оламывая доски и срывая колеса со ступиц. Захар едва успел отдернуть спутницу на себя, фаэтон и карета покатились с насыпной дороги под уклон, каждая своим путем. Звон разбитого стекла, крики и ругань возницы потревожили тишину леса, заставив сорваться с места живность. Скатившись в кювет, карета завалилась набок, треща деревом и стеклами, подмяв под себя оглушенного возницу. Лошади вырвались из постромок и отбежали на приличное расстояние. Наступила тишина, слышно было только испуганное сопение кого-то из путешественников. Наконец издалека прилетело французское восклицание, подкрепленное в конце крепким ругательством:
— О, мон дье, — закричал кто-то грубоватым мужским голосом. — Пуркуа па?.. Л м, а журе л, амур этернель…
Захар шевельнулся, мысленно ощупав себя и убедившись, что с ним ничего страшного не случилось, попытался приподняться. Увидел, что на нем лежит девушка, уткнувшаяся носом в его шею и обнимавшая его за плечи. Он осторожно снял ее руки с себя и рывком встал на корточки. Похлопав спутницу по щекам, заставил ее распахнуть глаза, а когда понял, что с ней все в порядке, снова прислонил к углу салона. Затем откинул разбитую дверь, оказавшуюся над головой, высунулся наружу. Впереди нервно пританцовывала четверка лошадей с лентами спутанных постромок на спинах, негромко постанывал возница, придавленный углом крыши. Позади кареты, тоже в глубоком кювете, лежал фаэтон, из-под него пытался выкарабкаться господин с длинными каштановыми волосами в крупных завитках, с перевязью от шпаги через плечо. Не переставая гримасничать от боли, он продолжал ругаться на французском языке. Захар впитывал этот язык с детства, изучал его в университете, правда, без особого успеха. Но такого живого и активного он еще не слышал, хотя разобрать можно было лишь отдельные слова. Француз почем зря крыл каких-то разбойников, встретившихся на его пути, от которых пришлось отбиваться всеми силами. Затем какую-то страну с ее законами и дорогами, погруженную в первобытную темноту, упоминал он и женщину, которую решил на свою голову взять с собой. Когда выбрался из-под коляски, кавалер пнул ногой колесо и запричитал с новой силой. Мол, если бы из городка Мец он отправился в путь верхом на добрых английских скакунах, то возвращался бы уже домой с какими-то раритетами. Теперь же ему предстояло добираться куда-то пешком, да еще тащить на плечах эту телку, вырвавшуюся на свободу из монашеского плена, сумевшую уговорить прихватить ее с собой в опасное путешествие. Это из-за нее он согласился пересесть на колымагу, рассыпавшуюся на первом повороте на мелкие части. Дальше шли отборные ругательства, не оставлявшие сомнений в том, что господин весьма огорчен случившимся с ним.
Захар оперся на руки и вылез наружу, соскользнув с корпуса кареты, попытался приподнять ее за крышу, чтобы высвободить возницу. Это оказалось не просто, лишь когда тот немного пришел в себя и начал ему помогать, дело сдвинулось с места. Кучер отполз подальше от кареты и тоже принялся громко ругаться по шведски. Наверное у европейцев, как и у русских, метод выплеска эмоций был одинаковым. Но этого языка Захар не знал, он снова взобрался на крышу, подал руку девушке. Когда путешественники собрались вместе и убедились, что с ними ничего страшного не произошло, они разом повернулись в сторону опрокинувшегося фаэтона. Энергичный француз успел вытащить из него свою спутницу и теперь оказывал ей первую помощь. Затем он оглянулся и тут-же заторопился к путникам, выкрикивая на ходу извинения:
— Экскюзи муа, силь ву пле, месье ла мадаме… Же се репентир…
Захар окинул его колючим взором и перевел взгляд на девушку, он не только довольно слабо знал французский язык, но в данный момент вовсе не хотел общаться со спешащим к ним с извинениями господином, считая его виновником происшествия.
— Я тоже не желаю выяснять причины нашего столкновения на языке этого ломового извозчика. Тем более, принимать от него извинения, — посмотрев на своего спутника, сдвинула Ингрид светлые бровки. — Он не должен был вылезать из конюшни на своем дворе, занимаясь только их чисткой.
Кучер за ее спиной принялся закатывать рукава сюртука, кулаки у него походили на пудовые гири. Заметив, что напряжение возрастает, Захар расставил ноги и принял боевую стойку. Но вид у француза был такой удрученный, и такое чувство вины отражалось на смугловатом и красивом его лице за допущенную им оплошность, что невольно хотелось пойти навстречу и услышать от него самого объяснения происшествия. Тем более, что возница тоже нарушал правила, он срезал угол поворота, едва не прижимаясь к противоположному краю дороги. Между тем похожий на мушкетера кавалер остановился напротив путешественников:
— Месье, мадемуазель, парле ву франсэ? — виновато улыбаясь, протянул он руки вперед. Не получив ответа, принялся перебирать языки. — Сведен, суоми?.. Ду ю спик инглиш, мистерс энд миссис?
— Ес, — не выдержала обольщения разумным поведением кавалера девушка. Она сердито завела за ухо растрепавшиеся волосы. Повторила. — Ес, ковбой.
