За этим последовало шумное молчание, а потом, судя по звуку, врач вынес из операционной что-то тяжелое и бессознательное. Он положил это в соседнюю комнату и вернулся секунду спустя.
Девочка подошла к двери в кабинет, где сидел я, и открыла ее окончательно. Мой темный прохладный кабинет вдруг затопило светом из операционной. Мальчик делал уборку.
— Здравствуйте, — улыбнулась девочка. — Пойдемте, пожалуйста, со мной.
Она небрежно поманила меня через операционную, точно та была розовым садом. Врач стерилизовал хирургические инструменты голубым пламенем.
Он поднял голову от горящих инструментов и сказал:
— Все прошло отлично. Я обещал без боли, все чисто. Как обычно. — Он улыбался. — Идеально.
Девочка ввела меня в другую комнату, где на кровати без сознания лежала Вайда. Она была тепло укрыта. А выглядела так, словно видела сны другого столетия.
— Отличная операция, — сказала девочка. — Никаких осложнений, прошла гладко, как только можно. Она скоро проснется. Красивая, правда?
— Да.
Девочка принесла стул и поставила его рядом с Вайдой. Я сел и стал смотреть на Вайду. Она была так одинока в этой постели. Я протянул руку и коснулся ее щеки. Наощупь как будто только что появилась без сознания из операционной.
Небольшой газовый обогреватель в этой комнате потихоньку горел себе и горел. В комнате стояли две кровати, и та, на которой недавно лежала девушка, сейчас была пуста, рядом с ней стоял пустой стул, так и эта кровать вскоре опустеет, и стул, на котором я сейчас сидел — тоже.
Дверь в операционную была открыта, но оттуда, где я сидел, мне не было видно стола.
Мой второй аборт
Дверь в операционную была открыта, но оттуда, где я сидел, мне не было видно стола. Через минуту они привели девушку-подростка из приемной.
— Все будет в порядке, милая, — сказал врач. — Совсем не больно. — Он сделал ей укол сам.
— Снимите, пожалуйста, одежду, — сказала девочка.
На несколько секунд повисло ошеломленное молчание, а затем кровью просочилось в неловкий смущенный шорох — девушка-подросток снимала одежду.
Когда она разделась, девочка-помощница — сама не старше пациентки — сказала:
— Наденьте вот это.
Девушка надела.
Я посмотрел на спящую Вайду. На ней было надето то же самое.
Одежда Вайды была аккуратно сложена на стуле, а туфли стояли рядом на полу. Они выглядели очень грустными, потому что у нее над ними сейчас не было власти. Она лежала перед ними без сознания.
— Теперь поднимите ноги, милая, — сказал врач. — Немного выше, прошу вас. Вот хорошая девочка.
Затем он сказал что-то по-испански девочке-мексиканке, и она ответила ему тоже по-испански.
— Я полгода учила испанский в старших классах, — сказала девушка-подросток с задранными вверх ногами, привязанными к металлическим стременам этой бездетной лошадки.
Врач сказал что-то по-испански девочке-мексиканке, и она ответила ему тоже по-испански.
— О, — несколько рассеянно произнес он, ни к кому не обращаясь. Наверное, в тот день он сделал много абортов. Потом сказал девушке-подростку:
— Это хорошо. Поучите еще.
Мальчик сказал что-то очень быстро по-испански.
Девочка-мексиканка сказала что-то очень быстро по-испански.
Врач сказал что-то очень быстро по-испански, а потом обратился к девушке-подростку:
— Как вы чувствуете, милая?
— Никак, — улыбнувшись, ответила она. — Я ничего не чувствую. Я должна сейчас что-то чувствовать?
Врач сказал мальчику что-то очень быстро по-испански. Мальчик не ответил.
— Я хочу, чтоб вы расслабилась, — сказал врач девушке-подростку. — Прошу вас, не волнуйтесь.
Все они очень быстро заговорили по-испански. Казалось, у них что-то не ладится, а затем врач сказал что-то очень быстро по-испански девочке-мексиканке. Закончил он фразой:
— Como se dice treinta?
— Тридцать, — ответила девочка-мексиканка.
— Милая, — сказал врач. Он наклонился на девушкой-подростком. — Я хочу, чтоб ты нам посчитала до тридцати, прошу вас, милая.
— Ладно, — ответила та, улыбнувшись, но голос ее впервые прозвучал устало.
Начало действовать.
— 1, 2, 3, 4, 5, 6… - Тут наступила пауза. — 7, 8, 9… - Тут наступила еще одна пауза, длиннее первой.
— Считай до тридцати, милая, — сказал врач.
— 10, 11, 12.
Все прекратилось.
— Считай до тридцати, милая, — сказал мальчик. Голос его звучал мягко и нежно, как у самого врача. Их голоса были сторонами одной монеты.
— Что идет после 12? — хихикнула девушка-подросток. — Я знаю! 13. — Она была очень довольна, что после 12 идет 13. - 14, 15, 15, 15.
— Ты уже сказала 15, - сказал врач.
— 15, - сказала девочка-подросток.
— Дальше, милая? — спросил мальчик.
— 15, - очень медленно и торжествующе ответила девушка-подросток.
— Дальше, милая? — спросил врач.
