сам не поняв почему, врезал с правой в челюсть первому из подбежавших к нему юнцов. Второй попытался достать его ногой, вытянув ее в прыжке перед собой, как показывают в фильмах о боевых искусствах. Сделал короткий шаг в сторону и прикладом притормозил вторую ногу этого каратиста, а третьего просто сбил корпусом. Потом пришлось бросить оружие и драться одному против троих, каждый из которых ни в чем ему не уступал. К моменту прибытия стражей порядка, расшвырявших всех, словно котят, нос оказался расквашенным, сильно болело ухо, скула и под глазом, но с ног его так и не сбили.
Потом все было немного туманно: наручники, прицепленные к левой руке и к ветке ближайшего дерева, полицейские, дострелявшие агонизирующий действующий макет до состояния дуршлага, причем знакомый с веранды мужчина из своей помповки постарался особенно, буквально перебивая конечности, приводимые в движение сервомоторами. А вот его коллега успел перекинуться словечком со Степкиными оппонентами и с кем-то связался.
Уловив слова: «племянник Представителя Президента», – Степан сообразил, что нехило вхрял. Осмотрелся. Помощник старшего наряда расцеплял наручники на шутниках и стоял к нему спиной, «свой» полицейский, тот, что из старожилов, был занят перезарядкой ружья, вставляя туда новые патроны по одному, и тоже отве