— О, миссис, как я рад, что вы наконец-то отозвались, — по английски радостно залопотал француз. — Поверьте, я не желал делать вам ничего плохого.
— Не сомневаюсь. Только лошадей на поворотах надо было придерживать, а не отпускать поводья. Иначе можно и костей не собрать, — сверкнула глазами Ингрид. — Здесь не американские прерии, мистер, а северная страна Финляндия с единственной на всю округу дорогой.
— Но я не ковбой, а обыкновенный француз, — развел руками в стороны кавалер. — Это не моя вина, что мы ехали так быстро, за нами гнались разбойники.
— Вот как! — с издевкой воскликнула Ингрид. — И где-же они теперь?
— Я не знаю, но мне пришлось в них стрелять. Бандиты окружили нас со всех сторон и пытались вытащить из фаэтона, чтобы ограбить. Мы вырвались из ловушки только по чистой случайности. Наверное, они успели здорово отстать.
— Значит, разбойники вот-вот могут быть здесь? — девушка сменила издевательский тон на настороженность, она кинула быстрый взгляд на Захара.
— Не исключено, миссис, их было человек пять и они скакали верхом на лошадях. Одного из них я, кажется, здорово зацепил.
Ингрид перевела своему спутнику содержание разговора, затем это же повторила по шведски кучеру, который сразу направился к карете, где под сидением у него лежало ружье. Захар подобрался, коснулся пальцами рукоятки пистолета за поясом.
— Скажи этому мушкетеру, чтобы он сначала помог нам поставить нашу карету на колеса, а потом мы попробуем справиться с его тарантасом. И если все, что он здесь наговорил, правда, пусть тоже приготовится к отражению нападения.
Когда девушка перевела слова Захара, кавалер быстро закивал головой и похлопал себя по боку:
— Ес, миссис, я согласен делать то, что вы считаете необходимым, — сказал он. — Уйти от разбойников мне вряд ли теперь удастся, как и справиться с ними в одиночку. Да и вины за аварию с меня никто не снимал, так что, за разбитую карету я готов заплатить.
Но девушка уже не слушала его, вслед за мужчинами она поспешила к опрокинувшемуся экипажу. Кавалер последовал за ней. Когда карета единым порывом была поставлена на три целых колеса, возница сбегал за последним из них, откатившимся по направлению к кустам, ловко насадил его на заднюю ось, закрепив железным шплинтом из ящика с инструментами. Прежний шплинт, стопоривший муфту, оказался срезанным словно бритвой. Передвинув пистолет на живот, Захар побежал к лошадям, замершим возле кромки леса. Постромкки были перепутаны, но все-же удалось их разобрать и распределить по местам. Подхватив под уздцы первую лошадь, Захар повлек всю четверку за собой, то и дело посматривая на уходящую в чащу дорогу. Пока все было спокойно. Они успели выкатить карету из канавы и пристегнуть к ней коней. Но как только мужчины вытащили на тракт и фаэтон, с той стороны, откуда приехали Захар со спутниками, послышался дробный стук копыт. Вскоре на фоне деревьев замаячили фигуры всадников в темных одеждах, когда они приблизились, сомнения в принадлежности всех четверых к банде исчезли — слишком грозным был их облик с лицами, заросшими волосом и с обилием оружия на поясах. Наверное они отстали по причине убитого или раненного своего товарища, а через лес была проложена просека или тропа, позволившая им сократить расстояние и снова поджидать кавалера с его спутницей впереди. Устав сторожить, они повернули обратно, чтобы наткнуться теперь на два экипажа сразу.
— Ирэн, цепляй за руку мамзельку мушкетера и волоки ее в карету. Там стенки толстые, такие пули не прошибут, — обернувшись к девушке, с твердостью в голосе приказал Захар. — Заодно переведи французу, что мы не успеем впрячь его лошадей в фаэтон, пусть наш кучер пристегнет их к заду нашей кареты, а потом возвращается к нам.
— А вы как же? — тревожно дрогнула ресницами его спутница.
— Мы займем оборону за тарантасом и станем отстреливаться.
— В карете поместятся все, может быть попробуем от них оторваться? — она с надеждой заглянула в лицо суженому.
— Вряд ли, наш экипаж не фаэтон, он слишком громоздкий для соревнований с верховыми, — с сомнением поджал губы Захар. — Лошади быстро устанут, и разбойники догонят нас как ожиревших зайцев.
Девушка еще раз посмотрела по сторонам, словно оценивая обстановку. Затем быстро прижалась грудью к Захару, поцеловала его в губы:
— Я хочу тебе признаться.
— В чем?
— Я говорила тебе, что взяла с собой шкатулку и часть личного гардероба.
— Ну и что, не голой же тебе бегать по балам, — Захар хотел было отмахнуться от женских глупостей.
— В шкатулке наши фамильные драгоценности из золота и редких камней, а платья лучшие из всего гардероба, они из дорогого материала.
— Тогда зачем ты брала их с собой? — нахмурился Захар. — Могла бы отправить с какой-нито военной оказией.
— Прикажешь бегать по балам голой? — хитро прищурилась спутница.
Казак перемялся с ноги на ногу и махнул рукой: