Потом была очень нервная ночевка посреди безводной, поросшей травой равнины, поскольку приближаться к деревьям не хотелось – а вдруг там прячется еще один носорог. И тут выяснилось, что раненые, которым вкололи успокоительное, за ночь погибли. Их съели мерзкие твари, выбравшиеся из земли, а они даже не проснулись. Да и уцелевшие солдаты тоже испытали на себе воздействие острых челюстей и нуждались в перевязке.
Медикаментов в комплектах оказания первой помощи оставалось мало, патроны тоже были на исходе. Назначенная цель – стойбище скотоводов – так и не нашлась. Только проплешины съеденной бычками травы да лепешки навоза указывали на то, что когда-то здесь прогоняли стада. А с присылкой транспорта, способного пополнить припасы или, о чем мечтали уже все, оставшиеся в живых, увезти их, наконец, из этого жуткого места, командование почему-то тянуло, приказывая выходить на следующую цель.
Наверное, они бы быстро добрались до пасеки, население которой им было предписано ликвидировать, но проклятые носороги, маячившие то там, то тут, заставляли делать далекие обходы. Люди стали осторожными, чутко прислушивались и зорко осматривались. Ночевали теперь на деревьях и без особого труда добывали дичь. Хотя жареное на костре мясо начало приедаться, но не голодали. До тех пор, пока огонь не привлек еще одного носорога, сумевшего не только погасить костер, но и наступить на двоих солдат, занятых готовкой.
Броню давно сняли и побросали – жарко и тяжело тащить. Винтовка, несколько патронов да одежда и обувь – вот и все, что оставили они себе после нескольких дней мытарств. Хотя, если бы боеприпасов у них было побольше, чувствовали бы они себя спокойнее. Но много израсходовали на то, чтобы отогнать мнимую угрозу, мерещившуюся в каждом движении травы.
Пасека тоже куда-то пропала – видимо, ульи перевезли на новое место, и люди переехали туда же. Издалека видели настоящего махайрода – саблезубого тигра огромного размера, даже крупнее льва. Но зверь прошел поодаль и не заинтересовался людьми.
В третьем поселении, которое им было предписано «зачистить», никого не нашлось. Вокруг группы строений плотной стеной стояла кукуруза, по огороженному плотной синтетической сеткой двору расхаживали куры, а в хлеву стоял теплый запах недавно ушедших отсюда коров. Перед тем как войти в дом, командир постучался и, не дождавшись ответа, открыл незапертую дверь, вытерев ноги о еще влажный коврик. В кухне на дровяной плите доходил борщ.
Все ясно: местные жители спрятались при их приближении.
– Зиновий, – обратился лейтенант к рядовому, вошедшему следом, – собери у всех карабины и составь их пирамидкой на видном месте, чтобы издалека стало ясно – мы не воюем сегодня. Парням передай – мыть руки и за стол.
– Ага, – ответил солдат и отправился скликать народ к обеду.
За стол уселись в одних трусах. Жарко, да и постиранные одежки, которые язык не повернется назвать формой – настолько кардинально изменились их качества, – висели на веревках.
– Думаешь, жители увидят наше миролюбие и вернутся? – спросил один из бойцов, похлопав по кобуре пистолета, лежащей рядом.
– Здесь живут не дураки, – ухмыльнулся лейтенант. – Просто я рассчитываю на то, что они слегка озадачатся и не перестреляют нас сразу. А на рассвете мы уйдем. Задачу помнишь?
– Да. Всех под корень и без разбору.
– Скорее всего, местные тоже об этом знают и не попытаются оценить нашу готовность выполнить приказ.
Лейтенант отправил в рот последнюю ложку и включил табельный визор.
– Свекла – Капусте, – сказал он, как только зажегся сигнал установления связи. – На третьей грядке овощей нет. Ждем мешок удобрений.
Выслушав ответ, командир скривился:
– Говорит, что нет у него пока для нас мешка. Ну и ладно. Спать всем на чердаке над хлевом, я там сено видел. Часового не выставляем. Тут человеческое жилье, звери от него будут поодаль держаться.
– А местные?
– Говорю же, не дураки они. Понимают, что мы тут не навсегда. Да и что ты против них со своими тремя патронами сделаешь? Разозлишь только. Ты ружье детское у входной двери видел?
– Видел. И что?
– А то, что оно не игрушка. Под мелкашечный патрон сделано. Как ты думаешь, какого возраста ребенок его носил?
– Судя по прикладу, лет семи-восьми.
– Вот то-то и оно. А почему это оружие оставлено в доме? Потому что ребенок подрос и теперь у него ствол калибром побольше. А ружьецо ждет, когда подрастет грудничок, которого укачивают в этой колыбельке, – лейтенант показал на плетеную корзинку, подвешенную к потолочной балке-матице. – И мама этой крохи наделает в тебе дырок задолго до того, как ты ее разглядишь.
Глеб возвращался от реки с уловом, когда на месте деревушки полыхнул взрыв. Он выглядел вытянутой вспышкой и разом накрыл тесно расположенные постройки, превратив их в руины. Пожара после этого не возникло, и ночная темнота после короткой вспышки снова окутала землю. Бросив снятых с крючков сомиков, мужчина побежал туда, где недавно еще светились редкие окна полуночного селения.
Здания сложились, слово карточные домики. При свете фонарика он принялся добираться до погребенных под развалинами людей. В живых не остался никто. К рассвету он нашел и похоронил всех: родственников, односельчан, друзей. Они с отцом как раз начинали копать новый погреб. Его незавершенная яма поместила в себя девятнадцать тел, недавно составлявших семью Глеба. И всех соседей.
Первые признаки рассвета застали его за проверкой одной из величайших ценностей их селения. Еще дед приладил к невесть как попавшему в эти края стволу от крупнокалиберного пулемета приклад и затвор. Отец усовершенствовал спусковой механизм. Сын установил оптический прицел. А сам он изредка, когда требовалось пополнить запасы мяса, стрелял буйвола. Одного. Мяса хватало на пару месяцев, потому что рыбка в этих местах тоже ловилась, а холодильник у них имелся.
Приближение дня принесло хорошую весть. Вернее – цель. Высоко в небе обнаружились прямоугольные купола парашютов. Что же, отец был не прав, когда отмахнулся от предупреждения, сделанного по радио. Но теперь ему за это уже не попеняешь. А вот эти люди, опускающиеся сюда, не правы еще сильнее, и попенять им в его силах.
Глеб устроил ствол ружья на суку дерева, прильнул к окуляру и мягко нажал на спуск. Тело, висящее на стропах, дернулось в перекрестии оптического прицела и обмякло. Следующий десантник нашелся правее, но поправки на упреждение для него оказались такими же. Глеб – очень хороший стрелок и тратить две пули на одну мишень полагал лишним.
Шестеро парашютистов после приземления не встали, а охотник отправился в глубь зарослей. Ему было нужно немного времени, чтобы снарядить патроны. Ничего не поделаешь, гильзы для этого оружия здесь большая редкость. Чуть позже он отыщет следы и найдет группу чужаков. Пороху, капсюлей и пуль со стальным сердечником у него достаточно. Так что главное – терпение. И оставлять этих солдат живыми нельзя – тут же люди живут!
Малуша очень удивилась, когда посреди ночи ее разбудил резкий звук. Выглянула из сарая для сушки лекарственных трав, где она ночевала, и ничего не поняла. Чистое звездное небо и темнота, хоть глаз выколи. Понимание беды пришло к ней утром, когда она увидела развалины их хутора и людей в камуфлированных брониках, расхаживавших между руин.
Детей на Прерии с малых лет приучают к осмотрительности, поэтому Малуша осталась незамеченной. Потом, когда чужаки ушли, она даже не попыталась приблизиться к месту, еще вчера бывшему ее домом. Ей показалось, что она должна поступить иначе. Нет, красться по следам солдат – тоже нехорошо. Есть у них глаза, могут заметить. Она поняла, что идут эти люди к мельнице, и побежала длинной дорогой.
Опередить отряд ей не удалось. Увидела издалека, как бойцы завершили осмотр развалин и направились к пристани, и снова двинулась в том же направлении. Причал и сараи оказались разрушенными. Солнце клонилось к закату, и незваные гости готовились спать, развешивая между деревьями гамаки.
Часового она обманула легко – не может человек одновременно наблюдать за всеми направлениями, тем более в кромешной темноте. Так что установить остро затесанный кол под натянутой между стволами сеткой одного из спящих воинов она смогла без помех. А потом резанула ножом по той веревке, что была в головах храпящего дядьки. Нарочно выбрала самого крупного.
Громкий хрип, вспыхнувший фонарь часового, выстрел и расцветшая на пластине броника серебристая розочка раскрывшегося жакана, неразбериха, стрельба во все стороны и спасительные кусты, под ветви которых она забралась ползком на брюхе. Надо же, а ведь стреляла в часового не она.
Суета в потревоженном лагере сменилась настороженной тишиной. Все проснулись и залегли, заняв круговую оборону. Малуша медленно отползала в сторону, слушая звуки ночного леса. Зверье затихло, но людям на земле долго не пролежать. Землерои обязательно подберутся и начнут грызть чужаков снизу. Немного терпения и кто-нибудь обязательно проявит себя.
Через полчаса до ее ушей донеслась брань, убедив в том, что она не ошиблась. Справа сзади на звук ударили два ствола. Знакомый голос ружья Миньки – мельникова сына. Только почему он бьет картечью? Видимо, рассчитывает на то, что на ночь солдаты сняли броники. Заполыхали огоньки ответных выстрелов. Слабые, почти неразличимые в темноте проблески пламени и невнятные пригашенные звуки, но пули застучали по ветвям и стволам деревьев. И в считаных метрах правее себя девочка увидела два силуэта. В обход пошли, чтобы зайти Миньке во фланг. Вот и ее старенький, полицейской модели пистолет-пулемет нашел свои жертвы. Одна очередь – и бойцы рухнули как подкошенные, а Минька снова ударил картечью из обоих стволов, но на сей раз с некоторой паузой между выстрелами. Наверное, целился. И куда можно попасть в такой темноте?
Толстый древесный ствол, за которым она укрылась, клевали пули, справа рвануло, потом еще два раза, и что-то кольнуло в спину. А затем она услышала, как заговорили двустволки мельника и бакенщика. Картечь секла ветки прямо у нее над головой, слева кто-то неприлично выразился. Вот туда-то на звук и вкатила Малуша остаток магазина. А нечего сквернословить в чужом доме.