— 15, - ответила девушка. — 15.
— Перестань, милая, — сказал врач.
— Что дальше? — спросил мальчик.
— Что дальше? — спросил врач.
Девушка ничего не отвечала.
Они тоже больше не говорили. В операционной стало очень тихо. Я посмотрел на Вайду. Она тоже была очень тихой.
Неожиданно молчание в операционной нарушила девочка-мексиканка.
— 16, - сказала она.
— Что? — спросил врач.
— Ничего, — ответила девочка-мексиканка, и зазвучал безмолвный язык аборта.
Этюды грифельной доски
Вайда лежала нежно и неподвижно, словно мраморная пыль на постели. Она не выказывала ни малейшего признака сознания, но я не волновался: дыхание ее было ровным.
Поэтому я просто сидел, слушал, как в соседней комнате проходит аборт, и смотрел на Вайду и на то, где я очутился: в этом мексиканском доме, таком далеком от моей библиотеки в Сан-Франциско.
Маленький газовый обогреватель занимался своим делом, поскольку в саманных стенах докторской клиники было прохладно.
Наша комната находилась в центре лабиринта.
По одну сторону комнаты проходил небольшой коридор — он шел мимо открытой двери в туалет и заканчивался на кухне.
Кухня располагалась футах в двадцати от того места, где без сознания лежала Вайда — с вытертым, как грифельная доска, животом. Я видел в кухне холодильник и раковину, а также плиту и на ней — какие-то кастрюльки.
По другую сторону была дверь в огромную комнату, почти маленький спортзал, за которым я видел еще одну комнату.
Сквозь открытую дверь в комнате виднелась темная абстракция еще одной кровати — точно большого, плоского спящего животного.
Я смотрел на Вайду, по-прежнему погруженную в вакуум анестезии, и слушал, как в операционной заканчивается аборт.
Раздался мягкий симфонический лязг хирургических инструментов, а после этого звуки уборки — вытирали еще одну грифельную доску.
Мой третий аборт
В комнату вошел врач с девушкой-подростком на руках. Он был маленьким, но очень сильным, и девушку нес без труда.
Она выглядела очень тихой и бессознательной. Ее волосы светлой путаницей странно свисали с его руки. Он пронес девушку через маленький спортзал в соседнюю комнату, где положил на темную кровать, похожую на животное.
Затем вернулся, закрыл дверь в нашу комнату, ушел в переднюю часть лабиринта и привел родителей девушки.
— Все прошло чудесно, — сказал он. — Без боли, все чисто.
Они ничего ему не сказали, и он вернулся в нашу комнату. Когда он открывал дверь, люди смотрели на него — они увидели лежащую там Вайду и меня рядом с ней.
Я посмотрел на них, а они посмотрели на меня, пока дверь не успела закрыться. Лица у них были голым и мерзлым пейзажем.
В комнату вошел мальчик с ведерком, прошел в туалет, смыл плод и остатки аборта в канализацию.
Как только отшумела вода в туалете, я услышал вспышку инструментов, которые стерилизовали пламенем.
Древний ритуал огня и воды — снова и снова повторялся он снова и снова сегодня в Мексике.
Вайда лежала без сознания. Вошла девочка-мексиканка и посмотрела на нее.
— Она спит, — сказала девочка. — Все прошло прекрасно.
Она вернулась в операционную, а потом туда вошла следующая женщина. Та "одна", что ехала, — о ней девочка-мексиканка говорила раньше. Я не знаю, как она выглядела, потому что приехала она уже после нас.
— Она сегодня ела? — спросил врач.
— Нет, — жестко ответил мужчина — так, будто говорил о том, чтобы сбросить водородную бомбу на того, кто ему не нравится.
Мужчина был ее мужем. Он тоже зашел в операционную. Он решил, что хочет посмотреть, как будут делать аборт. Они были очень напряженными людьми, и за все время женщина произнесла только три слова. После укола он помог ей раздеться.
Он сел, а ее ноги развели на операционном столе в стороны и пристегнули. Она отключилась, едва ей придали нужное для аборта положение, поскольку приступили они почти сразу же.
Этот аборт они делали автоматически, как машины. Доктор и его помощники почти не разговаривали.
Я чувствовал присутствие мужчины в операционной. Словно скульптура — сидел и смотрел, ждал пока музей утащит их с женой к себе. Женщину я так и не увидел.
Аборт закончился, врач устал, а Вайда по-прежнему лежала без сознания. Врач вошел в комнату. Он посмотрел на Вайду.
— Еще рано, — ответил он на собственный вопрос.
Я сказал да, потому что не знал, что еще мне сделать со своим ртом.
— Это нормально, — сказал врач. — Иногда так бывает.
Врач выглядел ужасно уставшим человеком. Бог знает, сколько абортов пришлось ему сделать в этот день.
Он присел на кровать. Взял Вайду за руку и пощупал пульс. Потом дотянулся и приоткрыл ей один глаз. Глаз взглянул на него из-за тысячи миль.
— Все в порядке, — сказал врач. — Она очнется через несколько минут.
Он зашел в туалет и вымыл руки. Когда он закончил, в туалет вошел мальчик с ведерком и привычно распорядился тем, что в нем было.